«Янки заплатят за это! – ожесточенно поклялась Кортни, обводя взглядом шумящую палубу. – Все заплатят! Рано или поздно им придется рассчитаться за смерть Эверара и за смерть любого из тех, кто остался гнить на нашем острове».

Скрип снастей над головой заставил Кортни взглянуть вверх на рею и главный парус. Капитан сказал, что Дункана Фарроу повесили как раз на такой рее, но Кортни отказывалась этому верить. Красивый, смелый и дерзкий Дункан Фарроу умело и решительно командовал людьми Змеиного острова, и конкурирующие банды корсаров держались на почтительном расстоянии от него. Он не питал никаких чувств к правителю Алжира, его не интересовали мелочные ссоры между главой Триполи и странами, чьи торговые корабли он регулярно грабил и возвращал только за выкуп. Фарроу был вольный стрелок и, если, как случалось нередко, его цели совпадали с целями главы Триполи, пользовался покровительством паши, так же как паша в полной мере использовал репутацию «Ястреба» и «Дикого гуся». Кортни не верила, не могла поверить, что он мертв. Мысль, что Дункана Фарроу могли схватить эти откормленные, расфуфыренные янки, не доходила до ее сознания. Капитан просто выдумал это, чтобы заставить Эверара Фарроу выдать себя, и достиг своей цели. Но она, Кортни Фарроу, заставит их дорого заплатить за такое вероломство.

Взгляд серо-голубых глаз прокрался в сознание Кортни.

Он стоял на юте, упираясь руками в резные дубовые перила, и кроваво-красный закат освещал его высокую широкоплечую фигуру. Лейтенант слегка хмурился, словно уже довольно давно рассматривал ее и заподозрил, что с ней что-то не так.

По настоянию Эверара Кортни перебинтовала себе грудь, и теперь эта повязка врезалась в ее тело, не позволяя сделать глубокий вдох, который помог бы ей совладать со вскипавшим в сердце гневом. Она понимала, что ее единственный шанс выжить – и, возможно, убежать, – это оставаться неузнанной среди остальных заключенных. Если откроются ее пол и имя, она попадет в руки капитана «Орла», который утолит свою жажду мести, и в конечном итоге она разделит судьбу других женщин Змеиного острова. И Эверар, и Сигрем настаивали на этой хитрости, она была необходима для спасения Кортни. То, что этот лейтенант мог узнать о ее тайне, должно было бы заставить Кортни потупиться и не поднимать глаз, однако ее как магнитом тянуло к серой опасности: ирландский характер давал себя знать – нужно как следует изучить врага, показать, что у тебя нет страха и что ты не сомневаешься в своей победе.

Лейтенант Баллантайн почувствовал, как волна ненависти докатилась до него через открытую палубу из глубины глаз, ставших почти черными от напряжения. Кровь застучала у него в висках, и косточки пальцев, сжимавших поручни, побелели. У него возникло ощущение, что он смотрит на саму смерть – собственную смерть. Он не ошибся – это был вызов, а кроме того, у него появилось твердое убеждение, что ему еще не раз придется пожалеть, что сегодня днем он не воспользовался своей саблей.

Колдовство было разрушено грубой рукой охранника, толкнувшего Кортни в спину. Колонна пленников прошла по главной палубе к люку и по крутому узкому трапу спустилась вниз на два пролета, на пахнущую плесенью, непроветриваемую нижнюю палубу, расположенную ниже ватерлинии. Звуки раскачивающихся и волочащихся цепей заглохли в темноте, потом откуда-то сверху из узкого прохода раздалась громкая команда, и колонна снова двинулась в темноту.

На этой палубе, помимо всего прочего, помещались лазарет и каюта военно-морского врача. Кортни старалась не обращать внимания на крики и стоны раненых, но не могла не заметить в двух ярко освещенных комнатах, мимо которых они проходили, мужчин в белых фартуках, склонившихся над залитыми кровью столами. Она также не могла полностью игнорировать зловонные запахи прижигаемого мяса, кипящего дегтя и тошнотворно-сладкой камфары. Она увидела мужчину с воротником капеллана и в черном фартуке – одной рукой он подносил кружку с ромом к губам матроса, а другой крестил обрубок ампутированной ноги пациента.

– В этой партии есть еще раненые? – остановил пленных напряженный тихий голос.

– Не знаю, док, – пожал плечами конвоир и неопределенно помахал рукой. – Но, во всяком случае, это последние.

Доктор медленно пошел вдоль закованных в наручники пиратов, вглядываясь в конечности, лица и торсы людей, а подойдя к Сигрему, остановился и с благоговением задрал голову.

– Не думаю, что вы хотите, чтобы вам лечили эти царапины, верно?

– Проваливай! – оскалившись, рявкнул Сигрем.

– Не собираюсь. – Доктор скривил губы и собрался вернуться в свою маленькую приемную, когда заметил синюю косынку Кортни. Вытянув шею, он заглянул за спину Сигрема и увидел у подростка на плече опасную мокнущую рану.

– А ты, сынок? Позволишь мне взглянуть на твою рану?

– Проваливай! – в тон Сигрему прошипела Кортни. – Я выживу.

– Возможно. – Слегка прихрамывая, доктор прошел – мимо Сигрема, потирая покалеченную ногу. – А возможно, и нет, если будешь терять кровь с такой скоростью. – Руки доктора на ощупь пробрались под заскорузлую повязку, но Кортни ничего не сказала, а только прищурилась. – Так, – твердо объявил он, – я осмотрю этого, отсоедините его.

– Хотите, чтобы я подождал, док? – Охранник аккуратно отпер звено цепи, соединяющее Кортни с остальными.

– Думаете, мальчик может нанести мне вред? Или, быть может, вы полагаете, что он попытается прыгнуть с борта и доплыть до берега? Нет, капрал. – Доктор вздохнул, поняв, что его сарказм не дошел до солдата. – Оставьте мальчика и ключ и продолжайте свое дело. Когда закончу, отправлю его вниз.

– Да, – проворчал охранник, явно недовольный тоном, которым было сделано распоряжение.

– Пойдем, парень. – Доктор направился в свой кабинет. – Чем быстрее пойдешь, тем быстрее уйдешь.

Кортни обменялась взглядом с Сигремом, которого уводили по темному коридору, и осталась стоять в слабом свете, падавшем из кабинета. Она прислушивалась к удаляющемуся позвякиванию цепей до тех пор, пока уже ничего не было ни видно, ни слышно, и только тогда осторожно пошла на мерцающий свет фонаря и остановилась на пороге.

В дальнем конце комнаты доктор наливал чистую воду в потрескавшуюся эмалированную миску. Он был среднего роста, крепкого телосложения, с орлиным профилем, который смягчался кудрявыми стрижеными темно-каштановыми волосами. Доктор мог быть любого возраста: молодым человеком с лицом зрелого мужчины или вполне взрослым, обладающим приятными чертами. И только по глубоко посаженным карим глазам можно было предположить, что он, вероятно, еще не достиг тридцати лет, но был измучен постоянным видом страданий других.

– Входи, мальчик, – тихо произнес он, заметив Кортни. – Я не могу тратить на тебя целый день.

Кортни вошла в кабинет, с опаской поглядывая на многочисленные страшные щипцы и напильники, пилы и ножи, разложенные на длинной деревянной скамье. Ее взгляд метнулся к особо тонкому, острому как бритва ножу, который манил ее к себе с другой стороны стола.

– Я могу двигаться на редкость быстро, несмотря на хромоту, – тихо сообщил доктор, не отрывая взгляда от миски, которую наполнял водой.

Кортни выпустила воздух из легких, поняв предупреждение, и вдруг увидела, что они не одни в кабинете. Худой мальчик лет десяти-одиннадцати стоял у бака с кипящей водой и перемешивал испачканные тряпки и бинты, которые нужно было простерилизовать для повторного использования.

– Это Дики, – пояснил доктор Рутгер, представляя его. – Малыш Дики. Он помогает мне в работе. – Доктор улыбнулся мальчику и сделал руками несколько жестов. Мальчик проследил за движениями его рук и, кивнув, подошел и встал у стола с инструментами. – Он глухой, – пояснил доктор. – Корабль, на котором он плыл, взорвался, унеся с собой его семью, его имя и его слух. Мы выработали весьма примитивный способ общения. Примитивный, но успешный. Садись, я должен смыть несколько слоев грязи с твоей руки, чтобы увидеть, что нужно сделать. Как это случилось?