– Тебе тоже не спалось? Я кивнул.

– Вот и я никак не могла заснуть. – Вдруг она вскинула руку, призывая к тишине. – Слушай.

Вокруг стояла полная тишина, даже ветер стих.

– А чего слушать-то?

– Тсс… Вот опять. Слышишь?

– Ничего не слышу, а слух у меня вроде бы чуткий.

– Да, верно, уже не слышно. Тот человек ушел.

– Что за человек? Кто ушел?

– Ты ничего не слышал? Звук шаркающих сандалий? Так ясно: шлеп-шлеп-шлеп. Шаги по сухой глине… Я слышала их очень четко. Почему ты не слышал такой ясный звук? – От удивления она широко раскрыла глаза.

Почему-то мне стало страшно. Кто мог быть там, в зарослях?

Опять поднялся ветер, закачались камыши. Я вскочил на ноги, осмотрелся вокруг. Нет, здесь никого нет! Откуда тут взяться звуку шагов? Я решил пойти в заросли камыша и проверить.

– Не ходи, – остановила меня Сянсян. – Я днем слышала от местных, что много лет назад в этом озерце утопилась девушка, которую во время культурной революции сослали из города на поселение в деревню. Они рассказали, что с тех пор здесь, на берегу, слышен звук шагов. Она бросилась в воду прямо в одежде, поэтому и слышен звук шаркающих сандалий.

– Почему же я ничего не слышал? – Мое сердце быстро забилось.

– Деревенские говорят, что обычно она бродит бесшумно, но уж если кто-то услышал ее шаги, то непременно скоро умрет.

Сянсян рассказывала все это каким-то нарочито глухим, «замогильным» голосом, как в детстве, когда пугают друг друга страшилками.

Я понял, что она шутит, и рассмеялся:

– Ерунда, не верь ты этим деревенским россказням.

– А я и не верю, это я тебя пугаю! – засмеялась Сянсян. – Только я и вправду слышала чьи-то шаги, – растерянно сказала она после короткой паузы.

– Давай вернемся. – Я разволновался по-настоящему.

Раздвигая камыши, мы пошли вдоль ручья к нашим палаткам. Вдруг Сянсян резко остановилась и подняла голову, вглядываясь в темно-синее небо.

– Опять что-то не так? – спросил я.

– Как красиво! – Вся ее тоненькая фигурка тянулась вверх. Сянсян любовалась ночным небом.

– Что красиво-то?

– Звезды падают. Я только что видела, как упала звезда. Пролетела прямо над моей головой. – Она была в полном восторге.

– Фантазерка. – Я тоже посмотрел на небо: никакие звезды никуда не падали – все были на своих местах.

Наконец мы вернулись в лагерь и разошлись по своим палаткам.

Той ночью мне приснилась городская интеллигентная девушка с двумя косичками, обутая в сандалии.

На следующее утро я только вылез из палатки, как сразу увидел Сянсян. Она улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ.

Потом все собрались идти купаться на море. Я не умел плавать, но тоже пошел, а когда вернулся, Сянсян нигде не было. На море она с нами не пошла. Мы стали ее искать, но так и не нашли до самого вечера. Все разволновались, а девчонки даже расплакались.

Мы одолжили у местных керосиновую лампу и электрический фонарик и продолжили поиски в темноте.

Вспомнив, где мы встретились вчера ночью, я повел ребят к тому озерцу. Возможно, Сянсян опять ушла купаться сюда? Когда мы наконец пришли, луч электрического фонарика осветил гладкую поверхность озера, и в его слабом свете я увидел в воде что-то. Дурное предчувствие охватило меня. Я бросился на берег и почувствовал сильный аромат.

В воде было тело Сянсян.

Несколько ребят прыгнули в воду и вытащили тело.

Сянсян была мертва.

Она спокойно лежала в траве, глаза ее были закрыты, как у спящей красавицы. А ведь только вчера вечером она пугала меня рассказом о погибшей здесь девушке. Мне вспомнились ее слова, и я зарыдал.

Тело Сянсян унесли на носилках, я остался один на берегу. Вечер был тихий. Мне страстно захотелось услышать звук тех шагов. Но вокруг была тишина.

В протоколе о вскрытии Сянсян сообщалось, что она утонула в илистой воде. Но ведь Сянсян плавала лучше всех, и никто не мог понять, как это случилось. По закону останки Сянсян должны были кремировать на месте, и мы все приняли участие в траурной церемонии. Когда подошла моя очередь, я склонился к стеклянному гробу и посмотрел на Сянсян, покоящуюся внутри. И мне снова почудился ее нежный аромат.

Сянсян, Сянсян, Сянсян…

Я тосковал о ней.

Моим самым страстным желанием было, чтобы время обратилось вспять и позволило ей вновь стать живой.

Но такое невозможно.

Ежегодно в дни поминовения усопших – в праздник Цинмин и в день зимнего солнцестояния – я прихожу на ее могилу и приношу свежие цветы.

Сейчас ее лицо прояснилось в моей памяти, к тому же ожил ее аромат. Я опять ощущал благоухание. Теперь уже благодаря Розе.

Сянсян, Сянсян, Сянсян…

Средняя школа Наньху располагалась в здании советской архитектуры 50-х годов, втиснутом между домами старой застройки. В воздухе висел тяжелый смрад от мусора, гниющего в сточных канавах. Кругом грязь и запустение. Единственной более или менее чистой здесь была школьная спортплощадка.

Мы с Е Сяо вошли в здание, прошли по широкому коридору к директору, и тот проводил нас в школьный архив. Документы за 1966 год оказались в полной сохранности, но для нас они были бесполезны.

Директор школы, запинаясь, пробормотал:

– Хунвэйбиновские дела нельзя хранить в школьном архиве. В том году хунвэйбинами стали несколько сотен наших школьников. Они разделились на группы и двинулись в разные организации «делать революцию». Если вы надеетесь установить, кто именно пошел по адресу Наньхулу, дом сто двадцать пять, это все равно, что искать в море иголку.

– Нет ли здесь кого-нибудь, кто знал бы о делах того времени?

– Ну, все старые преподаватели уже на пенсии, сейчас их сразу и не найдешь. Боюсь, вам придется трудно.

– Директор, по-моему, наш преподаватель истории – учитель Юй – выпускник как раз 1966 года, – вмешалась в разговор заведующая архивом.

– Да, верно! Пойдемте, я провожу вас к нему.

Вслед за директором мы прошли в канцелярию. Директор обратился к пожилому мужчине, который читал здесь книгу:

– Уважаемый Юй, вы ведь выпускник нашей школы тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Товарищи из городского управления общественной безопасности расследуют дела того периода. Их интересуют хунвэйбины из нашей школы.

Учитель Юй поднял голову и растеряно посмотрел на нас. Потом он как-то собрался и невозмутимо сказал:

– Директор, я ничего не помню о делах тридцатилетней давности.

Директор покачал головой.

– Вы уж не обижайтесь, такой он человек – замкнутый, не любит общаться с посторонними.

Е Сяо многозначительно посмотрел на меня и обратился к Юй:

– Учитель Юй, нельзя ли все же ненадолго отвлечь вас? Давайте выйдем и поговорим.

– Я занят, готовлюсь к уроку, – раздраженно ответил тот.

– Извините, но это необходимо, мы расследуем важное дело. – Е Сяо твердо смотрел ему прямо в глаза.

Они молча сверлили друг на друга взглядами. В конце концов учитель не выдержал и отвел глаза.

– Ладно, выйдем, поговорим. А вы, директор, не волнуйтесь. Я согласен сотрудничать с органами.

Полутемным коридором мы прошли к выходу и оказались на спортплощадке. Я зажмурился. Солнечный свет ласкал мне лицо. У школьников был урок физкультуры.

Е Сяо заговорил первым:

– Учитель Юй, в шестьдесят шестом году вы были хунвэйбином?

– Да. Но разве сейчас это важно? Тогда все школьники были хунвэйбинами.

– Поймите нас правильно. Мы расследуем одно дело. Известен ли вам дом номер сто двадцать пять по улице Наньхулу?

Юй изменился в лице и хрипло переспросил:

– Черный дом?

– Что такое черный дом? – теперь уже переспросил я.

Учитель Юй ничего не ответил, только судорожно сглотнул и тревожно огляделся по сторонам. Он жестом предложил нам пройти на дальний край спортплощадки. Только там была зелень и земля не была вытоптана многими поколениями школьников. Здесь росли несколько высоких хвойных деревьев – куннингамий, уже отцветшие плодовые деревья, а земля густо заросла травой. Пробивающееся сквозь листву солнце камуфляжными пятнами расцветило наши лица. Медленно, как бы размышляя, Юй сказал: