Когда закатное солнце расписало пустыню тенями и сочными красками, Сантэн увидела еще одно небольшое стадо антилоп и указала Шасе на молодого упитанного самца.

– До лагеря всего полмили, а нам нужен обед.

Шаса охотно достал из кобуры «манлихер».

– Осторожно! – предупредила мать. Ее слегка встревожило то, что он так радуется возможности поохотиться.

Держась позади, она смотрела, как сын спешивается. Прячась за Пресвитером Иоанном, Шаса начал сбоку приближаться к стаду.

Пресвитер Иоанн понимал свою роль. Он держался между Шасой и добычей, даже останавливался и начинал пастись, когда антилопы тревожились, и снова начинал приближаться, когда они успокаивались.

В двухстах шагах Шаса присел, уперся локтями в колени, и Сантэн с облегчением увидела, что сразу после выстрела самец упал. Однажды она видела, как Лотар Деларей одним выстрелом уложил изящную газель. И это воспоминание до сих преследовало ее.

Подъехав, она увидела, что пуля попала в антилопу сразу за плечом и пробила сердце. Она критически наблюдала, как Шаса свежует добычу – этому его учил сэр Гарри.

– Оставь внутренности, – сказала она. – Слуги любят требуху.

Он сложил все во влажную шкуру, взвалил тушу на спину Пресвитера Иоанна и привязал за седлом.

Лагерь был у подножия холмов, у источника воды. Накануне Сантэн отправила сюда трех слуг с вьючными лошадьми, и теперь охотников уже ждал удобный и безопасный лагерь.

Обедали кебабом из печени, почек и сердца, приправленным белым жиром из брюха антилопы.

Потом долго сидели у костра, пили кофе, отдающий древесным дымом, негромко разговаривали и наблюдали, как встает луна.

На рассвете они поехали дальше, закутавшись от холода в овчинные куртки. Не проехали и мили, как Сантэн остановила Нюаж и, наклонившись в седле, стала осматривать землю.

– В чем дело, мама?

Шаса всегда был очень чувствителен к оттенкам настроения матери и теперь заметил, что она очень взволнована.

– Подойди скорей, chеri. – Она показала на следы в мягкой почве. – Что ты об этом скажешь?

Шаса свесился с седла и всмотрелся в след.

– Люди? – Он удивился. – Такие маленькие? Дети? – Он взглянул на Сантэн, и ее сияющее лицо подсказало ему ответ. – Бушмены! – воскликнул он. – Дикие бушмены!

– О да, – рассмеялась Сантэн. – Двое охотников. Охотятся на жирафа. Смотри! Их следы накладываются на следы добычи.

– Давай пойдем за ними? Давай?

Шаса разволновался не меньше матери.

Сантэн согласилась.

– След давностью в один день. Мы их догоним, если поторопимся.

Сантэн двигалась по следу, Шаса – за ней, стараясь не затоптать отпечатки. Он никогда не видел ее за такой работой. Трудные места, где даже его острые глаза ничего не могли заметить, она преодолевала быстрым шагом.

– Смотри, бушменская зубочистка.

Она показала на свежую ветку, конец которой был разжеван в щеточку; ветка лежала прямо на следе.

– А здесь они впервые увидели жирафа.

– Откуда ты знаешь?

– Они натянули луки. Вот следы упора.

Маленькие люди прижимали концы луков к земле, чтобы натянуть их.

– Смотри, Шаса, тут они начали подкрадываться.

Он не видел никаких изменений в следе и так и сказал.

– Шаги укоротились, идут украдкой, на цыпочках, – объяснила она и еще через сто шагов добавила: – Здесь они легли на живот и поползли, как змеи. Здесь поднялись на колени и выпустили стрелы, а потом вскочили, чтобы посмотреть, попали ли. – Через двадцать шагов Сантэн воскликнула: – Смотри, как близко они подобрались к добыче! Вот здесь жираф почувствовал укол стрелы и поскакал галопом; видишь, охотники побежали за ним, ожидая, когда подействует яд.

Они скакали вдоль линии преследования, пока Сантэн не поднялась в стременах и не показала вперед.

– Стервятники!

Впереди, в четырех-пяти милях от них, в голубом небе чернело множество точек. Облако этих точек медленным водоворотом крутилось высоко над землей.

– Теперь помедленней, chеri, – предостерегла Сантэн. – Если мы их испугаем и они запаникуют, это может быть опасно.

Пустив лошадей шагом, они медленно приближались к месту убийства.

Огромная туша жирафа, частично освежеванная и разделанная, лежала на боку. У соседнего куста было сооружено грубое убежище от солнца, а куст увешан полосками мяса и лентами внутренностей, которые сушились на солнце. Ветви сгибались под их тяжестью.

Все пространство было истоптано маленькими ногами.

– Они привели женщин и детей, чтобы помогли разделать и унести добычу, – сказала Сантэн.

– Фу! Ужасно воняет! – наморщил нос Шаса. – А где же они?

– Прячутся, – ответила Сантэн. – Они увидели нас, наверно, за пять миль.

Она поднялась в стременах, сняла широкополую шляпу, чтобы яснее видно было лицо, и позвала на странном гортанном, щелкающем языке, медленно поворачиваясь и при каждом повороте повторяя свои слова, обращаясь к молчаливой, мрачной окружавшей их пустыне.

– Жутко. – Шаса невольно вздрогнул на ярком солнце. – Ты уверена, что они еще здесь?

– Они наблюдают за нами. И не торопятся.

Тут как из-под земли, так близко, что жеребец отступил и нервно закивал головой, возник человек в набедренной повязке из звериной шкуры. Он был маленьким, но с прекрасной фигурой, с изящными конечностями, созданными для бега. На груди выделялись жесткие мышцы; на обнаженном животе они слегка подрагивали, как рябит под ветром прибрежный песок.

Голову он держал гордо, и, хотя был гладко выбрит, не вызывало сомнений, что это мужчина в расцвете сил. Глаза были косого монгольского разреза, а кожа сверкала замечательным цветом янтаря и казалась на солнце почти прозрачной.

Он приветственно и в знак мира поднял правую руку и высоким голосом произнес на своем птичьем языке:

– Я вижу тебя, Нэм Дитя.

Он назвал Сантэн ее бушменским именем, и она радостно вскрикнула.

– И я вижу тебя, Кви!

– Кто это с тобой? – спросил бушмен.

– Мой сын Хорошая Вода. Когда мы впервые встретились, я рассказывала тебе, что он родился в священном месте вашего народа, и О’ва стал его приемным дедушкой, а Х’ани – приемной бабушкой.

Кви, бушмен, повернулся и крикнул в безмолвную пустыню:

– Это правда, люди племени сан! Женщина Нэм Дитя – наш друг, а мальчик – из легенды. Приветствуйте их!

Словно из-под голой земли, по которой они только что проехали, появились маленькие золотые люди племени сан. Вместе с Кви их было двенадцать: Кви, его брат – Толстый Кви, их жены и голые ребятишки. Они прятались ловко, как дикие звери, но сейчас столпились, смеясь, щелкая, чирикая, а Сантэн склонялась в седле, приветствуя их, обнимая и называя каждого по имени. Потом подобрала двух малышей, только начавших ходить, и посадила себе на колени.

– Откуда ты их всех так хорошо знаешь, мама? – спросил Шаса.

– Кви и его брат – родственники О’ва, твоего приемного дедушки. Я познакомилась с ними, когда ты был совсем маленький и мы только начинали разработку шахты Х’ани. Это их охотничья территория.

Остаток дня они провели с кланом, а когда пришло время расставаться, Сантэн подарила каждой женщине горсть медных патронов, и женщины, причитая от радости, выразили свою благодарность в танце. Патроны повесят на шнурок вместе с осколками скорлупы страусовых яиц; выйдут отличные ожерелья, на зависть всем женщинам сан, каких они встретят в странствиях. Шаса подарил Кви свой охотничий нож с рукоятью из слоновой кости; пигмей проверил лезвие на подушечке большого пальца и удивленно вскрикнул, когда кожа разделилась. Окровавленный палец он гордо показал всем женщинам:

– Вот какое у меня оружие!

Толстый Кви получил пояс Сантэн. Когда они уезжали, он разглядывал свое отражение в блестящей медной пряжке.

– Если снова захотите увидеться, – крикнул им вслед Кви, – мы до дождей будем в роще деревьев монгонго у впадины О’чи.

– Им так немного нужно для счастья, – сказал Шаса, оглядываясь на маленькие танцующие фигуры.