– Но ребенок сильный и здоровый. Она, должно быть, очень счастливая женщина, ведь у нее уже есть пара прелестных ребят. Я не думаю, что она будет завидовать мне, когда родится мой ребенок.

– Все дело в троне, дорогая. Вот чему герцогиня будет завидовать. Интересно, они знают о твоем положении? И она не единственная, кто будет немного выбит из колеи, – королева Вюртемберга выглядела действительно гротескно, когда смеялась. И Аделаида так и не сумела ей объяснить, что думает не столько о короне, сколько о ребенке. Ее собственном ребенке.

Покинув Вюртемберг, они проехали через Хомбург, куда только что прибыла Елизавета со своим новым мужем. Елизавета встретила их тепло. Она обрадовалась возможности развлечь их и была счастлива, по ее признанию, что «сбежала» из Англии.

– Хотя, – сказала она, – сейчас грустно от того, что мама умерла. Наверное, мне следовало подождать. Но откуда же я могла знать? И когда появился шанс выйти замуж, я не могла не воспользоваться им, не правда ли?

– Ты счастлива? – спросила ее Аделаида.

Она счастлива, безмерно счастлива. У нее добрый муж. Он не возражает, чтобы ему напоминали о необходимости принять ванну, и очень часто соглашается это сделать. Его удивляет такая ее настойчивость. Конечно, все зависит от обычаев.

Она часто думала о бедных Августе и Софии, которые так и не вышли замуж. Но София пережила свое маленькое приключение в молодости, и доказательством этого служил Том Гарт. О, со временем Аделаида узнает о семейных скандалах. Это был тревожный – хотя и волнующий – эпизод, когда Софью пришлось тайно вывозить на побережье, чтобы она родила своего ребенка. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы дочь короля произвела на свет незаконнорожденного ребенка, хотя считалось в порядке вещей, когда принцы имели столько детей, сколько хотели? Елизавета остановилась вовремя, чтобы не упомянуть о десяти Фицкларенсах Уильяма.

– Я начинаю кое-что узнавать о своей семье, – сказала Аделаида.

– Что за семья! – вскричала ландграфиня Елизавета. – Думаю, в нашей семье больше интриг и скандалов, чем когда-либо могло быть в какой-нибудь другой.

– Я прихожу именно к этой мысли, – улыбнулась Аделаида.

– И их будет еще больше, я в этом не сомневаюсь, – добавила Елизавета.

После Хомбурга они отправились в Гент, где с радостью вновь встретились с Идой, превратившейся в счастливую мать семейства. Она сказала Аделаиде, что никогда не жалеет о своем замужестве.

– Конечно, это не такой грандиозный брак, как твой, но я счастлива здесь, в Генте, в роли жены губернатора. Это все, что у меня есть, Аделаида, и мы не богаты, а только подумай о том, что ты можешь стать королевой. Ты!

– Очень странно, – заметила Аделаида, – что такое выпало на долю невзрачной сестры.

– Ты не невзрачная, когда видишь, как сияет твоя доброта.

Аделаида рассмеялась:

– Ты изображаешь меня ужасно непривлекательной, Ида.

– Но я этого не хотела. Ты выглядишь очаровательно. В особенности с этим новым выражением материнства на лице. Когда это произойдет, Аделаида?

– Еще несколько месяцев. Но я не могу дождаться. Не могу передать тебе, Ида, как мне хочется взять на руки своего собственного ребенка.

– Дорогая Аделаида, каким счастливым будет этот ребенок с лучшей матерью в мире и с ожидающей его короной. Интересно, это будет мальчик или девочка?

– Откровенно говоря, Ида, мне совершенно все равно. Я просто хочу ребенка.

– Я вижу. Твое предназначение – быть матерью. До меня доходят разговоры о ваших детях. Это похоже на соревнование. Теперь, когда ты ожидаешь ребенка, все остальные будут разочарованы.

– Надеюсь, не слишком сильно. Хотела бы я, чтобы не было никакого соревнования, Ида. Я не думаю о короне для своего ребенка. Я хочу, чтобы он… или она… были счастливы.

– Иногда, Аделаида, мне кажется, что ты неправдоподобно хорошая. Пойдем, посмотрим мою дочь Луизу, которая, я уверена, составит контраст Аделаиде Добродетельной.

– Ты меня переоцениваешь, – сказала Аделаида, – здесь обычное желание иметь ребенка.

Ида взяла сестру под руку, и они отправились в детскую.

Лето прошло. Наступил сентябрь, а Ла-Манш все еще не пересечен.

– Скоро начнутся штормы, – сказала Аделаида. – Нам больше нельзя откладывать отъезд.

Уильям рассмеялся.

– Люблю, когда палуба неспокойна. В молодости я походил по морям.

Она в этом не сомневалась. Но сама с ужасом думала о бурном плавании.

Погода оказалась ужасной. Шли проливные дожди, и не раз их карету приходилось вытаскивать из рытвин на плохой дороге. Часто промокали до костей.

– Нам надо было выехать раньше, – признал Уильям. – И все же мы скоро будем дома.

Но им не суждено было добраться до дома. Однажды вечером, когда они тряслись по самой ужасной дороге, Аделаида почувствовала внезапную боль. Она знала, что это значит, и пришла в отчаяние.

Остановились на ближайшем постоялом дворе, и ее поспешно уложили в постель. Однако спасти ребенка не удалось, и на пути в Англию, где она планировала родить короля, у Аделаиды случился второй выкидыш.

Уильям лишился душевного покоя. Он думал о Дороти Джордан, которая отправлялась на гастроли с театром и возвращалась всего за несколько недель до рождения своих детей. Слабость Аделаиды представляла собой нечто совершенно новое для него. Ему не приходило в голову, что тяготы передвижения по ужасным дорогам континента, сон на не всегда чистых и удобных постоялых дворах – вряд ли подходящий способ обращения со слабой и беременной женщиной. Дороти моталась по стране, чтобы играть в провинциальных театрах, и всегда между делом рожала здоровых детей. Но Аделаида – это не Дороти.

Аделаида горевала. Впервые у нее появились сомнения в своей способности родить ребенка. Ее утешением служил Уильям. Прекрасный семьянин по природе, он действовал идеально в таких случаях.

– Ничего, – утешал он ее, – будут и другие дети. Она была слишком слаба и могла выразить свое согласие только улыбкой. Что же произошло на сей раз? Конечно, она знала. Ей следовало оставаться при дворе ее брата, пока не родится ребенок, или отправиться в Англию сразу же, как только узнала, что беременна. Она не приняла достаточных мер предосторожности, и это ее вина. Дюнкерк не самый веселый город.

– Мне он всегда не нравился, – сказал Уильям. – Да и к французам я никогда не питал особого пристрастия. Как подумаешь обо всех трудностях, через которые пришлось пройти, чтобы победить их.

Была и еще одна причина, заставлявшая его стремиться покинуть этот город. Не так давно Дороти Джордан приехала сюда, чтобы умереть. Здесь воспоминания о ней были более яркими, чем всегда. Он постоянно думал о том, что она ожидала здесь новостей из Англии и умирала, как говорится, от разбитого сердца.

Все кончилось, убеждал он себя, но как ему перестать думать обо всем этом? Пошли разговоры о том, что ему не везет с законными детьми потому, что он так плохо обошелся с матерью своих незаконных детей.

Георг Фицкларенс написал ему из Англии о том, что он собирается жениться.

«Вы с Аделаидой должны присутствовать, – говорилось в его письме. – Без вас будет не то».

Уильям показал письмо Аделаиде.

– Видишь, с какой любовью он пишет о тебе, – гордо сказал он ей, и это обрадовало Аделаиду, потому что она смотрела на детей актрисы как на своих пасынков и падчериц.

– Как же она, должно быть, отличалась от меня, – сказала Аделаида. – Без труда рожала своих детей.

– Дороти была сильной женщиной, – заметил герцог, качая головой. – Она оставалась на сцене вплоть до последней недели перед родами, играя свои шумные роли. Жаль, что ты не видела ее в ролях Литл Пикл и Присцилы Томбой.

Никогда я не смеялся так много.

Странно, что герцог королевской крови – возможно, будущий король, – так свободно говорит со своей женой о своей любовнице. «Но я хочу, чтобы именно так и было», – подумала Аделаида с легким вздохом. Ей приходилось конкурировать с этой сильной пышнотелой женщиной, которую, как она слышала, называли одной из самых очаровательных в Англии. Теперь она мертва, не больше, чем призрак, и тем не менее живет в сознании как Уильяма, так и Аделаиды, даже не видевшей ее никогда.