Вернув драгоценный свиток в ларец, ун-баши решил на всякий случай все же обойти темный сад. Вор мог прийти не один.

Но сад и окрестности усадьбы были пусты. Ни шороха, ни звука не раздавалось в ночи, лишь трещали сверчки, да проползла торопливо к озеру змея, потревоженная шагами Конана.

Ун-баши уже намеревался вернуться на крышу, как замер под стеной дома с похолодевшим сердцем. Во Дворе Гаданий кто-то был. И он молился! Во всяком случае, тот торопливый, прерывистый шепот, который слышал Конан, мог означать только молитву. Конан проскользнул в щель полуоткрытой створки двери — и увидел Юлдуза, сидящего на птичьем ковре. Чуть покачиваясь, он что-то быстро шептал.

— Все рати Нергала!— чуть ли не во весь голос рявкнул Конан.— Во имя Крома! Ты-то что тут делаешь?!

Юлдуз, вздрогнувший от неожиданности, вскочил на ноги, но узнав своего ун-баши, облегченно улыбнулся.

— Это ты… Я могу тебе сказать правду, но ты мне не поверишь.

— Отвечай, отродье Нергала!

— Я пытаюсь заставить этот ковер подняться в воздух,— ответил Юлдуз, глядя Конану прямо в глаза.

Гадальщики складывали в ларец свиток, в котором прибавилось еще несколько строк.

— Не хочет ли уважаемый Амаль распить со мною кувшин вина и потолковать о сговоре?— громогласно, так что слышно было на весь дом, вопросил Бахрам.

— С превеликим удовольствием, мой ученый собрат,— ответил Амаль, держа на весу холеные руки. Он посмотрел на собеседника и добавил: — Не позвать ли нам и Фейру, чтобы она тоже послушала?

— Все, что нужно, она услышит и так,— не понижая голоса, трубил Бахрам. — Женщинам нечего делать там, где разговаривают мужчины. Я и так избаловал свою проказницу, она творит решительно все, что хочет. Придется тебе держать ее построже, мой возлюбленный будущий зять!

В этот день третью стражу стояли Юлдуз и Харра. Они очень сдружились за прошедших два дня, и Конан, заметив это, поставил их вместе. Скривив рожу в спину Бахраму, помощник ун-баши пихнул земляка локтем в бок.

— Что ты застыл? Никогда не видел, как девушек насильно выдают замуж? Еще насмотришься.

— Как он смеет…— прошипел Юлдуз, бледный от злости.— Как он только смеет так унижать ее! Она же все слышит!

— Он для того и вопит, чтобы бедная девочка все слышала,— пожал плечами Харра.— Вздорный старик. И Амаль этот мне тоже не нравится. Карый день полощет с утра свои ногти в розовой воде. Я как-то видел его прихорашивающимся в саду. Он разве что брови не сурьмил! А уж расчесывался так, что смотреть было противно. Если он — мужчина, то мы с тобой — женщины. Тьфу, мерзость!

Юлдуз проводил взглядом ушедших в дом астрологов и недоуменно спросил:

— И что же, Бахрам готов выдать за него Фейру?

— Этот разряженный шут увивается за ней с самого первого дня, — ответил Харра. — Просто проходу не дает. Вот старик и хлопочет. Пойдем отсюда.

И он почти силой поволок друга к казарме, где уже тянуло от печи запахом мяса и лука. После трапезы и полуденного отдыха к Конану подошел Юлдуз.

— Если позволит мой ун-баши, я хотел бы до вечера уйти в город.

Конан испытующе глянул на новобранца. Минувшей ночью, после того, как выгнанный из Двора Гаданий Юлдуз послушно отправился в казарму, ун-баши проверил ларец. Хранилище свитка было в совершенной целости и запертая в нем накануне бабочка обрадовано выпорхнула в ночь. Но это могло говорить и о том, что подосланный вор не успел добраться до свитка.

— Зачем тебе в город? Ты же сказал, что у тебя там ничего не осталось?

Юлдуз улыбнулся.

— Ну, мне бы не хотелось огорчать добрую хозяйку «Трех Негодяев». Лошадь она дала мне взаймы, и будет нехорошо, если я обману ее веру в честность солдат туранской армии.

— А!— Конан вздохнул с облегчением. — Тогда возьми с собой свободных ребят. Харра занят нынче, а ты ведь наверняка знаешь город не хуже, чем он.

— Будет так, как ты скажешь, мой ун-баши,— ответил Юлдуз с поклоном, и Конан снова нахмурился.

Откуда у сына простого ткача речь и повадки царедворца? Или это передается с кхитайской кровью? Рассказывая о Кхитае, Магриб упомянул, что почтение к старшим — по возрасту ли, по званию, все едино — наивысшая добродетель, не следовать которой означает гневить и богов, и демонов. Интересно было бы посмотреть, как поведет себя парень в городе, подумал Конан и сказал, глядя в спину уходящему Юлдузу:

— Пожалуй, и я с вами прогуляюсь.

Новобранец не вздрогнул, не застыл, а только обернулся с той же улыбкой:

— Я думаю, Рута умрет от восторга. Джамла и Сагирей вчера наговорили столько, что она взяла с них слово привести тебя хотя бы раз. Они весь вечер измышляли, как бы уговорить тебя съездить сегодня к «Трем Негодяям».

«Вот и пытайся тебя подловить, с неудовольствием подумал Конан. Если бы Юлдуз начал изворачиваться, сразу стало бы ясно, что он наемный шпион. А так Нергал его разберет, что он такое».

Ехать с Юлдузом и Конаном навестить Руту вызвались и близнецы с Фархудом. Остальные, сетуя на жару и лень, остались в усадьбе. День и в самом деле выдался не по-весеннему жаркий и солнечный, столбы густого марева дрожали над разогретой дорогой. Всадники подгоняли лошадей, пока не въехали в прохладу теней узких улиц Хоарезма. Здесь усталым и разморенным скакунам было позволено идти шагом. Конан, бывший в Хоарезме впервые, с любопытством разглядывал дома серого и желтоватого камня. В Аграпуре строили большей частью тоже из камня, но поверх клали штукатурку и белили, здесь же, в силу близости горных каменоломен, первые этажи домов и высокие стены, окружавшие дворы, пестрели живым, неполированным камнем.

В предпраздничные дни в город съехалось множество людей, а потому улицы и площади города были переполнены, и из каждого трактира слышались веселые выкрики. На ступенях храмов толпились паломники и богомольцы, особенно большая толпа собралась у знаменитого хоарезмского Храма Огня, где жрецы-провидцы предсказывали судьбу всем желающим — правда, соглашались ответить только на один вопрос и за большие деньги. Длинный тощий служка, стоя на верхней ступени храма, составлял список желающих, его осаждали толстяки в парчовых халатах, сквозь толпу пробивался шелковый паланкин с какой-то знатной женщиной. Ниже стоял люд победнее. Каждому из них пришлось бы копить не один десяток лет, чтобы собрать плату за Откровение Эрлика, и они довольствовались тем хотя бы, что глазели на богатых счастливцев, которые могли себе это позволить.

Проезжая мимо этого шевелящегося муравейника, Конан не удержался:

— Вы только посмотрите, как эти глупцы спешат расстаться со своими кошельками! А ведь укради у любого из них те же деньги какой-нибудь оборванец, они не успокоились бы, пока не посадили его на кол!

— Здесь ты не прав в одном, мой ун-баши: вор украдет у них деньги и ничего не даст взамен, — отозвался Юлдуз. — А жрецы Священного Огненного Круга дадут ответ на вопрос, который, быть может, мучил этого человека всю жизнь.

— Ты что же, веришь в эту чушь?— удивился Конан.

— Это не чушь, а пророчество. Я видел, как это делается: жрецы входят в транс, и тогда один человек зачитывает вопросы один за другим, и на них даются ответы, которые пишет на отдельных листах другой человек. Доказательством же тому, что ответы эти истинны, служит забавное обстоятельство: как правило, задавший вопрос не доволен полученным ответом.

— Как это может быть? — вмешался Фархуд.— Ответ – он и есть ответ. Если только это не нечто туманное и двусмысленное.

— Нет, ответы всегда четки. Просто не всегда правильны вопросы, — пояснил Юлдуз. — Это трудно — составить правильный вопрос. Ну, скажи, что бы ты хотел спросить?

— Хотя бы — ну, положим, когда я умру?

— Ты будешь доволен, если тебе ответят: Когда будет выиграна великая битва? И ведь это, быть может, будет правдой, но ты со дня полученного ответа не найдешь себе покоя нигде, ибо во всех странах ведутся битвы, и любая может оказаться смертельной для тебя.