Эйзенхардт удивлённо переводил взгляд с одного на другого, не зная, стоит ли смеяться и ему самому. Даже Райан улыбался, что в его случае выглядело очень тревожно, поскольку к такому виду гимнастики лица он прибегал чрезвычайно редко.

– Нет, серьёзно, – Каун наконец успокоился. – Разумеется, отдельные монетки мы при этом не увидим и глиняные осколки тоже, есть много и других вещей, которые придётся всё-таки выкапывать. Но камера, из металла… Как, вы думаете, этот путешественник упаковал камеру? Чтобы она продержалась две тысячи лет? Я думаю, он взял с собой прочный металлический чемоданчик, чтобы она пережидала в просторном футляре из металла, герметично защищенная от пыли, от излучений и слишком высокой температуры.

Это звучало убедительно, решил Эйзенхардт. Почему я единственный, кто всё ещё не может поверить в то, что всё происходило именно так? Как назло, именно я?

– И если этот ящик, – продолжал Каун, – зарыт где-то здесь, мы его найдём. И тогда камера будет у нас в руках сегодня ещё до захода солнца.

– Ну, что ж, – пробормотал Эйзенхардт. Зачем тогда он им вообще понадобился? Каун и без него задействовал все возможные варианты, не дожидаясь, когда ему, якобы специалисту по всему невероятному, что-нибудь придёт в голову. А к идее просветить всю местность при помощи современных технических средств Эйзенхардт и вообще бы не смог прийти, потому что не знал, что такое возможно.

После паузы, во время которой никто ничего не сказал, а все только смотрели в окно на грузчиков, выгружавших приборы, он спросил:

– Но всё-таки, совершенно серьёзно: разве такой прибор не мог бы существенно облегчить работу археологов? Я не понимаю, почему до сих пор копают наугад, если можно предварительно просветить землю?

Каун мягко улыбнулся:

– Цена. Скажем так: даже если мы разроем всю эту местность на двадцать метров в глубину, это всё равно обойдётся нам дешевле.

Джордж Мартинес присматривал за выгрузкой приборов, но когда очередь дошла до главного, он бросился помогать сам. Этот прибор, хоть он и представлял собой в принципе лишь грубую, нацеленную в землю пушку для свинцовых ядер размером с человеческую голову, имел свои чувствительные места, а грузчики в серых комбинезонах выгружали ящики с инструментами иной раз так небрежно, что он не мог оставить на их произвол самое сердце всего оборудования.

– Осторожно… Не хватайтесь за это место… Осторожно с перекидным выключателем!

Он оглянулся в поисках Боба Ричардса, но тот, как всегда, не особенно беспокоился о таких тривиальных вещах, как погрузка и выгрузка оборудования стоимостью в несколько миллионов долларов. Они взяли с собой всего один ударник. И если он откажет, им только и останется, как всё свернуть. Джордж с облегчением вздохнул, когда прибор, наконец, встал на землю. Это был очень глубокий вздох, поскольку он не привык к таким нагрузкам. Никто и не ожидал от него, чтобы он к ним привык. С раннего детства он рос слабым и хилым, к огорчению своего отца, который гордился своими предками и расписывал их как «здоровый род могучих мексиканских горцев».

Генератор шоковых волн стоял на четырёх больших толстошинных колёсах. Джордж огляделся. Он почти автоматически высматривал подходящее место для установки генератора. Экспериментировать с местом всё равно придётся, если картинки будут неудовлетворительными, но у него на этот счёт было и своё честолюбие, и интуиция, развившаяся за всё время работы с прибором. Местность здесь слегка холмистая, поэтому начать надо будет с вершины холма. При условии, что почва твёрдая. Галька, скалистые обломки или каменистое крошево не будут пропускать ударные волны – или будут, но в недостаточной мере.

И тут его как громом поразило, до него внезапно дошло: да ведь он же в Святой земле! В земле Библии, пророков, в земле распятия и воскресения! Он стоял на земле, по которой две тысячи лет назад ходил Спаситель!

У него даже голова закружилась. Об этом он мечтал давно. А тут они получили задание так быстро, что он даже не успел спросить, куда они едут.

Главным божьим даром Джорджа Мартинеса были его тонкие, чувствительные пальцы; словно высокоточные инструменты, они позволили ему, пропащему сыну мексиканского эмигранта, успешно выучиться на тонкого механика и получить место технического ассистента в университете штата Монтана в Бозмане. Там он привык, что его – с карамельного цвета кожей, чёрными волосами и огненными глазами – все принимают за индейца. Со временем он стал техническим смотрителем Сотома-2, Sonar Tomograph 2, усовершенствованной версии прежних эхолотов. Точно так же он привык к тому, что время от времени прибор со всей экипировкой нанимают платёжеспособные предприниматели, преимущественно компании нефтяников или метростроителей и туннельщиков, и ему таким образом приходится разъезжать по всему миру, исследуя нефтяные залежи, картографируя законсервированные шахты или линии водопроводов, газопроводов и канализационных ходов в дико разрастающихся южноамериканских городах, не располагающих надёжными, а то и вовсе какими бы то ни было городскими планами и картами. Для Бозманского университета Сотом-2 был важным финансовым подспорьем.

Но вчера они собирались в дорогу и уезжали, сломя голову. Им не дали и десяти минут на то, чтобы уложить в сумку бельё и зубную щётку. Все свои договорённости на ближайшие десять дней Джорджу пришлось отменять по дороге в аэропорт, где уже стоял наготове самый большой транспортный самолёт, когда-либо приземлявшийся в Бозмане за всё время существования здесь аэродрома. А цель поездки он узнал уже в пути, между делом, проверяя сигнальные кабели.

Его отвлёк от мыслей один из грузчиков транспортной компании.

– Куда ставить? – указывая на ударник, спросил он на английском, звучавшем скорее по-арабски, так что Джордж не сразу его понял.

Он кивнул в сторону ящиков, уже установленных штабелями на краю протяжённого палаточного лагеря:

– Вон туда, – тихим голосом сказал он.

Святая земля. Он непременно должен послать отсюда видовую открытку своей матери, пока они здесь, пока их с такой же внезапной срочностью не перебросили куда-нибудь в другую часть света. И ещё он должен…

– А далеко отсюда до Иерусалима? – спросил он одного из охранников, которые, придерживая под мышкой автоматы, стояли тут и там по всему лагерю.

– Нет, – ответил мужчина. – Израиль маленькая страна. До Иерусалима ниоткуда не далеко.

Голгофа. Гефсиманский сад. Via Dolorosa. Непременно нужно будет завернуть в Иерусалим. Помолиться на всех этапах крестного пути Христа.

– А нельзя ли это выразить в милях?

Охранник улыбнулся, кивнул и, казалось, начал в уме складывать цифры расстояния.

– Наверное, миль двадцать пять. Примерно.

Тогда Израиль и вправду маленькая страна. Джордж каждый день проделывал вдвое больший путь, чтобы добраться до работы, и при этом ещё считал, что живёт очень близко от университета.

Он указал на все сооружения лагеря – палатки, мобильные домики, машины:

– А что это здесь такое?

– Без понятия. Вроде бы археологические раскопки.

– И что, их нужно охранять?

– Да. Начиная с того момента, как здесь нашли что-то сенсационное.

– Что-то сенсационное? И что именно?

– Всё держат в строжайшей тайне. Нам тоже ничего не говорят.

Парень, похоже, действительно ничего не знал.

Тут Джордж наконец обнаружил Боба, который отвечал за научную часть дела. Он стоял у серебристого большого мобильного дома, разговаривая с человеком, одетым в сине-голубой деловой костюм – самое неподходящее, что только мог себе представить Джордж в такой обстановке. Сам он был одет, как всегда и повсюду, в старые джинсы и выгоревшую майку и чувствовал себя в них сравнительно хорошо. Он любил жару, в Монтане ему большую часть года было просто холодно.

– В строжайшей тайне?.. Но в такой ситуации ведь наверняка ходят какие-то слухи, разве не так? У нас бы дома непременно ходили.