Но осуществить зверскую казнь у Бату не было ни возможности, ни времени. Внезапно в хвосте арьергарда, так и не успевшего начать переправу, раздались воинственные крики урусов. Это взбунтовались суздальцы, подстрекаемые Святославом Всеволодовичем, который понял, что настал его черёд припомнить татарам разорённые и пограбленные северные земли. И как ни злился на выскочку Данилку князь Ярослав Всеволодович, он тоже обнажил меч и вместе с другими вступил в схватку. Примеру отца последовал и Андрей Ярославович.

В узеньких щёлочках глазок Бату блеснул радостный огонёк. Вот и проявили себя те, на ком можно отыграться! Всё верно, за урусов пусть отвечают урусы, а своих предателей он наказать успеет.

И тут произошло событие, выходящее за рамки постижимых разумом вещей. Внезапно перед Бату, словно из воздуха, возник невысокий статный урус в лёгкой кольчуге с темно-каштановыми прядками волос, выбившимися на лоб из-под остроконечного шлема. И хотя вооружён он был лишь игрушечным мечом, на татар напал такой сильный страх, что все они замерли, точно парализованные. Да что там, окружавшие хана телохранители вообще попадали замертво! А проклятый урус шагнул к великому Бату, зажал в кулак его пышные космы цвета воронова крыла – и исчез столь же внезапно, как появился, унеся с собой предводителя дикой армады. На утоптанном множеством ног снегу осталась лишь вышитая бисером кунья шапка…

…Карсидар исчез, но тут же вновь возник почти на том самом месте. Воины, которые заметили это, возможно, и не придали бы его короткой отлучке значения, если бы не одно важное обстоятельство. Карсидар вернулся со спутником – вернее, с пленником. Он крепко держал за волосы толстого татарина, одетого с невероятной роскошью. В мерцающем свете молний, которые всё ещё били в кипящую чёрную воду пробуждённого от зимнего сна Днепра, было ясно видно, что татарин весь посерел от испуга.

Между тем Карсидар отцепил от шёлкового алого пояса толстяка саблю в усыпанных самоцветами позолоченных ножнах, турнул его к остаткам «коновальской двусотни» и спокойно сказал:

– Ребятушки, это хан Бату, который привёл на нашу землю своих шелудивых псов-ордынцев. Смотрите, стерегите его хорошенько. Государь Данила Романович велел мне привезти его в Киев обязательно живьём. Головой за него отвечаете!

Затем подошёл к тысяцкому Остромиру, взял у него из рук повод своего коня, вскочил в седло и обратился ко всему отряду с короткой речью:

– Братья русичи! Суздальские воины, которых проклятые татары силком приволокли под стены Киева, подняли в тылу ордынцев мятеж. У них небольшая дружина. Если мы не поторопимся, суздальцев перебьют всех до единого. Вперёд!

Вздымая снежную пыль, озаряемый сполохами молний, северный отряд ринулся в бой. С противоположной стороны татар атаковал южный отряд. Начался разгром ордынского войска на левом берегу Днепра.

По мере того, как под натиском русичей таяли вражеские силы, застилавшие небо грозовые тучи постепенно рассеивались. Уже бесполезные молнии перестали бить в бурлящие днепровские воды. А когда во второй половине дня из-за туч выглянуло зимнее солнце, то в его холодных лучах засияли золотом купола Киева – города-победителя, столицы земли Русской…

За остатками разгромленного татарского войска русичи охотились ещё с неделю. Нескольким небольшим отрядам из тех, которые переправились через Днепр в самом начале штурма и пытались обойти Киев с севера, удалось прорваться сквозь ряды волынян и по руслу Почайны уйти на запад. Впоследствии, когда Данила Романович бывал не в духе, то несколько раз ставил Карсидару в упрёк, что, расколов молниями днепровский лёд, они с Читрадривой не сделали того же самого на Почайне.

– Ты лучше у Димитрия спроси, как это он умудрился татар выпустить, – отвечал всякий раз Карсидар. – А насчёт Почайны уговора не было, да и с кручи, на которой стоял Андрей, её русла не видать. Или ты хотел, чтобы разом с татарами мы потопили наших воев? А ещё хуже было навести молнии на город.

Государь и не настаивал сильно на своём, зная, что Карсидар прав. Впрочем, особого вреда на правом берегу татары не причинили. Смертельно напуганные ужасной участью тех, кто попал в ледовую ловушку, они неслись вперёд без оглядки, пока посланные в погоню дружины не настигли часть из них под Искоростенем, а другую часть – аж под Звягелем. Всех их беспощадно истребили. По поводу чего уже Михайло любил беззлобно подшучивать:

– Вишь, Давидушка, эка радость привалила твоим землякам-древлянам – в Искоростене татарву принимать!

Выскользнувших из ловушки на левом берегу дикарей было значительно больше. Отступали они на восток более организовано, видимо, надеясь уйти на родную землю. И отступали с боем. Потому и управиться с ними было сложнее. Если бы их возглавлял великий Бату, если бы с востока подтянулись новые ордынцы, возможно, они могли представлять некоторую угрозу для Руси. К счастью, возглавить отступающих было некому. А после воодушевившего русичей чуда с молниями, расколовшими лёд, земля горела у татар под ногами. И около места впадения Удая в Сулу, чуть севернее Лубен, с этими отрядами также было покончено. Лишь жалкие остатки бежали дальше, в дикую степь, неся своим соплеменникам ошеломляющую весть: огромнейшее войско, доселе невиданное в мире, было подчистую сокрушено на берегах Днепра…

Дружины киевлян, черниговцев, переяславцев и сиверцев, преследовавшие татар в течение четырёх дней, а также стихийно собравшиеся со всех восточных княжеств ополченцы прибыли в Киев с радостным известием. На следующий день после их возвращения Данила Романович обещал устроить великое празднество по случаю чудесной победы.

Хотя, если говорить откровенно, русичи и без распоряжения государя не растерялись и начали праздновать разгром татар. Бражничали все от мала до велика, и мужчины, и женщины, и старики, и даже подростки. Поглощали мёд и вина в своих домах, на улицах, в гостях и в небольших корчмах. Пили за чужой счёт и сами угощали других. Если воин возвращался живым, в его доме с радостью пили за избавление от опасности. Если товарищи приносили раненого, пили за его скорейшее выздоровление. Убитых поминали бурными возлияниями. Постояльцев из иных уделов земли Русской принимали с не меньшим почётом, чем киевлян, ибо в грандиозной сече участвовали все.

А уж как расходилась знать! Создавалось впечатление, что бояре стремились перещеголять друг друга в щедрости. То один, то другой выкатывал из погребов огромную бочку хмельного мёда, после чего напивался до упаду не только он сам со всем своим двором, но и всякий случайный прохожий. Как всегда в таких случаях, мигом образовались громадные компании полупьяных гуляк, которые, не протрезвев как следует после вчерашней попойки, уже с самого утра мечтали о новой и начинали день с обмена новостями: «Слыхали, сегодня, бают, Василь Богуславский грозился десятиведёрную бочку откупорить…» – «Нет, не пойдём к Василю. Вон Микула Гордятин две бочки выкатит. Айда к Микуле!» – «Дык до Микулы тащиться сколько, а вот до Яромира рукой подать! Вы как хотите, а я к нему…»

Карсидара, в общем-то, не удивляло поголовное пьянство. После победы на берегах Озера Десяти Дев орфетанцы тоже пили будь здоров. Он сам неплохо погулял. Правда, пришлось незаметно улизнуть в самом разгаре веселья, не то какой-нибудь герцог, затаивший на него злобу, чего доброго, мог забыть о королевском указе, раз опасность уже миновала…

Вместе с тем, Карсидар знал несколько случаев, когда горделивая беспечность победителя приводила к плачевным результатам. И отлично понимал, что если татары соберутся с силами, им ничего не стоит осадить Киев и даже сходу взять город приступом. Попробовал поделиться своими опасениями с тестем, но Михайло лишь руками замахал, поднёс зятю мёду в отделанном серебром бычьем роге и сказал:

– Господь с тобой, Давидушка! Благодаря твоим с Андреем стараниям татарва так пятки салом смазала, что одному Богу известно, где их теперь искать.