Умолкнув, он пристально, невидящим взглядом посмотрел мне в лицо. Я почувствовал себя неловко.

– Неужели наука ничего не может сказать по этому вопросу?

Он вскинулся.

– Что вы! Когда наука это объяснит, будет сделано великое открытие… Которое с сегодняшней точки зрения представляется немыслимым.

Только теперь я понимаю, что он хотел сказать. А тогда просто поинтересовался:

– В каком плане?

– Если бы я знал, в каком… Вот вам одна из самых тяжких проблем: на каком уровне, в сущности, возникает жизнь? Молекулярном? Или на уровне квантовой механики? Вы знаете, что такое квантовая механика?

– Представляю, – кивнул я. – Но не могу понять другого: почему вы считаете, что образ и движение должны быть обязательно зафиксированы в памяти? Почему их нельзя перенести туда такими, как на самом деле, живыми?

Честное слово, еще минуту назад я и сам не знал, что выскажу такую мысль. Она пришла ко мне сама, и не на основе моих научных знаний; я еще и не представлял себе, есть ли они у меня вообще и насколько их хватает. Просто получилось само собой, по законам элементарной логики. Но Топалов посмотрел на меня так, будто она его не только озадачила, но потрясла. Я даже растерялся слегка.

– А это вы откуда взяли? – спросил он.

– Просто в голову пришло.

– Что за нелепая идея, – недовольно сказал он. – Как это – живыми?

– Откуда я знаю, как… Ведь вы же говорите, что с точки зрения сегодняшнего дня открытие немыслимо. А немыслимее этого не придумаешь.

Как это ни странно, мой ответ прямо сокрушил его. Он встал и принялся расхаживать по кабинету, тяжело и грузно, как чабан. Да он и был похож на чабана, и напряженное раздумье на его лице казалось мне сейчас слегка комичным.

– Вы, конечно, правы, – сказал он наконец. – Я должен был ожидать чего-то в этом роде. У вас еще нет личности. А на практике это означает, что у вас нет предубеждений, ни предрассудков.

– И все-таки?

– Не спрашивайте, я не могу вам ответить. Вам никто то не ответит. И тем лучше. Знаете, от чего наука научная мысль сильнее всего страдают в наше время? От нехватки воображения.

Топалов снова уселся на стул. Он явно успокоился, но все же сменил тему разговора, и около получаса рассказывал обо всем, что думал и делал в последи дни, кроме своих брачных подвигов, слава богу. Особенно его заинтересовал мой скудный личный архив, том числе архитектурные проекты и наброски. Он в время слушал внимательно, лишь иногда молча кивал – в знак согласия или просто для поощрения, не знаю. Но рассказ о горлице, к моему огорчению, не произвел на него никакого впечатления. Даже наоборот.

– Оставьте вы ее в покое, – заметил он с легкой досадой, – пускай себе сидит на яйцах, какое вам дело? Я не дурак и понимаю, что вы хотите сказать. Но мы не голуби, мы – люди. И надо идти вперед, а не назад.

– А знаем ли мы, куда – вперед и куда – назад? поинтересовался я.

– Прекрасно знаем! – резко ответил он. – Вперед это к тому, что ждет завтра.

– Тогда самое верное – то, что нас ждет могила. Что-то живо промелькнуло в его маленьких глазках.

– Эта мысль занимает вас?

– Ничуть.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно уверен! – безапелляционно заявил я. Такой ответ ему явно не понравился. Он помолчал, потом махнул рукой:

– Ну, ладно. Но не думайте об этой горлице. Думайте о людях. А главное – думайте о своей работе. Вы – совершенно нормальный человек, зарубите это себе на носу. Более нормальный, чем кто-либо, чем я, например, – человек, занимающийся патологией. Но, конечно, отличаетесь от остальных, это уже отдельный вопрос. Но никоим образом не следует приходить от этого в отчаяние.

– А если память ко мне не вернется?

– Вернется, будьте спокойны. Но я уже сейчас должен вас предупредить, что это не принесет вам радости. А будет тяжким и горьким испытанием. Куда легче вам было бы выстроить в себе новую личность на основе новой жизни, которой вы сейчас живете. Какой бы она ни была.

Я вздохнул:

– А вот в этом я сомневаюсь… Дело в том, что я не желаю становиться никакой личностью.

– Это вам только кажется! – энергично возразил он и помахал у меня перед носом своим кривоватым чабанским пальцем. – Раз вы человек, вы будете стремиться стать личностью. Любой ценой и при любых условиях. Если только вас опять не раздавят.

Он как-то внезапно умолк, будто сам себе удивился. Что означали эти слова? Как это меня раздавят, кто раздавит? И зачем?

– Вы знаете, относительно вас я в последнее время просмотрел немало литературы, – продолжал он. – Главным образом, случаи амнезии, которые считаются самыми характерными. В большинстве их амнезия действительно вызвана церебральными травмами, как и у вас. Но бывают и другие случаи. Память исчезает просто так, безо всяких видимых причин. Без какого либо нарушения функций мозга. Человек берет шляпу, садится в поезд и едет в другой город, даже в другое государство. Начинает новую жизнь, не помня ни дня своего прежнего существования. Иногда исчезает бесследно. И это мы тоже называем амнезией. Хотя это, конечно, никакая не амнезия, а самая обыкновенная душевная мимикрия.

– Мимикрия? – дрогнул я.

– Да, именно. Куда более совершенная, чем у животных. Но зачем она человеку? На первый взгляд, все в его жизни обычно и нормально. Только душа чувствует, что погибает, что у нее нет ни отдушины, ни пути, ни цели. И тогда ему ничего не остается, как бежать от самого себя. Человек уходит в другой мир, находит другую жизнь – более спокойную, или более полную, или хотя бы лишенную ответственности, которая ему не по силам. Нет, не пугайтесь, я говорю об этом чтобы ободрить вас. В конце концов, любое существование подлинно, будь то птица, насекомое или человек. Смысл существования – в самом существовании.

– Но вы себе противоречите.

– Нет, это не я, это само существование противоречиво. Почуяв опасность, богомол прикидывается сухим прутиком, а когда она минует, снова продолжает путь. Но человек – не богомол и не горлинка. Он не имеет права лгать самому себе и бежать от самого себя. Это – отдельный вопрос. А наш с вами вопрос – что вам делать дальше? Я не советую вам сразу браться за работу, это может принести вам разочарование. Я имею в виду творческую работу, а все остальное – пожалуйста! Копайтесь в огороде, сажайте клубнику или салат… Только сильная личность создает сильные произведения. И только большое чувство создает большое искусство. Но пока все это для вас – только слова. Главное, войти в колею человеческой жизни.

Из больницы я поехал прямо домой. Мне никуда не хотелось идти, ничего не хотелось видеть. Город меня не интересовал. Люди мне были неинтересны. Их лица не нравились мне, казались противными. Какое там творчество, какое искусство! Что за чепуху нес этот чабан! Какие чувства могут волновать этих людей, которые бродят по улицам как слепые! Что они могут видеть, кроме своих мелких житейских забот! Сейчас я тосковал по больнице, по моей белой палате, по громадному летнему дубу, заполнявшему всю раму окна. Кой черт дернул меня уйти оттуда, чтобы затеряться в бессмысленной толчее человеческого муравейника! Я свернул в какой-то переулок и не только заблудился, но и потерял направление. Наконец пришлось остановить машину у тротуара. Я беспомощно осмотрелся. Навстречу мне уныло шагала какая-то девица, одетая довольно бесцветно. О, чудеса! Верить ли своим глазам – это она, моя медицинская сестра с косенькой милой улыбкой! Увидев меня, она опешила, густой румянец залил ее худенькое личико. Чего на свете не бывает, может быть, в эту минуту она думала именно обо мне!

– Товарищ Балевский, что вы тут делаете?

– Тебя жду, – заявил я.

– Не надо так шутить, – укоризненно сказала она.

– А я и не шучу. Тебя, собственно… как зовут?

– Магда!

Действительно, странно: я ни разу не поинтересовался, как ее зовут. Зачем людям имена, они не должны иметь имен.

– Понимаешь, Магда, я, кажется, заблудился в этих переулках, как котенок. Ты не покажешь мне дорогу домой?