Он отдавал распоряжения своим орудийным расчетам, ориентируя длинные корабельные пушки на наиболее результативное направление огня и взмахивая рукой, а взгляд серо-стальных глаз был прикован к береговой линии.
Каждый раз, когда его рука опускалась, двенадцать восемнадцатифунтовых пушек выстреливали почти одновременно и бортовую батарею окутывали облака дыма с оранжевыми прожилками. «Орел» отчаянно кренился при отдаче, и орудийная команда, пользуясь случаем, немедленно бросалась тащить бортовые пушки на толстых подкладках для перезарядки. Раскрывались затворы, новые пороховые заряды закладывались на места, металлические ядра загонялись в жерла и зажимались, и старшины орудий один за другим поворачивали потные, в полосках копоти лица к лейтенанту Баллантайну и кричали:
– Готов!
Баллантайн законно гордился своей командой, которая, если постарается, могла выстрелить три раза за минуту. Цель была настолько близка и доступна, что даже оборонительное укрепление Змеиного острова, эта грозная твердыня, постепенно разрушалось. Нижний ярус орудий стрелял так же быстро и без промахов, как и верхний. Лейтенант громко похвалил группу голых по пояс, перепачканных сажей канониров, которые стреляли не переставая, хотя поручни и настил под ними разлетались в щепки, и про себя порадовался искусству старшего канонира Данби и рулевого Лотуса, строго державшего указанный курс. Матросы, на телах которых бугрились мускулы, работали с энтузиазмом, и «Орел» вел себя как хищник, по имени которого и был назван, и не было ни малейшего сомнения в том, что они выйдут победителями в этот день... Впрочем, как и в любой другой.
В одной из крохотных, плохо оштукатуренных лачуг, теснившихся в глубокой долине, скрытой от посторонних глаз песчаными дюнами, Миранда Гоулд испуганно отвела взгляд от тростниковой койки, на которой лежал раненый мужчина. Фигура Миранды привлекала взгляды мужчин своей необычностью, тонкая талия и при этом пышная грудь, унаследованная ею от кастильских предков. Волосы у нее были цвета воронова крыла, кожа теплого оливкового оттенка; длинные блестящие ресницы, обрамляющие янтарные миндалевидные глаза, скрывали вход в ее душу намного искуснее, чем это бывает у девушек в девятнадцать лет.
– Что вы думаете обо всем этом, Друдж? – хриплым шепотом спросила она. – Полагаете, мы сможем продержаться хотя бы день?
Правая нога Друджа вниз от колена была раздроблена, и он смог только бессильно прикрыть глаза, провести языком по сухим потрескавшимся губам и питать надежду, что его ложь прозвучит убедительно.
– Мы получили хороший шанс, госпожа Гоулд. Но лис за штурвалом не знает, как поворачивать назад. Он прекрасный стрелок, но плохой охотник. Он полагает, что, если будет продолжать вколачивать железо нам в глотки, мы задохнемся. Но он не знает Эверара, понимаете? Он не знает, что Эверар легко справится с удушьем, а затем выплюнет вдвое больше желчи с таким же неистовством, как и прежде.
– Если бы здесь был Дункан или Гаррет, – с горечью пробормотала она, – корабль никогда не подошел бы к берегу так близко. Будь прокляты их души! Будь прокляты они оба за то, что настояли на своем и отправились на помощь паше. Им следовало предоставить Караманли в одиночку разбираться со своими врагами, а самим остаться здесь, чтобы нас защитить.
Друдж чуть-чуть приоткрыл глаза. Он скорее отрезал бы свой язык, чем позволил бы высказать себе какие-нибудь дурные мысли в адрес Золотой Миранды, но всего неделю назад именно она, пылкая, верная любовница Дункана Фарроу, поддержала Гаррета Шо, капитана «Ястреба», когда тот потребовал, чтобы корабли Фарроу встретились с посланцами паши. На кон было поставлено десять тысяч тонн золота в слитках, а от корсаров всего-то требовалось провести флотилию из пяти судов с зерном мимо заградительных постов янки, а затем разгрузить их в осажденном голодающем Триполи. Легкая работа, потому что «Дикий гусь» и «Ястреб» были скользкими, как морские угри. Они и раньше так часто выходили из окружения, что для них это была просто детская игра.
Беспорядочные мысли Друджа вернулись в настоящее, когда от оглушительного залпа со стен лачуги посыпалась побелка.
Миранда закричала и упала на пол, когда вокруг нее стали падать камни и осколки ядер. Крыша начала оседать, и взвихренная земля и сухая трава полетели в оставшиеся без стекол окна. Обжигающий жар ворвался через зияющий дверной проем, и Миранда опять закричала, осознав, что артиллерийский снаряд упал рядом с ее домом и стены снаружи объяты пламенем. Воды не было, и не было мужчин, чтобы наполнить ведра, которые все держали под рукой именно на такой крайний случай. Миранда поползла к двери, глаза слепил едкий дым, а Легкие боролись за каждый обжигающий вдох.
– Пожалуйста!..
Она замерла, остановленная тихой просьбой Друджа. Из-за раненой ноги он не мог двигаться, но страх заставил его приподняться, опираясь на локти.
– Руку, детка! Дай мне руку, хорошая девочка. Руку – и я смогу отсюда уйти.
Миранда взглянула на дверь, находившуюся в четырех шагах, а потом на тростниковую койку – до нее было целых десять шагов.
– Я... я пришлю помощь, – пообещала она и поползла к двери.
– Времени нет, детка! Посмотри, стены в огне!
Деревянные опоры позади койки Друджа уже дымились, и языки пламени прорывались в щели между стеной и крышей.
– Только руку, чтобы я мог опереться, детка, – умолял он. – Или палку, на худой конец. Ручку метлы! Мушкет! Хоть что-нибудь!
– Я же сказала – сейчас пришлю помощь! – крикнула Миранда и, вскочив на ноги, рванулась к выходу. Она не выпрямлялась во весь рост, пока не оказалась в безопасном месте, а оглянувшись назад, шепотом похвалила себя за сообразительность. Три из четырех стен были охвачены огнем, и крыша уже пылала. Прошло две секунды – время, которое потребовалось бы ей, чтобы дойти до Друджа, – и строение рухнуло. Крыша провалилась внутрь, разбрасывая огненные искры, стены задрожали от воздушной волны, а затем тоже опрокинулись внутрь. Звук ломающегося дерева и камня почти заглушил отчаянный крик Друджа Макгрю, когда горящая потолочная балка разрубила его надвое.
Миранда с трудом сглотнула и, сделав несколько нетвердых шагов, благополучно попала в протянутые руки трех женщин, которые прибежали из соседних хижин.
– Миранда! Миранда! Что случилось?
– Снаряд, – всхлипнула она и, не сдерживаясь, разрыдалась. – Он разрушил хижину. Я звала на помощь, но никто не пришел, и тогда я попыталась сама поднять Друджа. Мне это почти удалось. Но когда он понял, что слишком поздно... он вытолкнул меня за дверь! Он спас меня! Он вытолкнул меня так, чтобы я не могла вернуться за ним, и поэтому он... он...
Женщинам не нужно было дослушивать до конца мрачную историю.
– Ну-ну, успокойся, девочка, – сочувственно проговорила самая старшая из них. – Ты сделала все, что могла, чтобы ему помочь. Никто не вправе требовать от тебя большего.
– Но я уверена, что могла бы его спасти. – Миранда подняла заплаканное лицо. – Если бы он получше старался, если бы я была хоть чуть-чуть сильнее...
– Я сказала, успокойся, – приказала женщина. – И вытри глаза. У нас нет времени плакать над тем, что могло бы быть и что должно было быть. Мы не можем оплакивать мертвых, когда есть живые, о которых нужно позаботиться.
После еще нескольких минут утешений три пожилые женщины торопливо вернулись к страшным ранам и увечьям, с которыми уже свыклись за много лет. Миранда смахнула слезы, блестевшие на лице, и стряхнула толстый слой пепла и сажи, покрывавший юбку из дамасского шелка. По привычке она поправила ворот тонкой хлопчатобумажной блузы, опустив его ниже, так что оголились плечи и соблазнительная грудь. Отбросив черные как смоль волосы, она взобралась на дюну, с которой можно было наблюдать за сражением. Миранда прищурилась, и в янтаре ее глаз вспыхнули черные искры гнева.
Перед ней расстилался изрытый воронками и выбоинами берег. Клубы дыма и песка висели над пальмами, как облако пепла над вулканом. Повсюду были видны бегущие люди: они несли порох и заряды к своим орудиям, ведра с водой к многочисленным очагам пожара, носилки, чтобы унести тела, в огромном количестве разбросанные по берегу и дюнам. Большинство раненых не могли одолеть даже невысокий холм; цепочка изуродованных, истекающих кровью тел лежала лицом вниз на горячем песке.