– Подгребай сюда, и мы все обсудим на месте, – вежливо кивнул Бэйрек.

– Вы лишаете меня права на собственную вещь! – пожаловался мерг.

– Вовсе нет, – заверил Бэйрек. – В этом-то вся тонкость. Закон гласит, что причал принадлежит Драснии, а поскольку в этой стране рабство запрещено, значит, и этот человек теперь свободен.

– Я приведу своих людей, – завопил мерг, – и мы заберем раба силой, если потребуется!

– Думаю, в таком случае придется считать это вторжением на олорнскую территорию, – с сожалением предостерег Бэйрек. – В отсутствие наших драснийских братьев мы будем вынуждены защищать их права. Как ты считаешь, Мендореллен?

– Ты обладаешь тонким умом, господин мой, – ответил тот. – По общепринятому обычаю, благородные люди просто обязаны оборонять территорию дружеской страны в отсутствие ее обитателей.

– Ну вот, – кивнул Бэйрек мергу. – Видишь, как обстоят дела! Мой друг вообще аренд и потому может здраво нас рассудить, ведь Арендия – страна нейтральная. Думаю, мы должны согласиться с его мнением по этому вопросу.

Матросы Грелдика полезли на снасти, цепляясь за веревки, словно огромные злобные обезьяны, размахивая морскими ножами и весело ухмыляясь.

– Можно все решить и по-другому, – зловеще прошипел мерг.

Гарион почувствовал чужеродную силу, сосредоточившуюся в этом человеке; слабый звук эхом отдался в ушах. Выпрямившись, он схватился за поручень.

Слабость по-прежнему одолевала юношу, но он взял себя в руки и попытался сосредоточиться.

– Довольно! – раздался резкий возглас. На палубе появилась тетя Пол в сопровождении Дерника и Се'Недры.

– У нас тут просто небольшой спор относительно некоторых тонкостей юрисдикции, – с невинным видом объяснил Бэйрек.

– Я вижу, что вы делаете, – отрезала она с гневным видом. Потом бросила холодный взгляд на мерга.

– Тебе лучше удалиться! – велела она.

– Сначала отдайте то, что мне принадлежит! – крикнул тот.

– На твоем месте я не настаивала бы.

– Посмотрим, – процедил он и, выпрямившись, начал что-то бормотать себе под нос; руки выписывали в воздухе прихотливые узоры.

Гарион почувствовал, как в лицо ударило чем-то вроде сильного порыва ветра, хотя воздух был совершенно спокойным.

– Смотри не ошибись, – спокойно посоветовала тетя Пол. – Если забудешь хоть малейшую деталь заклинания, оно обратится на тебя и разнесет на куски.

Человек в лодке замер на месте, обеспокоенно нахмурившись. Ветер, чуть не сбивший с ног Гариона, внезапно прекратился. Мерг начал снова судорожно работать пальцами; лицо окаменело от усилий сконцентрировать волю.

– Это делается так, гролим, – объявила тетя Пол, еле заметно повела пальцем, и Гарион тут же почувствовал, как дувший в лицо ветер изменил направление.

Гролим вскинул руки, отпрянул и, споткнувшись, упал на дно лодки. Суденышко, словно от сильного толчка, отбросило назад на несколько ярдов. Гролим приподнялся; на смертельно бледном лице лихорадочно блестели расширенные от ужаса глаза.

– Возвращайся к своему хозяину, собака, – уничтожающе бросила тетя Пол, – и скажи, чтобы выпорол тебя за то, что плохо учишь уроки!

Гролим что-то поспешно приказал найсанским гребцам; те немедленно повернули лодку и поплыли к невольничьему судну.

– Мы собирались немного поразмяться, Полгара, – пожаловался Бэйрек. – Зачем нужно было все испортить?!

– Пора бы тебе уже повзрослеть! – резко оборвала она его и повернулась к Гариону. Глаза сверкали, на лбу белым пламенем светилась серебряная прядь. – Жалкий идиот! Отказываешься от помощи и наставлений и тут же бросаешься в атаку, словно разъяренный бык! Неужели не имеешь ни малейшего представления о том, что это значит: перенести человека из одного места в другое у всех на глазах. Теперь каждому гролиму в Стисс Торе известно, что мы здесь!

– Но он умирал, – беспомощно оправдывался Гарион, показывая на лежащего человека. – Нужно же было что-то сделать!

– Он погиб в ту секунду, когда коснулся воды, – жестко ответила она. – Погляди!

Раб, изогнувшись, застыл в последней смертельной муке: голова откинута, рот широко открыт. Очевидно, все было кончено.

– Что с ним случилось? – прошептал Гарион, борясь с подступившей тошнотой.

– Пиявки ядовиты. Их укусы парализуют жертву, так что они могут без помехи высасывать кровь. Сердце его остановилось. По твоей вине гролимы узнали о нашем появлении, и все из-за мертвеца.

– Он не был мертв, когда я сделал это, – завопил Гарион, – и умолял о помощи!

Никогда еще в жизни он не чувствовал такого гнева.

– Ему уже никто не мог помочь, – холодно, жестко возразила она.

– Что же ты за чудовище? – спросил Гарион сквозь стиснутые зубы, сдерживаясь из последних сил. – Неужели у тебя нет никаких чувств? Позволила бы ему умереть? Не так ли?

– Думаю, сейчас не время и не место это обсуждать.

– Нет! Сейчас, именно сейчас, тетя Пол! Знаешь, в тебе нет ничего человеческого! Ты перестала быть человеком так давно, что уже не помнишь, когда это произошло! Тебе четыре тысячи лет! Целые поколения успели родиться и умереть, а ты все живешь. Мы для тебя просто развлечение, способ провести время. Управляешь нами, словно марионетками, дергаешь за веревочки для собственного удовольствия. Только знай, я устал быть куклой! Между нами все кончено!

Гарион, скорее всего, и сам не хотел, чтобы дело зашло так далеко, но гнев затуманил рассудок, и вырвавшиеся слова уже невозможно было остановить. Тетя Пол смертельно побледнела, будто он внезапно ударил ее, но тут же выпрямилась.

– Ты, глупый мальчишка! – сказала она спокойным, но казавшимся от этого еще более вызывающим ужас голосом. – Кончено? Да знаешь ли ты, чего мне стоило сохранить тебя живым и невредимым? Вот уже больше тысячи лет ты оставался моей единственной заботой! Я переносила муки, боль, потери, и несчастья мои были таковы, что и представить не можешь и не сумеешь понять – и все только ради тебя, жила в бедности и нищете – для одного тебя, оставила сестру, которую любила больше собственной жизни, – принесла в жертву тебе, прошла через огонь и невыносимое отчаяние, в миллионы раз худшее, чем любое пламя, – ты, один ты был для меня главным. И ты осмеливаешься говорить, что был для меня развлечением, способом убить время? Что нежность и ласка, забота и тревоги ничего не стоят?