Кортни не могла ни дышать, ни думать, ни разговаривать после агрессивного вторжения, от стремительного движения его языка паника разлилась по ее телу. Ее поразила твердость мускулов его груди и плеч; его руки были железными, бедра упругими и крепкими! Кортни почувствовала, что под натиском Адриана ее ноги ослабели, кожа лихорадочно горит, а сердце бьется и стучит в ушах, заглушая все, кроме звука мужского дыхания у ее щеки.

Ресницы Кортни взмахнули, как крылья умирающей бабочки, а тело обмякло в руках Адриана. Ее грозила окутать головокружительная чернота – чернота, которую пронизывали вспышки тысяч ярких пляшущих точек, и единственным, что удерживало Кортни в сознании, был рот Адриана. Ее изумила теплота и мягкость его губ, и она задрожала всем телом от неожиданного удовольствия, которое доставила ей жесткая щетина у него на подбородке. Тихо застонав, она попыталась анализировать незнакомые приятные ощущения и, чтобы продлить их, крепко прижалась к его телу, стараясь поглубже зарыться в объятия Адриана и обрести силу, которой прежде в себе не знала. А потом она снова попыталась освободиться от его хватки, но на этот раз поводом для борьбы было желание покрепче прижаться к нему, приблизиться к нападающему рту, погрузить пальцы в копну густых блестящих золотистых волос.

Внезапно Адриан отпустил ее. От хватки его сильных пальцев у Кортни затекли кисти рук, но ей и в голову не пришло их растереть. Ее губы болели и дрожали после его налета, она шаталась, как будто позвоночник не справлялся с задачей держать ее вертикально, а глаза не отрываясь смотрели в глаза Баллантайна. Адриан сам был поражен тем, что произошло, – это она прочла на его лице и почувствовала по пульсирующим волнам, прокатывающимся по мускулистому телу. Кортни разрывалась между инстинктивным стремлением сопротивляться и потребностью снова ощутить тепло его тела, снова требовательно прижавшегося к ней.

– Вы полны сюрпризов, Ирландка, – прошептал Баллантайн. – Это почти такой же великолепный спектакль, как тот, что был разыгран передо мной сегодня днем одной из ваших соотечественниц.

– Не понимаю, о ком вы говорите. – Кортни провела рукой по губам, словно это могло притупить жжение от клейма, которое он там поставил.

– Не понимаете? – Серые глаза с любопытством оглядели вздымающуюся грудь, порозовевшие щеки и влажные, слегка приоткрытые губы. – В ее арсенале, пожалуй, больше оружия для соблазнения мужчин, но вы обладаете прекрасно отточенной техникой. Еще немного практики, и...

– О чем вы говорите? О ком вы говорите?

Баллантайн посмотрел на свои руки, испуганный неспособностью остановить их дрожь, и намеренно холодно ответил:

– Я говорю о новой игрушке капитана. Кажется, ее зовут Миранда.

– Миранда! – Услышав это имя, Кортни отшатнулась, словно ее ударили.

– Очаровательная девушка, как вам, должно быть, известно. Половина моих офицеров бегают за ней как слабоумные, а капитан... В общем, как я уже говорил, он не часто выходил из своей каюты в последнюю неделю.

Кортни прислонилась к спинке кровати. «Миранда! Проститутка отца! Живая и невредимая, она распутничает в роскоши, в то время как остальные товарищи Дункана страдают от грязи, голода и унижения в сыром тюремном трюме! Как этот наглый, высокомерный янки смеет сравнивать меня с ней?!» – в ярости подумала Кортни.

Баллантайн наблюдал за изменением выражения лица Кортни. На мгновение взгляд темных глаз стал рассеянным, обращенным внутрь, но затем снова вспыхнул и впился в него с такой же жгучей ненавистью, какую он почувствовал, когда ее только что доставили на борт. Сейчас, как и тогда, у него волосы встали дыбом. «Опасные глаза», – подумал он, признавая, что готов склониться перед их силой, и, чтобы разорвать зрительную связь, быстро отвернулся к шкафу.

– Думаю, нам следует кое о чем договориться прямо сейчас, – сердито сказал лейтенант. – Я не считаю себя обязанным давать вам какие-либо объяснения или приносить извинения... но я помолвлен с необыкновенно красивой, страстно желанной девушкой, на которой собираюсь жениться, как только этот корабль вернется в Норфолк. – Он обернулся и обнаружил, что изумрудные глаза все еще смотрят на него. – Какое бы удовольствие я ни получал от теплой постели по ночам, понадобился бы визит самого сатаны, чтобы толкнуть меня на бесчестный поступок по отношению к моей невесте. Вам это понятно, Ирландка? Вы можете это усвоить раз и навсегда?

– Понятно, Янки, – буркнула она.

– Хорошо. – Он выдержал ее взгляд. – Тогда, вероятно, мы можем спокойно спать по ночам.

– Я вообще не собираюсь спать, Янки. – Теперь пришла очередь Кортни едва заметно улыбнуться. – Во всяком случае, до той поры, пока самый последний из вас не заплатит за вашу жестокость.

Адриан смотрел на нее, и с его губ уже готовы были сорваться ядовитые слова, но напряженную тишину неожиданно разорвал громкий звон корабельного колокола, и Баллантайн резко повернулся к двери. Как раз в этот момент раздался настойчивый стук, и он, шепотом приказав Кортни спрятаться, быстро прошел мимо нее.

Из темного угла между стеной и открытой дверью Кортни не было видно пришедшего, но она узнала взволнованный голос сержанта, который утром сопровождал ее из клетки в каюту лейтенанта, а услышав принесенную им новость, в порыве возбуждения забыла, обо всем.

– Вы хотите сказать, что узники вырвались из трюма? – потрясенно уточнил Баллантайн.

– Полдюжины, сэр, – тяжело дыша, ответил Раунтри. – Им как-то удалось прорваться через люк, захватить несколько мушкетов и... Четверых мы остановили, пока они не успели миновать охрану, но двое ускользнули от наших людей.

– Где они сейчас?

– В кормовом пороховом складе, сэр. Они и триста бочонков черного пороха. Они заявляют, что хотят поговорить с кем-нибудь из начальства, а иначе взорвут корабль и отправят нас всех на небеса.

Баллантайн отправил Раунтри с кучей приказов и закрыл дверь. Складки вокруг его рта углубились, и теперь его лицо казалось высеченным из гранита, когда он отпер ящик письменного стола и достал оттуда два устрашающего вида кремневых револьвера, которым от роду было не меньше ста лет. Он засыпал порох в каждый ствол, загнал туда по пуле, добавил на полки еще пороха и поцарапал кремни, чтобы гарантировать, появление искры при контакте со стальными ударниками. Эта процедура, можно сказать, родная для Баллантайна, была закончена меньше чем за тридцать секунд. Засовывая дополнительные заряды и порох в пояс на талии, Баллантайн взглянул на Кортни и увидел на ее лице торжествующую улыбку.

– Вы об этом знали? – резко спросил он. – Вы знали, что это должно произойти?

– Я знала, что не существует ни тюрьмы, ни подвала, которые могли бы удержать Сигрема, – усмехнулась она. – И если это Сигрем, то вам никогда не удастся подойти к нему так близко, чтобы применить это фантастическое оружие, если только вы не решите пожертвовать собственной жалкой жизнью.

– На кон поставлена и ваша жалкая жизнь тоже, – холодно напомнил лейтенант. – Ваша и еще шестидесяти других узников.

– Я уверена, что Сигрем не забыл об этом. Вы его не остановите, Янки.

– Возможно, я и не остановлю его, Ирландка. – Широко шагнув, он оказался рядом с ней, и его пальцы сомкнулись на ее раненой руке. – Но думаю, мы оба знаем того, кто сможет это сделать.

Кортни чуть не задохнулась от боли в руке, когда лейтенант потащил ее к двери. Она ощущала жар его дыхания и, словно эхо собственной ярости, слышала громкий стук сердца в его широкой груди.

– Он не станет слушать меня! – заявила она. – Он не станет слушать никого, кроме собственной совести. Он честный человек, Янки. Честный, преданный и на редкость бесстрашный.

– Самый опасный тип людей. Такие люди очень серьезно относятся к своим клятвам – особенно если они дали клятву человеку, которого уже нет в живых. – На берегу Змеиного острова Баллантайн был свидетелем того, как Эверар Фарроу отдал Сигрему последний приказ – любой ценой спасти Кортни, даже если для этого ему придется умереть.