Тара вдруг обрела оружие и торжествовала победу над врагом пролетариата, прислужником буржуазии в синем мундире.

Она оказалась позади полицейских, которые к тому времени миновали магазин и шли спиной к ней. Глухие удары дубинок и испуганные крики жертв привели ее в ярость. Перед Тарой Малкомс были и бедные, нуждающиеся, и угнетатели – и она сама оказалась с занесенной дубинкой.

При обычных условиях Шасе, чтобы проехать от вельтевреденских «ворот Анрейта» до полицейского участка на Виктория-стрит, потребовалось бы чуть больше получаса. Сегодня на это ушел час, и потребовалось множество объяснений.

Полиция охраняла все дороги: от Главной, на обсерваторию, до старой крепости на южной окраине Гранд-Парада. Над Шестым районом висело зловещее облако дыма, дым уходил к Столовому заливу, и полицейские на дорожных постах были напряжены и нервничали.

Сержант знаком велел остановить «ягуар».

– Вы не сможете туда проехать, сэр. Туда никого не пропускают. Эти черные ублюдки швыряют кирпичи и все жгут.

– Сержант, мне только что позвонили. Там моя невеста, и она нуждается в моей помощи. Она в опасности, вы должны пропустить меня.

– Простите, сэр, приказ.

У баррикады стояло с десяток полицейских, четверо из цветной муниципальной полиции.

– Сержант, а что бы вы сделали, если бы ваша мать или жена нуждалась в вас?

Сержант осмотрелся.

– Я скажу вам, сэр, что я сделаю. Мои люди откроют на одну минуту шлагбаум и повернутся спиной. Я вас никогда не видел и ничего о вас не знаю.

Улицы были пустынны, но завалены мусором, камнями и кирпичами; под колесами «ягуара» звенело разбитое стекло. Шаса ехал быстро, ужасаясь разрушениям, которые видел вокруг себя, и щурясь из-за облаков дыма, которые через каждые несколько сотен ярдов закрывали обзор. Раз или два он видел в боковых переулках какие-то фигуры; какие-то люди смотрели из окон неповрежденных зданий, но никто не пытался его остановить или напасть на него. Тем не менее он испытал огромное облегчение, добравшись до полицейского участка на Виктория-стрит и оказавшись под защитой торопливо марширующих полицейских отрядов.

– Тара Малкомс. – Сержант за столом в приемной сразу узнал это имя. – Да, можно сказать, что мы ее знаем. В конце концов потребовалось четверо моих людей, чтобы притащить ее сюда.

– В чем ее обвиняют, сержант?

– Посмотрим… – Он заглянул в листок с обвинениями. – Пока только участие в незаконном мероприятии, сознательное уничтожение собственности, призывы к насилию, использование оскорбительных и угрожающих выражений, препятствование исполнению полицией своих обязанностей, нападение на полицейского и/или полицейских, использование оружия, преднамеренное нападение.

– Я заплачу за нее залог.

– Я бы сказал, сэр, это обойдется вам недешево.

– Ее отец – полковник Малкомс, министр правительства.

– Почему же вы сразу не сказали? Пожалуйста, подождите здесь, сэр.

У Тары под глазом темнел синяк, блузка была порвана, рыжие волосы всклокочены. Она сквозь прутья решетки посмотрела на Шасу и спросила:

– А как Хью?

– По мне так Хью может вариться в аду.

– Тогда я буду вариться с ним, – свирепо ответила Тара. – Без него я отсюда не уйду.

Шаса узнал упрямое выражение этого лица мадонны и вздохнул. Итак, это обойдется ему в сто фунтов: пятьдесят за Тару и пятьдесят за Хью.

– Но будь я проклят, если он поедет с нами, – объявил он. – Пятидесяти фунтов довольно с любого большевика. В свою конуру пусть топает пешком.

Тара села на переднее сиденье «ягуара» и вызывающе скрестила руки. Оба молчали, когда Шаса завел мотор и с ненужной яростью тронулся с места в голубом дыму из-под горящих шин.

Но покатил он не обратно, к богатым белым пригородам на юге, а с ревом повел «ягуар» вверх по склонам Пика Дьявола, пока не остановился там, откуда открывался вид на дымящиеся, поврежденные здания Шестого района.

– Что ты делаешь? – спросила Тара, когда он выключил мотор.

– Разве ты не хочешь взглянуть на свою работу? – холодно спросил Шаса. – Ты ведь гордишься вашими достижениями!

Она неловко поерзала на сиденье.

– Это не мы. Это хулиганы и бандиты.

– Милая Тара, именно так и происходит революция. Криминальные элементы подстрекают к уничтожению существующей системы, к разрушению закона и порядка, а потом вмешиваются власти и восстанавливают порядок, расстреливая революционеров. Разве ты не читала труды своего обожаемого Ленина?

– Виновата полиция…

– Да, всегда виновата полиция – это тоже часть замысла Ленина.

– Все совсем не так…

– Замолчи! – рявкнул он. – Хоть раз замолчи и выслушай. До сих пор я терпел твои игры в Жанну д’Арк. Это было глупо и наивно, но я терпел, потому что любил тебя. Но теперь, когда ты начала поджигать дома и бросать кирпичи и бомбы, мне это больше не кажется забавным.

– Не смей быть ко мне снисходительным! – вспыхнула она.

– Посмотри, Тара, посмотри вниз на дым и пламя. Там люди, о которых ты будто бы заботишься, люди, которым, по твоим словам, ты хочешь помочь. Их дома и имущество, к которым ты поднесла факел…

– Я не думала…

– Конечно, не думала. Но я сейчас скажу кое-что новое, и тебе стоит это запомнить. Если ты пытаешься уничтожить землю, которую я люблю, заставить ее жителей страдать, – ты мой враг, и я буду сражаться с тобой не на жизнь, а на смерть.

Тара долго молчала, отвернувшись, и наконец негромко сказала:

– Пожалуйста, отвези меня домой.

Пришлось ехать кружным путем, через Клуф-Нек, вдоль берега океана и в объезд Столовой горы, чтобы обогнуть районы беспорядков. И Шаса, и Тара молчали, пока он не остановил машину у дома Малкомсов в Ньюленде.

– Может, ты прав, – сказала Тара. – Может, мы действительно враги.

Она вышла из «ягуара» и смотрела на Шасу, сидевшего за рулем.

– Прощай, Шаса, – тихо и печально сказала она и ушла в дом.

– Прощай, Тара, – прошептал он. – Прощай, мой любимый враг.

Все Кортни собрались в гостиной Вельтевредена.

Сэр Гаррик и Анна сидели на длинном диване, накрытом полосатым ковром. Они приехали из Наталя на день рождения сэра Гарри, и неделю назад все поднялись на Столовую гору и устроили традиционный пикник. День рождения прошел весело, и с ними, как в большинстве подобных случаев, был оу баас – генерал Ян Кристиан Сматс.

Сэр Гарри и леди Анна несколько дней назад собрались домой, но тут пришло страшное известие о вторжении Германии в Польшу, и они остались в Вельтевредене. Правильно: в такие отчаянные дни семья должна быть вместе.

Сидя рядом, они держались за руки, как молодые. С прошлого дня рождения сэр Гарри отрастил маленькую серебряную эспаньолку, возможно, бессознательно подражая своему старому другу генералу Сматсу. Бородка подчеркивала его внешность ученого и аскетическое бледное лицо. Он слегка подался вперед на диване, прижимаясь к жене, но все его внимание было сосредоточено на радиоприемнике, возле которого возился Шаса Кортни, поворачивая ручки и хмурясь при треске статики.

– Би-би-си на волне сорок один метр, – резко сказала Сантэн и посмотрела на свои украшенные бриллиантами часики. – Быстрей, chеri, или мы пропустим передачу.

– Ага!

Шаса улыбнулся: треск прекратился и отчетливо послышались удары Биг-Бена. Когда они стихли, заговорил диктор:

– Двенадцать часов по гринвичскому времени, и вместо новостей мы передаем заявление премьер-министра мистера Невилла Чемберлена.

– Прибавь звук, chеri, – тревожно сказала Сантэн, и в элегантной комнате зазвучали роковые слова, размеренные и серьезные.

Все слушали молча. Бородка сэра Гарри дрожала, он снял с носа очки в стальной оправе и с отсутствующим видом покусывал одну из дужек. Анна рядом с ним сдвинулась на самый край дивана, ее мощные бедра расплющились под собственной тяжестью, лицо медленно становилось кирпичного цвета, и она крепче сжимала руку мужа, глядя на приемник в корпусе из красного дерева.