Вера посмотрела на свои руки: они дрожали.

Наверное, она впервые в жизни почувствовала в полной мере, что вся ее жизнь, как и жизнь любого другого человека, на самом деле держится на волоске, на этой вот самой минуте, и может оборваться в любую секунду.

Но почему? Спрашивается, за что? Что она такого сделала? Античные люди не задавали себе таких глупых вопросов.

И все же почему, как нарочно, она в тот день забыла в квартире злополучную сумку? Ведь глупость же, случайность! Откуда она могла знать, что за дружбу со Старче когда-нибудь наступит такая жестокая расплата? Неужели и шагу нельзя ступить, чтобы не угодить в какую-нибудь ловушку? Лишь по дорожке до школы на работу и обратно, до детского сада и обратно, к бочке за самым дешевым утренним молоком и обратно можно было ходить спокойно, по заданному нехитрому маршруту. А стоит хоть немного отклониться от него в сторону…

Трамвай остановился, и Вера машинально втянула голову в плечи. Именно сейчас, когда многие пассажиры покидали вагон, у преследователя была оптимальная возможность успеть нажать на спуск, выскочить и навсегда скрыться в непроглядной тьме.

Нет, двери снова со скрипом закрылись, и Вера все же не выдержала, оглянулась. Кто из этих людей сейчас за ней охотится? Тот парень в пижонской, не по погоде, кепке? Толстяк с добродушным на вид лицом?

Она снова закрылась газетой, словно тонкая бумага могла послужить ей броней, и беспомощно заскользила глазами по рекламным объявлениям, задерживаясь взглядом на тех призывах, где рекламировались игрушки.

«Антошка ждет меня дома, — снова вспомнила Вера. — А вдруг я его никогда больше не увижу?»

Газетная полоса была сплошь составлена из разнокалиберных рекламных объявлений, и теперь Вера тупо разглядывала три крупных буквы в рамочке — «ГСМ» и рядом цену этого самого «ГСМ». Подразумевалось, что все знают, о чем идет речь. Но она почему-то не знала. А что такое, к примеру, шпон, кардиганы, интерфейс, щетинистое покрытие, тик матрацный, амтел в ассортименте стоимостью пять восемьдесят три, какая-то дося, пьедестал за восемьдесят? Люди, что все это значит?

«Фирма продает мотопомпу и газонную траву». Неужели даже и траву?

«Наращивание ногтей». Антошка бы точно спросил: «Мама, а кому могут понадобиться лишние ногти?» Он и свои-то собственные терпеть не мог подстригать.

Дальше, столбец за столбцом, следовало перечисление продуктов питания и цен для оптовиков.

…Рис, гречка, горох, пшено, соль, сахар…

Кстати, а куда она едет? Ведь она нарочно не вышла на своей остановке. А вдруг на кольце водитель заставит всех выйти? А в трамвае к тому времени окажется только она, преследователь да пара старушек.

…Водка, портвейн, греческие коньячные напитки «Ника», «Сократис», «Александер»…

Веру даже передернуло: Александр! Точнее, «Александер», с ударением на последнем слоге. Как он вместе с Сократом умудрился затесаться среди мешков с крупой?

Вера вспомнила гадкий вкус дешевого псевдоконьяка, который ей однажды пришлось попробовать, — бр-р-р, хуже гадости и придумать невозможно. Но почему-то именно эти так называемые греческие «коньяки» под разными античными названиями были одним из самых популярных напитков во время учительских застолий. Из-за цены, конечно. И потому, что бутылка и коробка красивые — как настоящие.

А может быть, все бросить и вернуться в школу? Ох, что делать?

Трамвай снова остановился, несколько человек вышли, дверь вот-вот должна была закрыться.

Не раздумывая больше ни минуты, Вера вскочила с места и, подтолкнув по пути какую-то девушку, выпрыгнула в открытую дверь и сразу же бросилась прямо через дорогу, побежала по сугробам к ближайшим домам. Она была уверена, что через минуту трамвай остановится, за ее спиной послышатся крики и тот, кто послан по ее душу, бросится за ней в след. Но трамвай не остановился, а с равнодушным дребезжанием покатил дальше, в темноту.

«Неужели мне все это только показалось? — поразилась Вера, останавливаясь посреди сугробов и с трудом переводя дух. — Да нет, быть не может…»

Она подняла руку и остановила такси, мечтая только об одном: как можно скорее добраться домой. Но нервы все равно были на пределе.

Войдя в темный подъезд (опять кто-то выкрутил все лампочки!), Вера буквально кожей почувствовала, что там, на площадке между этажами, кто-то топтался, слегка кашлянул. Не иначе ее кто-то здесь поджидал.

«Убью! — вдруг отчетливо подумала Вера. — Не дай Бог что-нибудь с Антошкой. Всех убью. А самого первого — Марка».

Увы, сейчас у нее не было с собой не то что никакого оружия, но даже газового баллончика. Вера нерешительно остановилась возле двери Ленки. Подниматься выше было страшно.

«Ленке нужно позвонить», — пронеслось у нее в голове, и она положила палец на кнопку звонка своих нижних соседей. А потом вспомнила, что ведь Ленка сидит сейчас у нее дома и караулит Антошку, значит, за дверью никого нет. Да и окна в ее квартире были темными. А если что-то случилось дома у Веры, то Ленке тоже все это пришлось пережить.

— Эй, кто там есть? — крикнула Вера громовым голосом. — Выходи, а то стрелять буду!

— Это я-я-я, Ив-ив-ив… — услышала она заикающийся, знакомый голос Ивана Ивановича Вечкина.

— Боже, что… вы там делаете? — чуть не выругалась Вера. — Вы меня кошмар как напугали.

— Ва-ва-вас жду, — отозвался Человечкин.

— И давно ждете? — опросила Вера, поднимаясь наверх.

— Н-н-не знаю, — сказал сосед. — У меня нет часов. Да я так: то выйду, то снова зайду, потом опять выйду. А тут слышу — вроде как шаги. И даже бежит, что ли, скоро.

— Да уж, побежишь тут. А что у вас, какое-нибудь дело?

— По-понимаете, мне нужно еще раз срочно посмотреть на рисунок. Если м-м-м-можно, конечно. У меня есть новые дан-н-н… — еще сильнее начал заикаться Человечкин, и Вере стало стыдно за то, что она так неприветливо с ним разговаривала.

Он-то здесь, бедняга, при чем? Ведь старается изо всех сил. Просто попал под горячую руку!

— Пожалуйста. Смотрите сколько угодно. Да вы проходите, не стойте в дверях. Я только на ребенка взгляну, все ли в порядке.

Антошка сидел в комнате за столом и старательно склеивал что-то из разноцветной бумаги.

— Ма, я уроки сделал, один труд остался. Ты мне поможешь коробочку склеить? А то у меня уже третий раз криво получается…

— Сейчас, погоди, родной, разденусь сначала. И нужно одно дело сделать.

Вера принесла из своей комнаты рисунок, протянула его Человечкину, отвернулась к Антошке.

Но случилось непредвиденное: прижав лист к груди, Иван Иванович Вечкин с необычайным проворством выскочил за дверь, погремел вниз по лестнице.

— Иван Иванович! Эй, вернитесь! Верните! Да что же это такое?

В ответ только громко хлопнула дверь подъезда. Бежать за ним по снегу босиком, раздетой? Вера прикинула, что, пока она будет одеваться, Ивана Ивановича уже и следы исчезнут. И потом, опять выходить на улицу, в кромешную темноту?

«Значит, и правда подлинник, — устало подумала Вера. — Наверное, я сегодня сойду с ума. Нет уж, лучше я коробочку склею, никаких сил больше нет».

Ленка лежала на диване и смотрела телевизор, она даже не слышала, что произошло.

— Слушай, Вер, а тут сегодня на «Поле чудес» один чудик березовый веник умудрился купить за пять тысяч рублей. Он думал, что в черном ящике миллион лежит, а там — веник. Я тут прямо живот надорвала… Видела бы ты его лицо!

«Все, хватит, надоело, — твердо решила про себя Вера, глядя на расплывшееся в улыбке лицо Ленки. — К черту Марка, к черту все их дела и махинации. Пусть сами между собой разбираются. Я ничего не знаю и знать не хочу. Завтра все расскажу Старче, он придумает, что с ними делать».

Спать и видеть сны, забыть о реальной жизни.

…Неожиданно под окном завизжали тормоза, послышались крики, непривычно громкие хлопки.

— Ой, стреляют! — восхищенно воскликнул Алеша Пчелинцев и потянулся к окну.