Пустая ярко-красная канистра с изображением черного черепа и скрещенных костей, а под ней страшная надпись:

Сзади к Сантэн подошел Блэйн. Оба молчали. Было так тихо, что Сантэн показалось, будто она слышит, как сланец под ними негромко щелкает, словно остывающая печь. Потом Блэйн заговорил:

– Мертвые лошади. Вот объяснение. Грязный ублюдок.

В его голосе звучал гнев. Он повернул лошадь и поскакал навстречу отряду. Сантэн слышала, как он крикнул:

– Сержант, проверьте, сколько осталось воды. Источник отравлен.

Сержант Хансмейер негромко свистнул.

– Ну, конец погоне. С радостью вернемся в Калкранд.

Сантэн обнаружила, что дрожит от гнева и досады.

«Он уйдет, – сказала она себе. – Он победил первым же выпадом».

Мерин чуял воду и рвался спуститься к ней. Она коленями удержала его, ударив по шее свободным концом повода. Потом насыпала в подвешенную к его носу торбу порцию ячменя и овса.

К ней подошел Блэйн.

– Простите, Сантэн, – тихо сказал он. – Нам придется повернуть назад. Идти без воды дальше – самоубийство.

– Знаю.

– Какая гнусность! – Он покачал головой. – Отравить источник, который поддерживает всю жизнь в пустыне. Последствия будут страшными. Я однажды видел такое. Когда мы здесь шли маршем из Валвиса в 1915 году… – Он замолчал: подошел маленький Кви и возбужденно защелкал. – Что он говорит? – спросил Блэйн.

– Один из людей, которых мы преследуем, болен, – быстро ответила Сантэн. – Кви нашел повязки.

Кви протянул Сантэн груду грязных окровавленных тряпок.

– Положи их на землю, Кви, – резко приказала она.

Она чувствовала запах гноя и гниения. Кви послушно положил сверток к ее ногам. Блэйн вынул из ножен на поясе штык и расправил сверток на песке.

– Маска! – воскликнула Сантэн: она узнала мешок из-под муки, который Лотар надевал на голову. Ткань покрывали засохшая кровь и желтый гной, разорванные полоски зеленой рубашки – тоже.

– Больной человек лежал на земле, пока остальные седлали новых лошадей, потом они поставили его на ноги и помогли сесть верхом.

Кви прочел все это по следу.

– Я укусила его, – негромко сказала Сантэн. – Когда мы боролись, я впилась зубами ему в запястье. Прокусила до кости. Рана очень глубокая.

– Укус человека почти так же опасен, как укус змеи, – кивнул Блэйн. – Если его не обработать, почти несомненно начнется заражение крови. Деларей болен, и, судя по этим тряпкам, с рукой у него совсем плохо. – Он концом сапога коснулся зловонных повязок. – Мы бы догнали его. Раз он так плох, мы бы точно его догнали раньше, чем он добрался бы до реки Окаванго. Если бы только у нас было достаточно воды. – Он отвернулся, не в силах видеть ее горе, и резко сказал сержанту Хансмейеру: – Отныне рацион воды сокращаем наполовину, сержант. Двинемся назад к миссии вечером. Передвигаться будем по ночной прохладе.

Сантэн не могла оставаться на месте. Она повернулась, пошла назад к источнику и остановилась на краю, глядя на доску с роковой надписью.

– Как ты мог, Лотар? – прошептала она. – Ты ожесточился, ты отчаялся, но это чудовищно…

Она медленно спустилась по крутому берегу и присела у края воды. Протянула руку и кончиком указательного пальца коснулась поверхности. «Холодная, холодная, как смерть», – подумала Сантэн, тщательно вытирая палец о брюки, и посмотрела в глубину.

Она задумалась о словах Блэйна «Я однажды видел такое. Когда мы шли здесь маршем из Валвиса в 1915 году», и неожиданно в глубине ее сознания всплыл забытый разговор. Она вспомнила лицо Лотара Деларея, освещенное огнем костра, его измученные глаза, когда он исповедовался ей.

– Нам пришлось это сделать; по крайней мере тогда я так считал. Силы Союза непрерывно преследовали нас. Но если бы я догадался о последствиях…

Он замолчал и стал смотреть в огонь. Она тогда так его любила! Она была его женщиной. И хотя тогда еще не знала этого, уже носила в чреве его ребенка… Тогда она взяла его за руку, чтобы утешить.

– Это неважно, – прошептала она, но он повернул к ней горестное лицо.

– Важно, Сантэн, – ответил он. – Ничего омерзительнее я никогда не делал. Месяц спустя я вернулся к тому источнику, как убийца. И почувствовал – за милю, даже больше. Смерть повсюду: дохлые зебры и сернобыки, шакалы и маленькие пустынные лисы, птицы, даже стервятники, питавшиеся гнилыми тушами. Столько смерти… Я буду помнить это до своего последнего дня; вот единственное в жизни, чего я по-настоящему стыжусь, и когда-нибудь мне придется за это ответить.

Сантэн медленно выпрямилась. Она чувствовала, как гнев и разочарование отступают перед охватившим ее возбуждением. Она снова коснулась воды и смотрела, как по спокойной поверхности расходятся круги.

– Он говорил серьезно, – сказала она вслух. – Он искренне стыдился. И не может еще раз так поступить. – Она вздрогнула от страха при мысли о том, что собирается сделать, и, чтобы набраться храбрости, продолжала слегка дрожащим голосом: – Это блеф. Надпись – блеф. Иначе быть не может… – Она снова замолчала, вспомнив трех убитых лошадей. – Он их убил. Они выбились из сил, и он отравил их. Все блеф. Вероятно, дал им яд в ведре, но не из источника. Второй раз он бы так не поступил.

Она медленно сняла шляпу с головы и ее широким краем убрала с поверхности воды слой пыли и мусора. Потом зачерпнула воды обеими пригоршнями и собралась с духом. Выдохнула – и коснулась воды губами.

– Сантэн! – в гневе крикнул потрясенный Блэйн, спрыгнул вниз и выхватил шляпу из ее рук. Вода пролилась ей на ноги, смочила брюки. Он схватил Сантэн за руки, рывком поднял. Лицо у него налилось кровью и потемнело, глаза гневно сверкали. Он крикнул ей в лицо: – Вы совсем рехнулись, голубушка?

Он грубо тряс ее, его пальцы больно впились ей в предплечья.

– Блэйн, вы делаете мне больно!

– Делаю вам больно? Да я готов высечь вас, сумасшедшая…

– Блэйн, это блеф, я уверена. – Она испугалась. В гневе он был страшен. – Блэйн, пожалуйста. Пожалуйста, выслушайте меня!

Она видела, что выражение его глаз изменилось: он опомнился.

– Боже, – сказал он. – Я думал…

– Вы делаете мне больно, – бессмысленно повторила она, и полковник отпустил ее.

– Простите. – Он дышал так, словно пробежал марафонскую дистанцию. – Не смейте так поступать со мной, женщина. Не знаю, что я сделаю в следующий раз!

– Блэйн. Послушайте меня. Это блеф. Он не травил воду. Я готова поставить на это свою жизнь.

– Почти поставили, – проворчал он, но на этот раз прислушался. – Как вы пришли к такому заключению?

Он наклонился к ней ближе, заинтересованный и готовый поверить.

– Когда-то я его знала. Хорошо знала. И слышала, как он дал клятву. Тогда, в 1915 году, это он отравил источник, о котором вы говорили. Он признался в этом, но поклялся, что больше никогда не поступит так. Он описал горы трупов вокруг источника и дал клятву.

– А мертвые лошади? – спросил Блэйн. – Как вы это объясните?

– Ладно. Их он отравил. Он все равно убил бы их. Они не могли идти, а львам он бы их не оставил.

Полковник подошел к краю воды и всмотрелся в нее.

– Вы хотели рискнуть… – Он оборвал фразу и содрогнулся, потом отвернулся от воды и резко крикнул:

– Сержант Хансмейер!

– Сэр.

Сержант поспешно подошел к нему от лошадей.

– Сержант, приведите сюда хромую кобылу.

Хансмейер вернулся к лошадям и привел кобылу. Она хромала на правую переднюю ногу, и ее все равно пришлось бы оставить.

– Напоите ее! – приказал Блэйн.

– Сэр? – Хансмейер удивился, а поняв намерение Блэйна, встревожился. – Из источника? Он отравлен, сэр.

– Это мы и собираемся установить! – мрачно сказал Блэйн. – Пусть пьет!

Черная кобыла охотно спустилась по берегу и вытянула длинную шею к воде.

Пила она большими глотками. Вода булькала у нее в брюхе, и оно на глазах раздувалось.