Мармадьюк снова зевнул и обалдело посмотрел на Дункана.

– Разве это я ворвался в чужую спальню?

– Придержи язык, англичанин. Я устал от загадок, которыми ты говоришь в последнее время, – сердито продолжал Дункан. – Ты развалился на моей кровати.

– Неужели? – Мармадьюк окончательно проснулся и удивленно приподнял бровь. – Может быть, ты перепил?

– Не смей даже заикаться об этом, сукин сын. Я еще не забыл, как ты подливал мне вино на свадебном пиру. – Дункан подбоченился. – Сегодня я трезв как стеклышко и очень жалею об этом. Пьяному легче созерцать такое зрелище. Я имею в виду тебя на моей кровати.

– Посмотрел бы на себя! Только я уснул, как вдруг врывается какой-то дикарь с бешеными глазами, в окровавленном пледе и разорванных штанах. – Мармадьюк сел на кровати и прикрыл нижнюю часть тела покрывалом. – Поверь, мой друг, привлекательным тебя не назовешь.

Дункан растерянно пригладил волосы.

– Весь мир сошел с ума? Я прихожу в свою спальню, мечтаю умыться и поспать. А тут ты. – Он помолчал. – И вместо того чтобы поскорее убраться, несешь какую-то ерунду.

– Перестань психовать, и я тебе кое-что напомню.

– Говори же скорее!

– Все очень просто, – спокойно произнес Мармадьюк. – Во время свадьбы ты предоставил мне право пользоваться твоей спальней, поскольку с большой выгодой для себя обзавелся другой комнатой. Неужели не помнишь?

– Не помню! – разъярился Дункан. – К тому же причем тут выгода, что ты себе вообразил?

– Пойди спроси у жены, она тебе объяснит.

– О Господи! – Дункан стащил Мармадьюка с кровати. – Вы все словно с ума посходили с тех пор, как эта девка из семейства Макдоннелов переступила порог нашего дома!

– Тсс, – Мармадьюк с упреком покачал головой, – тебе следовало бы вспомнить уроки Роберта Брюса, который рассказывал, каким образом можно очаровать женщину. Никогда не добьешься расположения своей супруги, если будешь плохо о ней отзываться.

– На кой черт мне ее расположение! – Дункан был вне себя от злости. – Я хочу спать! Убирайся в свою комнату, пока я не взвалил тебя на плечо и не оттащил туда сам.

– Ты же знаешь, я не сплю в своей комнате с тех пор, как умерла Арабелла. Там хранится мое оружие, и мы используем ее для тренировок твоего сы… э-э… мальчишки, я имею в виду Робби. Иначе я бы там и вовсе не появлялся. – Он помолчал. – Неужели ты и об этом забыл?

– Я ничего не забыл. Но скоро забуду, что называл тебя лучшим другом, – взорвался Дункан. – Ну не упрямься, я всего лишь предлагаю тебе присоединиться к спящим внизу в общей комнате, где ты всегда спишь. Здесь ты не останешься. – Терпение Дункана лопнуло, и он начал подталкивать Мармадьюка к двери. – А еще лучше забудь о призраках и переселяйся в свою прежнюю спальню. Отличная комната. А ведь до сих пор пустует.

– Но я не могу этого сделать.

– Почему?

– Я предложил ее Фергусу.

– Что я слышу? Вы же с Фергусом не терпите друг друга. Как кошка с собакой.

Мармадьюк пожал плечами.

– Да, ты прав. Но этот старый козел с годами не становится моложе. И ему тяжело спать на лавке в общей комнате. После того как я поселил его в своей комнате, надеюсь, мы наладим наши отношения.

– Как это благородно с твоей стороны! Но я все равно не отдам тебе свою комнату. И хочу спать здесь один. – Дункан сложил руки на груди. – Но если бы даже я согласился жить вместе с тобой, не знаю, как бы ты спал под этим леденящим взглядом.

Мармадьюк скосил глаз на висящее над камином изображение красивой черноволосой женщины, которая улыбалась им неотразимой улыбкой. Она была необыкновенно хороша, природа наградила первую жену Дункана неземным очарованием, которому могли бы позавидовать даже ангелы.

Это было прекрасное произведение искусства, исполненное знаменитым ирландским мастером, который несколько лет назад приезжал сюда, чтобы расписать ликами святых стены часовни. Но изображенный им образ этой дьяволицы был выше всяких похвал.

Дункан с горечью вспомнил, как она вешалась на шею художнику. Всем было ясно, каким образом она уговорила художника нарисовать ее портрет.

– Ты просто ополоумел, – продолжил Дункан. – Ее портрет не даст тебе спокойно спать.

– Ошибаешься, дружище. – Тихий голос Мармадьюка, холодный, как зимние воды залива, замер под сводчатым потолком. – Именно из-за этого портрета я благодарен тебе за то, что ты предоставил мне эту комнату.

– Как это? – не понял Дункан.

– У меня те же причины не выбрасывать этот портрет, что и у тебя. Он напоминает мне о моей мести. – Пальцы Мармадьюка пробежались по шраму, обезобразившему его некогда прекрасное лицо. – Но не в пример тебе я не клялся отказаться от всех женщин в мире только потому, что одна из них оказалась стервой.

Мармадьюк расправил могучие плечи, подошел к камину и вгляделся в портрет красавицы.

– Ты должен забыть о прошлом. О прежних страданиях. Должен смотреть в будущее. А мне еще надо отомстить за смерть Арабеллы. И если каждое утро и каждый вечер я буду видеть ее убийцу, то не успокоюсь, пока не восторжествует справедливость и Кеннет не последует в ад за своей проклятой любовницей.

Дункан смотрел, как играют мускулы на широкой спине Мармадьюка. И понял, что проиграл эту схватку. А с нею вместе и свою кровать.

– Ты блестящий оратор, Стронгбоу. Разве я могу тебе отказать?

– Я просто высказал то, что накипело на сердце, – ответил Мармадьюк. – Последуй моему примеру.

– У меня нет сердца, или слухи об этом еще не достигли твоих английских ушей? – не удержался Дункан от язвительного замечания. – Меня называют дьяволом.

– Зато у тебя есть ангел, и этот ангел спит в холодной постели на другом конце замка. Готов биться об заклад, что она с огромным удовольствием разогнала бы всех твоих демонов, если бы только ты ей это позволил. Или тебе хочется, чтобы в придачу к дьяволу тебя называли еще и дураком?

Как обычно, метко нацеленные мудрые слова Мармадьюка легко нашли щель в непробиваемой броне Дункана и проскользнули в самое сердце.

– Твои словесные выверты ничего для меня не значат, – проворчал Дункан, понимая, что его друг прав.

– Тогда постарайся добиться ее расположения хотя бы ради себя самого. Клянусь, обладай я таким сокровищем, она не спала бы одна.

Память услужливо подсунула Дункану целый перечень бесспорных достоинств его жены. Ее губы, теплые и мягкие, какими они были, когда он целовал ее у супружеского камня. Блеск волос в пламени свечи. Пушистые завитки между бедрами наверняка будут сиять еще ярче.

Всего этого более чем достаточно, чтобы рухнуть перед ней на колени и покрыть тысячей поцелуев эти пышные заросли, где скрывается ее ароматная, нежная, такая желанная плоть! Будь проклято это наваждение!

«Вот и послушай свое сердце, как советует Мармадьюк. Ха!» Дункана сейчас больше всего беспокоит то, что не имеет никакого отношения к сердцу. Он поправил складки своего пледа, надеясь, что Мармадьюк ничего не увидит, и вспомнил, с каким обожанием жена на него смотрела, когда он вернулся после кровавой стычки.

Стоит ему прислушаться к своему сердцу, как советует Мармадьюк, и он забудет обо всем на свете. Только бы жена еще хоть раз одарила его страстным взглядом. Увы! Он не сомневался, что это была лишь минутная слабость. Увидев его в пледе со следами крови, она на миг забыла о своей неприязни к нему.

Слава Господу, он вовремя остановился, вспомнив, что любовь к женщине таит в себе опасность и может принести много бед.

Что бы ни говорил Мармадьюк, Дункан никогда больше не бросится с головой в этот омут.

– Не надо давать мне советы в сердечных делах, англичанин. Умные люди не выставляют своих чувств напоказ. Ты просто начитался французских романов и наслушался бардов. Оставь свои романтические бредни для таких мальчишек, как Локлан, – он кивнул на своего оруженосца, спавшего у камина, – а меня избавь от этой чепухи. Я по опыту знаю, что бывает, когда отдаешь свое сердце.