Подошла сзади Аня из Кешкиного класса и попросила тихонько:

— Кешк, я пройду, а?

Кешка выпрямился. Совестно такому деликатному человеку нагрубить. Голос у Ани ровный, негромкий, глаза спокойные, косы лежат аккуратно и не вызывают

желания дернуть их как следует. Словом,— не придерешься. Да и дежурная она тоже, как и Кешка. И на кухню она идет не просто так, а по делу, но Кешке все равно жалко свеженьких, только что отмытых досок, и он согласился без особенной охоты:

— Ладно уж. Иди. Только больше не пущу.

Дня сказала спасибо и пошла на цыпочках. На влажных досках остались отметинки — матовые пятнышки. Кешка посмотрел-посмотрел и стер их мокрой тряпкой. Ч"ски опять засверкали. Кешка намочил тряпку и перешел па новое место. В это время в дальнем конце кори-пира опять появилась Аня. Она несла тарелку и двигалась очень осторожно.

— Слушай,— сердито сказал Кешка,— ты больше не ходи.

Аня посмотрела на его круглую, раскрасневшуюся физиономию, на хохолок, взмокший от усердия, и ей стало его жалко: в самом деле, старается человек, а тут ходит, мешают. Аня ответила миролюбиво:

— Так разве я для своего удовольствия? Понимаешь, голь кончилась. Это же всем нужно... А то щи выйдут несоленые...

— Ты же уж один раз прошла!

— А если мне еще раз нужно? Завхоза почему-то нету, а он на втором этаже живет!

Кешка шмыгнул носом и задумался.

— По другой лестнице иди!—решил он, наконец.— А то вытирай тут за каждым!

Минут через пять Аня снова вышла из кухни. Пошла она, конечно, по другой лестнице. Но завхозова комната была заперта. Напротив дверей под фикусом сидела

Динка-Крапинка из пятого «в» и читала какую-то книжку. Крапинкой ее звали за веснушки. А знал ее весь интернат, и она тоже знала всех и про всех. Такой у нее был характер. Сама Динка маленькая, курносая и толстая. А из косичек, тугих-претугих, выбиваются светлые хвостики-завиточки. Загибаются кверху и торчат, как ни старается Динка упрятать их внутрь.

— Не знаешь, где завхоз? — спросила Аня.

— В спальни первого этажа пошел,— сейчас же откликнулась Крапинка, не поднимая головы.

— А ты точно знаешь?

— Точно. За ним старшая дежурная пришла. Там новенький прибыл, пошли проверять, уместится тумбочка или не уместится.

Вот так Динка. Все знает! Аня отправилась назад, на первый этаж. Шла и думала: «Пройду сейчас по другой лестнице, а то Кешка опять сердиться будет. Ну его!» Но едва она спустилась...

Ой-ой-ей! Оказывается, за это время Кешка домыл коридор и уже у самых нижних ступенек лежала полоса только что натертых, блестящих досок. Самого Кешки не было, и Аня, не рассуждая, прямо через доски, бегом кинулась в спальни.

А Кешка ходил менять воду. Идет довольный, вода в ведре чистая, осталось домыть совсем немного... Старший дежурный наверняка отметит Кешку в рапорте... Стоп! На чистом полу он увидел следы. Да не какие-нибудь, не маленькие,— куда!—во всю подошву!!! Кешка поставил ведро и помчался на кухню:

— Это ты опять но мытому ходила? — с порога закричал он Ане.

— Я проходила,— начала Аня,— Но я... понимаешь...

— Ладно! — оборвал Кешка.—Припомню! Так и знай.

Прошло много времени. И вот наступила такая среда, когда коридор надо было мыть Ане. Кешка в эту среду встал в особенном, приподнятом настроении. Тайный план мести он вынашивал уже давно и уж теперь-то ликовал: желанный час пробил!

Он не спешил. Сначала терпеливо, с тайным злорадством смотрел, как Аня по два раза смывает доски, как она протирает их насухо... Потом Кешка отправился во двор, выбрал уголок на весеннем припеке, где земля еще не совсем просохла, и старательно потоптался на этом участочке, чтоб подметки башмаков были погрязней. Потом вернулся в коридор и приступил к исполнению плана.

Он принял вид беспечного гуляки и с расстановочкой прошелся по коридору — то есть, по вымытой его части. Сначала раз, потом другой... Он задерживался возле старых стенных газет, внимательно прочитывал сто раз читанные лозунги, рассматривал давным-давно знакомые плакаты... Аня застыла с тряпкой в руках, потрясенная. А Кешка ничего. Кешка и в третий раз прошелся. И главное, для прогулок он выбирал все новые и новые места!

— Ты... ты... да что ж ты делаешь?! — как ни крепилась Аня, а голос у нее задрожал.

— А... что? — голосом вежливого нахала поинтересовался Кешка. Внутри у него все прямо-таки разрывалось от счастья.

— Что ты делаешь?! —с отчаянием повторила Аня.

— Гуляю.

— Гуляешь?! — Аня растерялась от такой откровенной наглости.— А другого места погулять ты себе не нашел?

— Зачем? — Кешка смотрел светло и приветливо.— Мне как раз здесь... очень нравится.

Слов у Ани не хватило. Она заревела изо всех сил и кинулась на Кешку с тряпкой. Но Кешка был сильней. Он хладнокровно отнял тряпку и спокойно пояснил:

— Помнишь, ты мне в тот раз пол нагрязнила? Ну вот, теперь будешь знать.

Он положил тряпку в ведро и прибавил:

— Можешь жаловаться.

Он ушел. Аня вытерла слезы. Она не пошла жаловаться,— жаловаться она не любила. Наверное, на этом все бы и кончилось, если бы... если бы в пятом классе «в» не было Динки-Крапинки. Откуда она обо всем проведала, было ее личной тайной.

Во всяком случае, в тот же день Кешка, вернувшись в спальню, своей кровати не узнал. На подушке лежала расквашенная стопа замусоленных журналов; портфель, пустой и расстегнутый, валялся на полу, а по одеялу были раскиданы тетрадки, учебники и карандаши. Все до одного. Возле тумбочки сидела на табуретке Крапинка и листала пестрый журнал. Кешка смотрел на все это безобразие и ничего не мог понять.

— Это ты? — спросил он тупо.

Крапинка не спеша подняла руку ко лбу, и начала накручивать на палец один из своих светлых пушистых завитков. Она проделывала это спокойно, сосредоточенно и абсолютно невозмутимо.

— Угу! наконец, приветливо улыбнулась она и подняла безмятежные глаза.— Славно придумала, верно?

Кешка смотрел на Динку непонимающими глазами.

— Зачем?..

— Это-то? — солнечно просияла Динка.— Ну как зачем? Ведь надо же было мне когда-нибудь с тобой рассчитаться.

— Рассчитаться? — Кешка моргнул.

— Забыл? — медовым голосом посочувствовала Дим ка.— Неужели? Да ты же меня толкнул в позапрошлом году! Неужели не помнишь?

— Я?! —Кешка глаза вытаращил.— Тебя? В позапрошлом...

— Ну да!—обрадовалась Динка.— Разве не не вспомнил? Нет? Мы еще на каток собирались!

— На каток...— растерянно пробормотал Кешка.

— Вот видишь! Видишь! Ты уже начинаешь припоминать! — Динка так обрадовалась, как будто с новым годом его поздравляла.— А еще, помнишь, когда мы учились в первом классе, а вы во втором, помнишь? Ты еще к нам в спальню с каким-то мальчишкой вбежал, и вы толкались. И ты еще тогда с моей кровати покрывало стащил.

Кешка во все глаза смотрел на Динку, совершенно огорошенный. А она подумала и прибавила, невольно вздохнув:

— Этот мальчишка еще потом в Казань уехал.

— В Казань...— медленно произнес Кешка. Ему показалось, что стенки у спальни сдвинулись с места и тихонечко поехали — одна вверх, другая вниз.

— В Казань,— деловито кивнула Динка,—К родственникам. Чего ты удивляешься? Неужели и это забыл? Вот да! А я точно помню. Покрывало стащили. Такое синее. Не помнишь, что ли?! Потому что толкались. Ну, вот, теперь будешь знать. А что, ты что-нибудь имеешь против?

— Так чего же ты... Чего же ты молчала столько лет?! — Кешка задыхался от негодования.— Позапрошлый год... В первом классе... Ты бы еще детский садик вспомнила!

— Так я бы не вспомнила,— доверительно произнесла Динка и даже пальцем дотронулась до пуговицы наКешкином пиджачке. — Да меня тут один из нашего интерната надоумил. Такой принципиальный, такой принципиальный — ужас! Понимаешь, все помнит, до капельки: когда ему кто на ногу наступил, кто в его дежурство по чистому полу прошел, все помнит. И еще устраивает всем страшную месть. Правда-правда! Как у Гоголя. Ты читал Гоголя?