Карсидар вспомнил, что Менке видел в мыслях эту самую картину. Припомнил он также, как подходил к нему человек, внешне похожий на русичей.

– Знаешь, Михайло, а ведь я видел в татарском лагере вашего, – сказал он, содрогаясь от отвращения.

– Не наш то был, а степовик, – уточнил сотник. – И окаянный пёс Менке был шестнадцать лет тому у Калки. И Остромиров брат… – последнюю фразу он произнёс едва слышным шёпотом.

Карсидар и Читрадрива переглянулись.

– Порубали-то воев Мстиславовых, когда князей задавили, – тихо продолжал Михайло. – И брата нашего Остромира также. В его доме-то вы живёте, в братнем наследии. Вот когда князь прослышал, что Менке подступил к Киеву, да наказал Остромиру выведать, что и как, тот и поклялся страшной клятвой, что жив не будет, а доберётся до этого пузатого татарина и самолично вспорет ему брюхо. А ты, Хорсадар, его опередил. Не дал отомстить, клятву исполнить. Так что не спрашивай у Остромира, кто такой Менке.

Сказав это, сотник выразительно посмотрел на Карсидара.

– Но что же вы видели ночью в степи? – Читрадрива решил вернуть разговор в прежнее русло.

– Так я и говорю. Переправились мы на левый берег, двинулись к лагерю. Больно близко подходить опасно, но что поделаешь! Остромир наказывал вслед за князем: «Глядите, ребятушки, хорошенько. Мне этого Менке хоть из-под земли достать надо». В общем, оставили мы коней на попечение Сбышатки – это чернявенький такой, помните? – да и пошли поближе. Ночь тёмная, хоть глаз выколи. Только вдруг неподалёку ка-ак загрохочет да ка-ак сверкнёт! И где-то подальше тоже блеснуло синим, только уже без грома.

– И ничего не синим, а лиловым, – вставил Ипатий, внимательно прислушивавшийся к разговору сотника с гостями.

– Может и лиловым, врать не буду, – неуверенно согласился Михайло. – Кой у кого глаза помоложе моих. В поле темно было, а тут сослепу… В общем, перепугались мы, к земле приникли. И надо же – мимо татары шмыгнули. Видать, тоже решили поглядеть на чудной сполох. Но пронеслись они чисто возле нас! Чуток левее взяли бы – и всем нам голов не сносить, потому как было их втрое больше нас.

– К коням вернулись ни живы ни мертвы, – добавил Ипатий, обращаясь к Читрадриве. – Тут как раз лагерь татарский загорелся, а потом и степь. Мы пошли поглядеть, что там и как. И нашли Хорсадара, а за ним тебя.

Гандзак принялся уточнять детали: как блестело в отдалении, точно ли не было там грома, да почему русичи не разделились и не пошли глядеть на второй сполох. Ясно было, что он ищет любые зацепки, чтобы поточнее определить место выхода из пещеры.

А Карсидар, во многом неожиданно для себя, утратил к этому интерес. Прежде всего, он был мастером; профессиональные навыки въелись в его плоть и кровь весьма основательно, и теперь он чувствовал: на русичей надвигается большая беда – а раз есть беда, есть и работа для наёмника. В своё время король Орфетанский, под угрозой мятежа и перед лицом нашествия дикарей, объявил всеобщее примирение, и Карсидар участвовал в битве на берегах Озера Десяти Дев. Теперь что-то похожее намечалось и здесь…

Ну, и дурак же он! Дубина настоящая. Мог бы сообразить, что раз мальчишкой удирал от «могучих солдат», на выходе из пещеры его ждёт всё та же война, а отнюдь не мирная жизнь, что и здесь может быть высокий спрос на людей его звания. Попал, что называется, из огня да в полымя, и Читрадриву с собой прихватил. Хорошо хоть Сол остался… Или нет?! Куда же он запропастился, в самом деле?..

– А третьей вспышки не было? – спросил Карсидар рассеянно.

«Это ты насчёт мальчика? – понял Читрадрива. – Вряд ли. Ночь была тёмная, свет видно хорошо. Они бы не проморгали».

– Третьей? – Ипатий ненадолго задумался. – Нет. Пожалуй, не было. А что?

Значит, Сол не попал сюда. От этого Карсидару сделалось грустно, и он поспешил переменить тему разговора, спросив:

– А что князь? Ведь вы в столицу ездили, в Киев.

Михайло, который рассказывал Читрадриве что-то насчёт расплавившегося оружия, поперхнулся на полуслове. Ипатий издал звук, похожий на протяжное «а-а-э-э».

– А бросил нас князь! – неожиданно весело сказал Остромир, выходя из самого дальнего угла гридницы к остальным. – Бросил, распрекрасный!

Читрадрива и Карсидар переглянулись, поражённые столь необычным известием.

– То есть как это бросил? – переспросил Карсидар. Услышанное просто не укладывалось в голове, противоречило всем его представлениям об ответственности правителя за жизнь подданных и судьбу своего государства.

«Вот! – послал ему мысль Читрадрива. – Вот что случилось в столице. Ясно? Это и есть дурное известие».

– Стой, Остромир, зачем?.. – попробовал остановить тысяцкого Михайло, но тот, не слушая подчинённого, продолжил со всё нарастающим раздражением:

– Как бросил? А просто! Князь Данило Романович вышиб его из Галича, а сынок его, Ростислав Михайлыч, высватал себе угорскую королевну да и поехал к ней. А между тем татары его вотчину, Чернигов то есть, спалили – Мстислав Глебович города не удержал. Вот наш Михайло Всеволодович и подумал: чего в Киеве татар дожидаться? – взял и драпанул в Угорщину вслед за сыном! Тьфу!!!

Остромир звучно плюнул на пол, подбежал к своему стулу, плюхнулся на него и, обращаясь к потолку, взмолился:

– Господи Исусе Христе, за что Ты караешь Русь так немилосердно?! Почто не даёшь нам князя толкового, который в годину тяжких бедствий пёкся бы не только о своей выгоде, но и о подданных?! Чем мы тебя прогневали? Чем, Господи-и-и?..

– А вы… без князя не можете оборониться? – без всякой задней мысли спросил Карсидар. Если честно, он не понимал, почему так отчаиваются эти люди. Как истинный мастер, Карсидар привык действовать в одиночку и рассчитывать только на себя. Какой командир? Карсидар сам себе и командир, и подчинённый. Сам за себя в ответе перед собой же.

– Без князя?!

Казалось, Остромир готов был испепелить презрительным взглядом наглого выскочку, и от более бурного проявления эмоций его сдерживало лишь осознание того, что Карсидар может испепелить весь городок на самом деле, а не в воображении.

– Эй, Михайло, а они всё же смахивают на древлян, – чуток поостыв, сказал тысяцкий насмешливо. – У древлян никогда не бывало своего толкового князя, оттого мы и верховодим над ними.

– Князь – это святое, – поддакнул Ипатий.

«Как и святые княжеские сыновья», – ввернул Читрадрива ехидную мыслишку.

– Нам бы хоть какого князя, – подытожил Михайло, – лишь бы согласился править нами и оборонять Русь от татар.

– Так уж и любого? – немедленно запротестовал Остромир. – Самые лучшие князья – Мономаховичи!

– Да где ж ты возьмёшь Мономаховичей? Кто из них к нам сунется? – возразил Михайло. – Ярослав вон был, да весь вышел. Умчал в свою Суздаль, как только прознал, что место в вотчине освободилось.

– А Михайло Всеволодович этот… который в Угорщину подался… он Мономахович или как? – поинтересовался Карсидар со всей возможной осторожностью. Он понял, сколь болезненно переживают эти люди предательство правителя, поэтому старался не раздражать их.

На этот раз Остромир воздержался от скептического замечания насчёт поразительной неосведомлённости древлян и устало разъяснил:

– Он сын Всеволода Чермного и происходит из черниговской династии. Чужак он, потому и бросил Киев татарам на потраву.

– А Ярослав Всеволодович урождённый киевский князь, что ли? Новгородец он, бросил нас и ушёл преспокойно в Суздаль, в вотчину свою, – с грустью проговорил Михайло и докончил:

– Даром что Мономахович… Значит, нужно не одно только родословие. Надо, чтобы князь не чужак нам был.

– Новгородец, новгородец… – Остромир потянул ворот рубахи, словно тот душил его. – Сделали предложение молодому новгородскому князю Александру Ярославовичу, чего же он медлит?

– Поехали послы, – сдержанно молвил Михайло. – Да только не близко Новгород, вот и не слыхать пока ничего. Но, надеюсь, скоро услышим.

– Дай-то Бог, – тихо проговорил Ипатий. – Говорят, Александр Новгородский хоть молод, да смышлён.