– Ну и переполох! Правда, Кейн? И мы скоро поженимся! В один и тот же день!

Они медленно пошли вдоль дороги к воротам.

– Да-а, слегка, конечно, ошеломляет.

– Мне уже не надо беспокоить тебя по любому пустяку, Кейн. Теперь у меня есть Мэри Бэн. Она объясняет мне абсолютно все, что мне хотелось бы знать. И она рассказала мне, что такое бордель и почему тот пьяный ковбои орал, что его яйца чуть ли не лопаются. Мэри Бэн знает все-все об этом.

– Я рад за тебя, Генри. Она чудесная девушка и станет тебе замечательной женой.

– Но кое-что не дает мне покоя, Кейн. Мэри Бэн велела мне не волноваться по этому поводу, говорит, что это ерунда, но меня это все равно беспокоит. Понимаешь, она такая крошечная. Она вообще едва достает мне до плеча. Вот я и думаю. Ведь когда я… э-э… завожусь, то… становлюсь… огромным. Как бы не повредить ей… что-нибудь…

– А ты уже говорил с ней об этом?

– Конечно. Мы говорим обо всем.

– Если она велела не волноваться, то и не переживай.

– Как же мне не переживать? Я же боюсь сделать ей больно!

– Кажется, я видел у твоей мамы горшок с мазью? Отложи себе немножко в стаканчик и спрячь в своей комнате. Если боишься, что Мэри Бэн все равно будет больно, то смажь себя чуточку мазью, тогда тебе удастся проскользнуть туда намного легче.

«Боже милостивый, – подумал Кейн. – Снова мне приходится разглагольствовать на эту тему. Наверное, именно это отцы объясняют своим сыновьям».

– Смазать где?

– Себя… Есть еще кое-что, что я должен сказать тебе. Этого Мэри Бэн может и не знать. Когда все будет происходить, ты должен убедиться, что Мэри Бэн получает столько же удовольствия, сколько и ты.

– А как это понять?

– Постарайся не торопиться. Сдерживай себя. Ей понадобится гораздо больше времени, чтобы завестись, чем тебе, понимаешь? Стоит дать себе волю, как ты выплеснешься, и на этом все закончится. Так что тяни, пока сможешь.

– Я так и сделаю, Кейн. Потому что очень хочу, чтобы Мэри Бэн была счастлива. Я хочу этого больше всего на свете.

Они дошли до ворот и повернули к дому. Генри немного помолчал.

– Мэри Бэн рассказала мне, что однажды застрелила человека, защищая свою ма. И сказала, что убьет любого, кто посмеет обидеть меня. Так что я должен постараться суметь защитить и себя, и ее. Я просто обязан, Кейн. Я должен много работать и построить хороший дом для нее и моей ма.

Кейн заглянул в полные муки глаза Генри и понял, что он прекрасно осознает свою неполноценность. Кейн остановился и положил руку ему на плечо.

– Можеаш обосноваться здесь. У меня нет ни капли сомнения, что у тебя все получится, Генри. Ты очень добрый и хороший человек. Ты не ленив и умеешь сосредоточиться на поставленной цели. С такой женой, как Мэри Бэн, ты добьешься гораздо большего, чем удается большинству мужчин.

– Ты правда так считаешь? – Генри радостно улыбнулся. – Как жаль, что я не был знаком с тобой раньше, Кейн!

– Мне тоже. Но это не важно. Я рад, что знаком с тобой сейчас.

Кейн сидел на кухне, когда острая боль пронзила его желудок, и он почувствовал, как вверх поднимается волна дурноты. Ему пришлось торчать в доме почти весь день: Элли и Ванесса зорко следили за тем, чтобы он не перенапрягся. Пока все энергично носились по дому и все так и горело у них в руках, он пил чашку за чашкой черный кофе, чтобы хоть чем-то занять себя. Теперь этот кофе горьким комком стоял в горле. Он поставил кружку на стол, надел шляпу и пробормотал что-то невразумительное насчет лошади.

– Кейн? – позвала его Ванесса, когда он был уже у двери.

Элли тут же заметила загнанное выражение лица Кейна.

– Он ненадолго отлучится в сарай, детка. Ты не поможешь мне повесить портьеры на место?

Кейн быстро добрался до сарая и прошел к стойлу Рыжего Великана. Постоял там, вцепившись в перекладину так, что побелели пальцы, и попытался отдышаться и прогнать дурноту. Проклятие! Проклятие! Проклятие! Он почти перестал думать о своей болячке в последние дни. Да и приступы не возобновлялись. Шериф испытал подобное несколько раз, прежде чем умер в дьявольских муках. Сначала этакое обманчивое счастье, чувство, что болезнь ушла и оставила тебя в покое, а затем – бах! Это было как-то связано с тем, что рак закончил грызть одно место и делал передышку, прежде чем приняться за другое.

Только во время приступов он снова начинал верить, что умирает. В остальное время в нем теплилась слабая надежда, что ему удастся перехитрить старуху с косой. Но, как утверждали специалисты, смерть при такой болезни неизбежна. Лечения пока так и не придумали. Хотя ему приходилось читать о чудесных выздоровлениях вопреки всем прогнозам. Кейн немного поразмышлял на эту тему. Может ли выздоровление наступить благодаря вере? Может ли вера в Бога спасти от рака? Или какая-то другая сила помогает организму собраться и кинуть все на борьбу с болезнью?

В прошлую войну тяжело раненные часто выживали. Возможно, им помогала сила воли? Или же у них было нечто столь драгоценное, ради чего стоило жить? У него была воля, но хватит ли ее, чтобы победить болезнь?

Пока он размышлял, боль сама собой стихла и перешла в слабое жжение в желудке. Ладно, спасибо и на этом, хотя ясно, что болезнь просто затаилась в организме. Испарина покрыла его лоб. Он чувствовал себя выжатым, словно лимон. Кейн опустил голову, от всего сердца желая, чтобы болезнь оставила его в покое.

Если он даже умрет сегодня, вдруг подумалось ему, то ему и так досталось счастья больше, чем остальным смертным. Ванесса… Ванесса… его сладкая чудная женщина. Он почти не закрывал глаз всю прошлую ночь. Проспал только как убитый целый час. Остальное время он пролежал без сна, держа ее в объятиях и пытаясь представить ее с увеличивающимся день ото дня животом, в котором растет его сынишка. Или дочка. Какая жалость, что ему не дано увидеть этого. И того, как в ее волосах засеребрятся отдельные нити, затем появятся целые седые прядки. Он бы так хотел стариться рядом с ней, сидеть по вечерам на крылечке, держа ее за руку, и вспоминать, как она отколошматила одного забияку лопатой, а затем продолжила его воспитание, чуть не разбив о его глупую голову дуло своего ружья. Он хотел бы рассказывать своим внукам, как она щеголяла в бриджах во время переезда через прерию, в то время когда на это решились бы считанные единицы женщин. Но больше всего он хотел каждую ночь засыпать рядом с ней, держа ее в своих объятиях, даже когда источник страсти иссякнет. Дверь сарая тихо скрипнула. Он поднял голову и увидел застывшую в дверях Ванессу на фоне косых лучей солнца. Она быстро подошла к нему. Он протянул руку и обнял ее.

– Ты в порядке?

– Конечно, в порядке. Я зашел навестить Рыжего Великана.

– Я вдруг испугалась, что у тебя заболело плечо или бок. Прошлой ночью ты совсем забыл о своих ранах.

– Ты не понимаешь, моя сладкая, но глупая женщина, что это была самая невероятная ночь в моей жизни. И я жажду повторить ее сегодня же.

Последние слова он уже прошептал ей на ухо. Она обхватила его за талию, стараясь не задеть рану, и уткнулась лицом в его рубашку.

– Кейн? Я начинаю сходить с ума, стоит тебе отойти туда, где я не могу найти тебя взглядом. Я так боюсь! Пожалуйста, скажи мне, почему мы не можем быть вместе? Я умираю по сорок раз на дню от этой неизвестности. Скажи, кто-то собирается свести с тобой счеты? Но отчего ты вдруг стал таким фаталистом? Это совершенно на тебя не похоже! Ведь ты вел себя совсем иначе, когда нам угрожал Тэсс! Я так надеюсь… и молюсь, что… ты доверишься своим друзьям и они помогут тебе, если ты считаешь, что мы вдвоем с этой проблемой не справимся. Пожалуйста, скажи мне хоть что-нибудь, это же такая пытка – ничего не знать!

– Любимая… ты обещала мне не терзаться из-за этого. – Кейн едва выдавливал из себя слова. – Пожалуйста, я умоляю тебя, не мучь себя и меня понапрасну. Если бы я был уверен, что тебе станет от этого легче, то обязательно рассказал все без утайки.