Родичи оседлали циней и отправились во главе с Шовином к месту боя. Нет, это ему вполне по силам, сказал он. Правда немного устал и все тело ноет. Но еще раз съездить в долину его не затруднит.

Мужчины Ахары посматривали на него искоса, что выражало почтение.

Родственницы вымыли ее и уложили в постель. Вскоре она уснула, не среди ночи проснулась.

Шовин укладывался спать рядом с ней. Она назвала его имя.

— Мы проехали по их следу, — сказал он. — Их было только четверо. Разбойники, говорят твои родичи. Люди, потерявшие род. В эти дни в мире полно таких. Наверное, хотели ограбить меня. Богиня свидетельница, их цини совсем отощали, и у них не было ничего ценного кроме боевых мечей. Ха! Кончить так!

И он уснул.

А она нет. Перед тем, как лечь, он принял ванну, и от него исходил запах чистого меха и душистого мыла. Запах этот ее успокаивал. Внезапно ей захотелось, чтобы Шовин так навсегда и остался бы с ней.

Что ее ждет после его отъезда? Беременность, а потом кормление ребенка. А потом, если ей удастся убедить родню, что к детям она холодна, они могут на время дать ей свободу. Так иногда случалось. Некоторым женщинам материнство не давалось. И детей, ими рожденных, воспитывали другие женщины.

Но если ребенок окажется хорошим, они ее снова случат — возможно, с кем-то вроде сына Мейрина, зачавшего ребенка, только что родившегося у ее сестры.

И все это время она будет помнить о своей тайне — о том, что прибегла к насилию. А что, если родится девочка? Вдруг эта черта наследственная? И она положит начало линии чудовищ?

Ну и конечно, больше она не заснула. Утром ею овладела тошнота, и ее вырвало. Это недобрый знак, подумала она.

Но на следующий день она чувствовала себя прекрасно, так что назавтра они с Шовином отправились на верховую прогулку, хотя и не в речную долину. Они кружили среди полей, уже сжатых, а потом отправились на свой любимый обрыв. Спешившись, они сели на землю и некоторое время следили за парящими над долиной охотничьими птицами, которые кружили и гонялись друг за другом не в злобе и не в желании спариться, но только ради (говаривали старухи) наслаждения своим умением летать.

Наконец Хрустальные Глаза прервала молчание. Ей не удалось, сказала она, избавиться от ужаса того, что она совершила. И всю жизнь прожить с такой тайной? Страшно подумать!

— Не у тебя одной есть опасная тайна, — мягко сказал ей Эйх Шовин.

— Но не такая же! И это не только моя тайна. Она известна тебе.

— Я ее не выдам, сердце мое.

Она посмотрела на него с удивлением. Он назвал ее, как называют возлюбленных.

Шовин лежал, вольготно растянувшись на земле, полузакрыв глаза, сложив руки на животе.

— Ты еще так молода, что веришь, будто люди такие, какими кажутся спереди, какими им следует быть. Что такое я? Верный сын Эйха, который выполняет тягостное обязательство по указанию старших женщин моего рода?

— Я не знаю, что о тебе думать, — сказала она.

— Совокупление с мужчинами меня никогда не влекло. Тут я похож на моего брата, хотя мы расходимся в отношении спаривания с женщинами. Мысль об этом настолько для него отвратительна, что он всегда отказывается от совокупительных контрактов. А мне нравится то, что я делаю, хотя к разным женщинам я отношусь по-разному. Правда, среди них не было ни одной глупой, и физически они все в хорошей форме.

Он улыбнулся ей.

— Нашему роду повезло. У них есть сын, который хочет всю жизнь сражаться и убивать, что оказалось очень полезным, и еще сын — близнец Эйх Манхаты — который охотно готов тратить такое же усердие на совокупление. Повезло и мне. Будь мой брат обычным мужчиной, я бы проводил всю свою жизнь без совокуплений или совокуплялся бы с мужчинами, а то стал бы извращенцем, тайком ищущим женщин. Такие мужчины существуют, хотя их и немного, даже в наш век, когда все сплетенное словно расплетается. А вместо этого я тут, с тобой, за что благодарю Богиню и Манхату.

Она не знала, что сказать. Значит, они оба чудовища, хотя и по-разному. Она поступила, как женщине строго возбраняется, хотя и против воли, а сейчас испытывает угрызения совести. Он делал то, что ему предписывали родственницы. Но его мысли и чувства были извращены.

— Какой ребенок родится от такого совокупления? — сказала она наконец.

— Не знаю, — ответил Эйх Шовин. — Но передача каких-то черт по наследству происходит сложно, как нам известно по случкам животных и людей. У нас есть много хороших черт, и я думаю, ребенок будет хорошим.

Она поглядела на речную долину, потом вверх на птиц, по прежнему паривших над обрывом. Ее осенила сумасшедшая мысль, и она сообщила ее Эйх Шовину.

Почему бы им не уехать вместе? Мир полон бродячих людей, которых война лишила дома. Она может переодеться мужчиной. Это ведь возможно? Комедианты, посещавшие Ахара-Цаль, играли женщин очень убедительно. Или же они притворятся братом и сестрой. Ей не придется скрывать от семьи, какая она на самом деле. А если ребенок родится уродом, он хотя бы не будет сыном Ахары. А ему не придется возвращаться на войну.

Он терпеливо выслушал ее до конца, а когда она замолчала, сказал:

— Но как мы будем зарабатывать на жизнь? Я умею только сражаться и делать женщин беременными. Второе нам пользы не принесет. Ну, а что до первого, то я не хочу становиться разбойником, как те в долине.

Но можно же охотиться, возразила Хрустальные Глаза.

— И жить в чаще, точно дикие звери?

Но они могут продавать лишнее мясо и шкуры.

— Почти все земли держит какой-нибудь род. Ты думаешь, нам дадут разрешение охотиться? Ты думаешь, люди не станут задавать вопросы, если мы принесем шкуры на продажу? Меня казнят как вора, а тебя изгонят — существуй, как сумеешь. Но скорее, кто-нибудь примет тебя в свой род. Даже в этот век расплетения сплетенного найдутся люди, которые не позволят, чтобы женщина погибла. Но ты уже не будешь дочерью прославленного рода, и тебя не будут любить, как любят здесь. А если родятся еще дети? Что будет с ними? Я не хочу, чтобы мои дети были нищими.

— И мы ничего не сможем сделать? — спросила Хрустальные Глаза.

— Только то, что уже делаем.

Тогда она замолчала, не спуская глаз с птиц.

Зима давно уже наступила, когда ее близкие удостоверились, что она забеременела. К тому времени нанесло много снега, а зима выдалась лютая. И Эйх Шовин остался у них до весны, хотя больше она уже не проводила с ним времени. Иногда видела — издали.

Когда снег стаял и дороги подсохли, он уехал на своем цине с компанией ее родичей, которые возвращались на войну. В этот день она приболела и не видела, как он уезжал.

Дети родились в пору жатвы: два мальчика, большие и здоровенькие.

Старшего назвали Цу, традиционное имя в роду Ахара, младший получил имя Эйхрит, что значит «происходящий от Эйха».

Она кормила их грудью весь первый год, как было принято в те времена, а потом отдала одной из своих сестер и вернулась к прежним привычкам. Но охота уже не так ее влекла. Ей не хватало спутника, и она не чувствовала себя в полной безопасности, как прежде. Что, если в речную долину забредут другие разбойники? Она вновь решится убить? Или они решат убить?

Постепенно она уподобилась другим женщинам, хотя совсем такой, как они, не стала. Все еще любила одиночество и не утратила вкус к верховой езде. Но теперь она ездила по тропам среди возделанных полей и смотрела на нивы и луга. А за оружие бралась обычно лишь для того, чтобы разделаться с каким-нибудь диким животным, вредившим стадам или полям ее семьи.

И, хотя особого материнского чувства в ней не было, она не смогла полностью отдать близнецов в руки родственниц. Может быть, окажись они обычными, она перестала бы о них думать, но оба были умны и во всем впереди других детей.

Когда им исполнилось два года, семья вновь случила ее. На этот раз с мужчиной из малого рода, приверженного Ахаре.[6]