Пуля лежала прямо под кожей, но, по-видимому, грудную полость не повредила. Он свернул носовой платок, приложил к ране под мышкой и застегнул комбинезон. Посмотрел на часы. Без нескольких минут одиннадцать. С того мгновения, как он сделал выстрел, который освободит его народ, прошло всего двадцать три минуты.

Страстное ощущение торжества позволило забыть о боли. Манфред вернулся на дорогу и спокойно объехал подножие горы, спустившись через Вудсток. У ворот сортировочной станции он показал дежурному пропуск, проехал внутрь и оставил «моррис» возле комнат отдыха для машинистов и кочегаров.

«Маузер» он оставил под сиденьем «морриса». Об оружии и машине позаботятся. Сам он быстро направился к черному входу в комнаты отдыха. Там его ждали.

Рольф тревожно вскочил, увидев кровь на рукаве комбинезона.

– С тобой все в порядке? Что случилось?

– Сматс мертв, – ответил Манфред, и им передалась его свирепая радость. Они не разразились радостными возгласами, не разговаривали, только стояли молча, наслаждаясь мгновением – поворотным пунктом в истории.

Через несколько секунд Рольф нарушил молчание:

– Ты ранен.

Один из штурмовиков вышел и увел «моррис», а Рольф тем временем помог Манфреду снять окровавленный комбинезон. Кровь почти не шла, но плоть вокруг раны распухла и потемнела. Из черной дыры самой раны сочилась водянистая розовая лимфа. Рольф перевязал рану бинтами из железнодорожной аптечки первой помощи.

Поскольку сам Манфред не мог пользоваться левой рукой, Рольф намылил его черную бороду и сбрил острой бритвой. Без бороды Манфред стал намного моложе, он снова был красив, но бледен из-за потери крови и слаб. Ему помогли надеть чистый комбинезон, и Рольф нахлобучил ему на голову шапку кочегара.

– Мы скоро снова встретимся, – сказал Рольф. – Я горжусь дружбой с тобой. Отныне мы будем во славе следовать за тобой до конца твоих дней.

Вперед выступил машинист.

– Пора, – сказал он.

Манфред и Рольф пожали друг другу руки, и Манфред вслед за машинистом вышел из комнат отдыха и пошел по платформе к ждущему паровозу.

Идущий на север поезд полиция остановила на станции Ворчестер. Полицейские открыли и обыскали все вагоны, а один из них поднялся в кабину паровоза и обыскал ее тоже.

– В чем дело? – спросил машинист.

– Убийство. Сегодня утром на Столовой горе застрелили какую-то шишку. У нас есть описание убийцы. На всех дорогах полицейские заставы, и мы обыскиваем все машины, корабли и поезда…

– А кто убит? – спросил Манфред, и полицейский пожал плечами.

– Не знаю, друг мой, но, судя по шумихе, кто-то очень важный.

Он выбрался из кабины. Через несколько минут загорелся зеленый свет, и поезд покатил дальше на север.

К тому времени как они достигли Блумфонтейна, плечо Манфреда превратилось в пурпурный бугор, и боль была нестерпимой. Он сидел в углу кабины и негромко стонал, едва не теряя сознание. В его голове шумели черные крылья.

Рольф предупредил по телефону, и друзья Манфреда встретили его и отвели на Блумфонтейнскую сортировочную станцию.

– Куда мы идем?

– К врачу, – сказали ему, и действительность превратилась в смесь темноты и боли.

Манфред почувствовал липкий запах хлороформа, а пришел в себя в постели, в солнечной, но аскетически меблированной комнате. Плечо было перевязано чистым белоснежным бинтом, и, несмотря на тошноту после наркоза, Манфред снова чувствовал себя здоровым.

На стуле у окна сидел мужчина; как только он понял, что Манфред очнулся, он подошел.

– Как вы себя чувствуете?

– Неплохо. Как прошло восстание? Наши люди захватили власть?

Мужчина странно посмотрел на него.

– Вы не знаете? – спросил он.

– Знаю только, что мы победили… – начал Манфред, но человек взял газету и положил на кровать. И стоял возле Манфреда, пока тот читал заголовки:

Манфред непонимающе смотрел на газету, а человек сказал ему:

– Вы убили не того человека. Сматс получил необходимый предлог. Все наши руководители арестованы, и вас повсюду ищут. По всей стране идет охота на вас. Здесь вам нельзя оставаться. Мы с минуты на минуту ожидаем полицию.

Манфреда вывезли. Он покинул город в кузове грузовика под грудой сухих зловонных шкур. Аресты обезглавили «Оссева брандваг», а те, кто остался на свободе, были потрясены и испуганы, все прятались. Никто не хотел рисковать, укрывая беглеца. Манфреда передавали с рук на руки.

План предусматривал только убийство и успешный мятеж, после чего Манфред появлялся как герой Volk’а и занимал законное место в новом правительстве республики. А теперь приходилось бежать и прятаться, больному и слабому, и за его голову была назначена награда пять тысяч фунтов. Никто не хотел иметь с ним дело; он был опасен, и его передавали, как только находили, куда можно передать.

В опубликованных списках арестованных и высланных он нашел много знакомых имен, и среди них с отчаянием увидел имена Рольфа и преподобного Тромпа Бирмана. Он задумался, как теперь жить Саре, тете Труди и девочкам, но ему трудно было рассуждать или сосредоточиваться: отчаяние лишило его мужества, и он познал ужас преследуемого раненого зверя.

Ему потребовалось восемь дней, чтобы добраться до Йоханнесбурга. Он не выбирал Витватерсранд сознательно: обстоятельства и капризы помощников направили его туда. По железной дороге, в грузовике, а позже, когда рана начала заживать и он окреп, пешком, по ночам, через открытый вельд Манфред наконец добрался до города.

У него был адрес – последний контакт с братством, и с железнодорожного вокзала он поехал на трамвае вдоль хребта Браамфонтейн, глядя на номера домов.

Ему нужен был тридцать шестой номер. Это оказался один из имеющих общую стену коттеджей, и Манфред хотел встать, чтобы на следующей остановке трамвая выйти. Но тут увидел в дверях дома номер 36 синий полицейский мундир, снова сел и поехал до конечной.

Там он вышел из трамвая и отправился в греческое кафе через дорогу. Заказал чашку кофе, расплатился за нее последними деньгами и стал медленно пить, согнувшись над чашкой и стараясь найти выход.

В последние восемь дней он обошел множество полицейских постов, избежал множества облав, но чувствовал, что удача вот-вот ему изменит. Больше у него не осталось укрытий. Дорога перед ним вела только на виселицу.

Манфред смотрел в грязное окно кафе, и его внимание привлекло название на противоположной стороне улицы. Что-то шевельнулось в памяти, но сначала он никак не мог это ухватить. Потом неожиданно ощутил подъем духа и слабую надежду.

Выйдя из кафе, он пошел по улице, название которой узнал. Район быстро превратился в скопление лачуг и развалюх, и на грязных неровных улицах больше не встречались белые лица. На него бесстрастно, через непроходимую пропасть, которая в Африке разделяет расы, из окон и зловонных переулков смотрели только черные.

Он нашел то, что искал. Это был небольшой магазин, заполненный черными покупателями, шумными и смеющимися, к спинам женщин были привязаны дети, и все здесь торговались за сахар, мыло, парафин и соль. Но шум сразу прекратился и стало тихо, когда в магазин вошел белый; ему уступили дорогу, но никто не смотрел на него прямо.

Хозяином оказался престарелый зулус с белоснежной пушистой бородой, одетый в потрепанный европейский костюм. Он оставил черную покупательницу, подошел к Манфреду и, почтительно склонив голову, выслушал его просьбу.

– Пойдем со мной, нкози.

Он провел Манфреда через склад в глубине магазина.

– Придется подождать, – сказал он. – Может, долго.

И вышел.

Манфред опустился на груду мешков с сахаром. Он был голоден и устал, и рана снова давала себя знать. Он уснул, а проснулся от прикосновения руки к плечу и глубокого низкого голоса: