Услышав злость в голосе лейтенанта, Мэтт промолчал и замер, когда увидел, что Кортни, рискуя жизнью, коснулась локтя Адриана.

– Скажите, – тихо спросила она, – что теперь будет? Что будет с Сигремом?

Сжав губы в тонкую линию, Баллантайн смотрел на руку девушки, пока Кортни не убрала ее.

– Если он умный, то найдет способ до утра сам положить конец всему. Если нет – капитан будет только счастлив сделать ему одолжение.

Баллантайн проверил тюремный отсек, убедился, что там достаточно охраны, чтобы пресечь дальнейшее неповиновение, и отправился в кают-компанию. Десять размещенных там раненых моряков не посмели взглянуть ему в глаза, когда он вошел туда вместе с сержантом Раунтри. Там же находились Отис Фолуорт, второй лейтенант, и корабельный капеллан Джон Ноббс. Он смутился, увидев Адриана.

– Капитан сейчас в плохом настроении, мистер Баллантайн. Он плыл на гичке и был уже на полпути к берегу, когда получил известие, что на корабле наведен порядок. Страх, наверное, поднял его с постели и прервал... э-э... некие спортивные занятия.

– Спасибо за предупреждение, капеллан, – сухо поблагодарил Адриан и тихонько постучал в дверь капитанской каюты.

– Войдите!

Лейтенант сделал глубокий вдох и повернул ручку. Капитан Дженнингс стоял перед письменным столом спиной к двери и раздраженно сжимал и разжимал заложенные за спину руки. Одевался он явно второпях: пуговицы накрахмаленной рубашки были застегнуты не на те петли, бриджи сползали без подтяжек, а над туфлями с пряжками мелькали голые лодыжки.

В каюте царил хаос: ящики письменного стола были выдвинуты, а их содержимое свалено на пол, одежда сброшена с полок шкафа, сдернутые с постели простыни свешивались до пола, и единственным, что не соответствовало этому беспорядку, была красавица с оливковой кожей и черными как смоль волосами, которая восседала в кресле с таким невозмутимым видом, как будто только что вернулась с воскресной прогулки.

На Миранде была тонкая шелковая с кружевами сорочка, слишком маленькая, чтобы полностью прикрыть ее пышную грудь; короткая малиновая юбка не скрывала смуглых точеных икр; растрепанные волосы небрежно падали на плечи, притягивая взгляд к соблазнительному богатству тела, выглядывающему из-под сорочки. Под изучающим взглядом Адриана Миранда подняла голую ногу, лениво перекинула ее через подлокотник кресла, позволив юбке задраться еще выше, и бесстыжими янтарными глазами лениво и с презрением оглядела лейтенанта от сапог до головы, а потом вздохнула и, демонстративно отвернувшись, неприличным жестом провела По кайме на подоле.

Адриан перевел взгляд на капитана.

– У вас было время сообщить мне обо всем, лейтенант, – сердито заявил Дженнингс.

– Я хотел убедиться, что теперь все в порядке.

– Да? И что же?

– Я поставил в трюме дополнительную охрану и приказал рабочей команде немедленно устранить повреждения.

– Вы лично будете следить за этим?

– Я так планировал.

– Вы можете наконец объяснить мне, что случилось? – Дженнингс разжал руки, а потом с раздраженным хлопком снова сцепил их вместе. – У меня на корабле беспорядок, тела, от которых нужно избавляться, куча раненых, и понадобилось не меньше шести часов, чтобы поднять на борт спасательные шлюпки и прочие плавсредства. Я требую объяснений, мистер Баллантайн.

– Насколько мне удалось определить, был сделан проход в переборке, отделяющей тюремный отсек от склада. К тому времени, когда охрана объявила тревогу, несколько узников вырвались на свободу.

– И?..

– И они все поплатились за это.

– Поплатились? Полагаю, вы хотите сказать, что они все мертвы?

– Да, сэр, все шестеро.

– Это все?

– Еще двое заключенных тяжело ранены, но их теперь держат отдельно от остальных.

– Они сдались? – Прикрыв свои свиные глазки от света настольной лампы, Дженнингс обернулся к Адриану. – Не предъявив никаких требований? Мне сказали, они держали нас на крючке.

– Они желали добиться лучших условий содержания, а не взорвать себя и корабль, – осторожно ответил Адриан. – И как я сказал, они оба смертельно ранены.

– Лучших условий? – усмехнулся Дженнингс. – Где, по их мнению, они находятся? Кем они себя считают?

– За последнюю неделю восемь пленных умерли от лихорадки и загноившихся ран. Они просят всего лишь свежего воздуха и возможности хоть изредка мыть трюм. Рацион из чашки воды и двух заплесневелых сухарей в день недостаточен для поддержания жизни здорового человека, а тем более раненого.

– Чего вы хотите от меня? – поднял бровь Дженнингс. – Чтобы я кормил их жареным ягненком и гороховым пудингом?

– Нет. – Его насмешка возмутила Баллантайна. – Но вероятно, мы могли бы давать им достаточно еды, чтобы они выдержали суровое испытание. Даже работорговцы ценят живой груз. И если мы хотим доставить их в Норфолк...

– Работорговцы занимаются перевозками людей ради наживы, мистер Баллантайн. Если мне придется доставить этих бедолаг в суд, то только из соображений целесообразности и еще потому, что другие суды переполнены заключенными. Я надеялся отправиться в Норфолк с пустыми трюмами, но вы не сочли нужным подчиниться мне во время артиллерийского обстрела.

Баллантайн стиснул зубы. Он приказал орудиям «Орла» прекратить огонь по Змеиному острову, когда замолчала последняя пушка осажденных, а Дженнингс хотел уничтожить все живое, что еще оставалось на берегу.

– Я против того, чтобы сражение превращалось в бойню, – возразил Баллантайн и заметил, как сверкнули глаза Дженнингса. – Наши люди вполне способны на это.

– Ваши заявления граничат с неподчинением, мистер Баллантайн, как и ваши действия в тот день. Те люди – пираты, а воры, торговцы проститутками, убийцы и изгои общества... они заслуживают именно того, что получили от нас. Вероятно, сострадание начинает затмевать ваше чувство долга. До меня даже дошел тревожный слух, что теперь вы собираетесь одного из их щенков сделать своим слугой. Это правда?

– Он еще мальчишка. – Баллантайн не был готов к защите и не понимал, как мог Дженнингс узнать о его намерении. – Он едва вырос из коротких штанишек.

– Юность, похоже, вовсе не влияет на их человечность и склонность перерезать горло другому. – Дженнингс опустился на ближайший стул и, сплетя пальцы, положил руки на выпирающий горой живот. – Эти люди понимают только силу, мистер Баллантайн, а не слабость. Они уважают поборников строгой дисциплины, а не бесхарактерных людей. Я удивлен, что вы собираетесь взять на весьма ответственную должность одного из них, а не кого-нибудь из наших собственных ребят. Сколько времени прошло после смерти вашего прежнего слуги?

– Три месяца, – ответил Адриан.

– Ваш брат стал бы со временем прекрасным моряком. И мне очень жаль, что он погиб таким юным. Вы, должно быть, очень горюете по нему?

– Смерть Алана была несчастным случаем, и я с этим смирился.

– Несчастный случай, – Дженнингс. – Мужественно сказано, мистер Баллантайн. И честно говоря, я завидую вашей способности иногда отступать и рассматривать мир так, как будто вы не являетесь его частью, как будто вы здесь для того, чтобы судить, а не быть судимым. Некоторых людей такая праведность постепенно разъедает, пока однажды они просто не погибают от непосильной ноши постоянной безукоризненности. Это то, что произошло с вами, лейтенант? Это то, что происходит снова?

– Что вы имеете в виду, сэр?

– «Что вы имеете в виду, сэр?» – Лицо Дженнингса покрылось красными пятнами, и он наклонился вперед. – Ваше прежнее, настоящее и будущее положение на борту этого корабля, сэр. Ваше абсолютное неуважение к любым авторитетам, кроме собственного. Ко мне, например. Я давно чувствую, что вы с презрением относитесь ко мне. Это не так?

Вопрос был провокационным, и Адриан не стал на него отвечать.

–Бывают случаи, когда я ясно вижу в вас жгучую потребность поторопить меня на пути в высший суд, – продолжил Дженнингс, злорадно улыбаясь. – Меня удивляет, неужели капитан Сатклифф, мой невезучий предшественник, был столь недальновидным?