— Разве кто-то когда-то выглядел счастливым на студийном портрете? — пожала плечами Марджори.

— Ну как башня? — спросила Джессика, встречая четверку у дверей виллы.

— Изумительна.

— Колдовская.

— Так прекрасна, что нельзя поверить.

— Потрясающая.

— Вам надо пойти и взглянуть.

— Что ж, я непременно как-нибудь схожу, хотя мне кажется, что эта башня совершенно частное владение и посторонним там не место. Что это? Неужто вы нашли кодицилл, вложенный между листами книги?

— Это фотоальбом, он был на верхнем этаже башни.

— Ты не поверишь: здесь запечатлены счастливые моменты нашей жизни! Можешь себе представить? — весело поведала Делия. — Хотя каким образом Беатриче Маласпина узнала, что они счастливые, один Бог ведает. Пока что она, похоже, попадает в точку, но моих фотографий там столько, что страшновато в них копаться.

— У тебя была масса счастливых моментов в жизни. А это предназначено только для твоих глаз, или я тоже могу взглянуть?

— Потом. Сейчас время ленча. А какие это счастливые моменты у меня были?

— Большей частью, когда рядом не наблюдалось твоих родственников. Когда ты пребывала в этаком легкомысленном, бесшабашном настроении. Правда, в последнее время я его у тебя что-то не замечаю и подозреваю, что в альбоме маловато окажется фотографий трех-четырехлетней давности.

После обильного ленча Мелдон выразила полную физическую и моральную удовлетворенность:

— Объелась как удав, но ощущение превосходное.

Люциус рассмеялся и вышел следом за ней на террасу, туда, где в окружении груды книг стоял ее шезлонг.

— Хорошие книги Марджори пишет. Увлекательные. Хотя, каюсь, я все-таки раз или два клюнула носом, но виной тому сонливость и солнце, а не проза. А что, остальные не хотят на воздух?

— Джордж отправился прогуляться. По-моему, он в задумчивом настроении, в котором вообще довольно часто пребывает. Что-то его гнетет. Он не рассказывает, в чем причина, так что мы не можем помочь.

— Марджори говорит, это что-то связанное с работой.

— Может быть. Они с Делией пошли наверх — Марджори хочет примерить платье, один из тех нарядов, которые так соблазнительно висят в шкафах.

— Берите шезлонг. Бенедетта вынесет кофе сюда.

Люциус умело управился с шезлонгом, заслужив восхищенное воркование Джессики:

— Вот это другое дело: сразу видно, кто хозяин. Мы с Делией все руки поломали с этими ужасными штуками, а Бенедетта велит Пьетро каждый вечер складывать их на ночь.

— Я думаю, она боится, что от росы ткань сядет или начнет гнить, — пояснил Уайлд.

Джессика откинулась на спинку шезлонга, услышав прямой вопрос американца:

— А что, Делия влюблена в вашего брата Тео?

— А вы мне не показались сплетником.

— Я и не сплетник, но тут кроется какая-то тайна, и я, ну… признаюсь… что заинтригован.

К своей досаде, он обнаружил, что краснеет, и понадеялся, что загара хватит, чтобы это скрыть. К счастью, в данный момент он был в безопасности — Мелдон смотрела вдаль.

— Конечно, если вы считаете, что это будет предательством вашей дружбы…

— Сначала скажите, что навело вас на такую мысль.

— Фото. Почему снимок со свадьбы ее сестры оказался на нижнем этаже, в Аду? И ее реакция на эту фотографию. Ведь это и впрямь ад — быть влюбленной в мужа сестры.

— Она в него не влюблена, — отчеканила Джессика. Несколько минут они сидели в молчании, пока хранительница секрета подруги не сдалась.

— Ладно, она была влюблена в Тео. И даже очень сильно. Хотела выйти за него замуж. Но потом он встретил Фелисити, и все кончилось.

— Тео предпочел это воплощенное совершенство Делии?

— Мне нравится недоверчивость в вашем голосе. Я скажу одну гадкую вещь, хотя Тео мой брат: Фелисити унаследует больше, чем Делия.

— Да, это подлое замечание, — отозвался Люциус одобрительно. — А как вы ладите с братом?

— Так себе. Зануда с претензиями, который всегда и во всем прав.

— Почему же Делия в него влюбилась?

— Он красив и сексапилен — так говорят мои подруги, — к тому же большой приятель мужа, так что в настоящее время мы с Тео не очень ладим.

— Расскажите о вашем муже.

— Вам так хочется знать, за какое дерьмо я вышла? Вы уверены? От этой повести способны зарыдать вон те статуи. Но с другой стороны, вам может оказаться полезным это услышать: вы ведь собираетесь ринуться в омут с Эльфридой, не так ли?

Люциус растерялся.

— Как вы сказали?

— Извините, если мои слова вас задевают, но вы сами попросили.

Она надвинула на глаза темные очки. Уайлд лежал в шезлонге и ждал.

— Ричи Мелдон. Хм, что я могу сказать о Ричи Мелдоне? Где и когда я с ним познакомилась? Когда работала у его отца, Тома Мелдона, который такая же сволочь, как и его сын, только более откровенная. Черт меня дернул пойти к нему работать! Итак, начнем с Ричи, как видит его мир, с Ричи — любимца прессы. Так сказать, справочник «Кто есть кто», о'кей? Родился в 1920-м. Частная школа… не помню, какая именно… О да, помню, одна из тех, что на севере, «Барнард-Касл», кажется, или «Седберг»? Дух регби, коллективизма и культивирования мужских ценностей. Забавный выбор, учитывая, что его отец такой приверженец левого крыла. — Она помолчала, размышляя о Мелдонах, отце и сыне. — Том Мелдон — этот из тех, что из грязи в князи. Из большой грязи в большие князи. Впрочем, вернемся к Ричи. Сразу, как началась война, он записался в армию: к тому времени Мелдон уже выучился на летчика — папочкины денежки очень пригодились — и пошел прямиком в Королевские военно-воздушные силы. Стал асом и прошел всю войну без единой царапины. Уже тогда в газетах всегда печатали его фотографии: белый шарф на шее, улыбка во все лицо, в обнимку с какой-нибудь девушкой из Женской вспомогательной службы ВВС или медсестрой. Красив, мужествен, храбр, успешен.

— Вы не вправе поставить ему в вину удачную войну.

— Только мужчина может назвать это удачной войной. Я называю ее проклятой и бесчеловечной. Да, знаю, это была необходимая война, но я до сих пор думаю о ней с содроганием. После войны он по-прежнему был всегда в центре внимания: то участвовал в автогонках по какой-нибудь пустыне, то в скачках, то выделывал «мертвые петли» на своем самолете.

— Теперь я понимаю — просто бесценная находка для газетчиков.

— Но должен был строить карьеру — не мог же он только болтаться без дела со своим бравым видом, — поэтому Мелдон и двинул в политику. Тут же получил гарантированное место в парламенте от партии тори. Вы знаете, кто такие тори?

— Консерваторы?

— Верно. Правое крыло. Лейбористы — это социалисты, о чем вы узнаете, если собираетесь заниматься в Англии банковским делом, потому что, естественно, вы, банкиры, не любите социалистов. «Красные» — так вы их называете?

— Некоторые называют.

— Мы, в Англии, так говорим, если их нелюбим. Отец Ричи красный, хотя в наше время, пожалуй, скорее бледно-розовый. Он был выдвинут в палату лордов правительством Эттли. Дал кучу денег на нужды партии; думаю, это обычная вещь.

— Значит, они из противоположных лагерей? А это разве тоже обычно? В Америке, если брать политические династии, куда отец — туда и сын. Республиканцы воспроизводят республиканцев, демократы — демократов.

— Ричи вступил в консервативную партию, потому что учуял грядущее поражение лейбористов, а он хотел попасть в парламент от партии победителей. Будь лейбористы в силе, он стоял бы за них; это в его натуре — быть среди правящих.

Джессика сняла очки и потерла глаза.

— Честное слово, я не хочу больше говорить о Ричи. Если вам нужны еще какие-нибудь подробности, спросите Делию. Она его сразу раскусила. Если бы только я ее послушала, то не оказалась бы сейчас в ловушке.

— Так почему же вы за него вышли?

Мелдон обвела глазами сад: услышала ленивое жужжание пролетающей мимо пчелы, неожиданную птичью трель, лай собаки вдалеке; увидела трепещущую зелень, яркие краски майских цветов, громадный темно-синий купол неба над головой, — и порожденная этим моментом искренность побудила ее сказать то, в чем она не признавалась прежде ни себе, ни другим: