Пытаясь заглушить тревогу, я ухватилась за первый попавшийся повод для разговора, лишь бы заполнить чем-то тишину.

– Джимми, я, кстати, не спросила – ты женат?

Машина слегка вильнула по трассе. Сзади гневно просигналил грузовик.

– Женат? Э-э, нет. С чего ты вдруг? Ты бы уж была в курсе, наверное, как думаешь?

Я пожала плечами:

– Не обязательно. Я не была в курсе, что сама помолвлена.

– Один-ноль в твою пользу.

Счетчик намотал еще милю, прежде чем я повторила попытку.

– Но у тебя кто-то есть?

Джимми усмехнулся, что только подстегнуло мое любопытство.

– Подруга? Девушка? Может быть, друг?

– Нет. Нет. И нет уж, спасибо.

– Почему же нет?

– Ты спрашиваешь, почему я не гей?

Я шутливо ткнула его в плечо.

– Ты прекрасно понял, о чем я. Почему у тебя никого нет? Ты отличный парень, мог бы составить кому-нибудь чудную пару. Почему ты один?

Кажется, вопрос поставил его в затруднительное положение. Я поняла, что зашла слишком далеко. Но ведь когда-то для нас не было запретных тем. Видимо, теперь все изменилось.

– Во-Во-первыхконечно, работа: долгие дежурства и неудобный график не слишком способствуют романтическим отношениям. А может, меня просто так больше устраивает.

В его словах чувствовалась недосказанность, однако сейчас был не лучший момент для дальнейших расспросов, и я, к видимому облегчению Джимми, не стала продолжать.

К тому времени мы уже кружили по второстепенным улицам Лондона. Найти нужный адрес удалось далеко не сразу. Наконец, несколько раз свернув не туда, мы подъехали к перестроенному викторианскому особняку с изысканным портиком.

– Прибыли, – объявил Джимми, ставя машину на свободное место перед входом. – Дом, милый дом.

– Только не мой, – уныло пробормотала я, но все же открыла дверцу и вылезла наружу.

Задержавшись на холодном утреннем воздухе, я окинула взглядом совершенно незнакомое мне здание. Ничего даже отдаленно узнаваемого в нем не было.

– Идем, надо посмотреть квартиру.

Джимми протянул руку, и я нехотя последовала за ним к поднимающейся ко входу каменной лестнице.

Первое же препятствие выглядело непреодолимым – дверь была с кодовым замком. Я остановилась за три ступеньки до нее и, не скрывая облегчения, проговорила:

– Ну все, приехали.

– Не так быстро, – возразил Джимми, подталкивая меня вперед.

Как раз в этот момент по ту сторону стеклянной двери показалась медсестра в синем халате, стремительно направлявшаяся нам навстречу. Дверь открылась, и Джимми, преодолев последние ступеньки, успел придержать ее. Женщина подозрительно скосила глаза, но, увидев меня, передумала что-либо говорить.

– Спасибо, – проговорил Джимми, проходя мимо.

– Да, спасибо, – машинально повторила я ей в спину.

Уже со ступенек та с готовностью откликнулась, обернувшись через плечо:

– Не за что, Рейчел.

* * *

В лифте мы ехали молча. Напряжение нарастало с каждым этажом. На пятом двери открылись – в обе стороны уходил длинный коридор.

– Направо или налево? – спросил Джимми.

– Откуда мне знать? – буркнула я.

Он шагнул ко мне.

– Рейчел, я понимаю, это непросто. Правда понимаю. Но мы знали, с чем придется столкнуться. Сдаваться еще рано.

Ключ, разумеется, тоже подошел. Мы двинулись по комнатам, будто покупатели, осматривающие квартиру и не знающие, где что. Когда, думая, что открываю дверь в спальню, я очутилась в сушильном шкафу, мы в один голос рассмеялись, и напряжение спало.

Роясь в ящиках и шифоньерах, я ощущала себя грабителем, который вломился в чужой дом и отыскивает, чем поживиться. Я мало что узнавала, хотя время от времени попадались определенно мои вещи: то что-нибудь из одежды, то украшения. Паспорт и налоговые документы, аккуратно хранившиеся в специальной металлической коробке-регистраторе, лишний раз подтвердили то, что и так было уже ясно – я действительно здесь жила.

При любых других обстоятельствах я бы вряд ли огорчилась – отличная квартира, со вкусом обставленная, да еще и чуть ли не вчетверо больше той, над прачечной. Однако улучшение жилищных условий мало меня порадовало. Если это мой дом – а как можно отрицать очевидное? – то какие основания у меня остаются, чтобы не принимать и все остальное?

Пока я обшаривала спальню, Джимми прошел на кухню и вернулся через несколько минут с двумя дымящимися кружками кофе.

– Боюсь, только черный, – извиняющимся тоном проговорил он. – Молоко закончилось. Да у тебя и вообще почти ничего нет – на полках шаром покати. Похоже, питаешься ты в основном вне дома.

Скорее всего. И с образом жизни Мэтта наверняка тоже согласуется. Я осторожно опустилась на сливочного цвета кожаный диван, стараясь не пролить кофе и чувствуя себя в собственной квартире робкой гостьей.

– Но как я могу себе позволить такие апартаменты? – пришло мне вдруг в голову. – Я знаю лондонские цены – аренда наверняка стоит бешеных денег. Не может быть, чтобы мне столько платили.

Глаза Джимми слегка потемнели, и он отвел взгляд, прежде чем ответить:

– Я думаю, квартира принадлежит семье Мэтта – и, вероятно, не она одна здесь. У тебя наверняка большая скидка – ты ведь тоже уже почти своя.

Я вспыхнула, смутившись сама не знаю чего. Что, собственно, в этом такого, почему я должна стыдиться?

– А-а… – пробормотала я. Для журналистки не особенно богатая реплика.

Вместе мы закончили исследование квартиры. Как я ни старалась найти доказательства того, что это не мой дом, все вокруг говорило об обратном. И хотя меня не убедили окончательно даже куча счетов и рекламных писем на мое имя, то с фотографией в серебряной рамке, стоявшей на кофейном столике, спорить было трудно.

Увидев, как я застыла с ней в руках, Джимми подошел сзади и положил подбородок мне на плечо. Из-за стекла на нас глядели Мэтт и я на фоне Эйфелевой башни. Мэтт стоял почти так же, как Джимми сейчас, и мы весело смеялись. Снято было, видимо, зимой – мы оба укутались в пальто и шарфы, – но от фотографии веяло таким теплом, наши лица так сияли, что на миг у меня перехватило дыхание. Столько счастья, беззаботного счастья и… любви. Только теперь я сообразила, что, пытаясь раскопать правду о своем прошлом, я умудрилась за это время совершенно похоронить под вывороченным грунтом свои чувства к Мэтту.