— Ишь, какие подробности выясняются, — задумчиво хмыкнул я. — Чёрт, действительно — поучительно. А Авдеев что?

— Авдеев умный мужик, — пожал плечами отец. — И честный, насколько это возможно для политика его уровня. Мне перед ним, честно говоря, попросту стыдно. Леська-то считает его другом, а вот он, мне кажется, до сих пор крайне неровно к ней дышит. Может, даже любит; но молчит. И я молчу, а что ещё остаётся! Ревную, правда, жутко; понимаю, что глупо, но ничего сделать не могу.

— Знал бы, что у вас тут такие шекспировские страсти, я бы его в гости не позвал, — усмехнулся я.

— Да ладно, правильно сделал, — он отмахнулся, а потом улыбнулся насмешливо. — Когда бы я ещё без такого пинка взял в руки гитару?

— Дурак ты, Димка, редкостный! — раздался ворчливый голос мамы от двери. Дёрнулись мы с отцом одновременно.

— Подкрадываешься, да ещё подслушиваешь! Права твоя мать, я дурно на тебя влияю, — усмехнулся отец. — Давно подслушиваешь?

— Достаточно, — хмыкнула она, подходя и обеими руками обнимая его за шею. Генерал обнял её в ответ, образуя живописную скульптурную группу. — Достаточно, чтобы понять, что ты упрямый и чудовищно скрытный дурак. Во-первых, знала бы я, что для восстановления гармонии промеж тебя и гитары надо заставить тебя как следует ревновать, давно бы уже опять музицировал. А, во-вторых, ну куда бы я от тебя делась? — вздохнула она, ласково погладив его по голове. — Ну, поругались бы, потом помирились бы… Родился бы Сёмка на недельку попозже. Нельзя же так откровенно сомневаться в моей моральной стойкости, — насмешливо проворчала она. — Расходитесь уже, полуночники.

— А ты-то чего не спишь?

— Я не сплю, потому что ты где-то шляешься, а я без твоего сопения под боком уже давно спать не могу. Ждала-ждала, куда подевался; пошла вот искать. И хорошо, что пошла: узнала много нового. Пойдём, Отелло Мценского уезда, — она потянула отца вверх. — И ты иди спать, а то жена проснётся, потеряет, переживать будет, — строго велела она мне. — Ох уж мне эти мужчины, на пять минут отвернуться нельзя: или напьются, или передерутся, — с трудом сдерживая смех, проворчала мама.

— Там леди Макбет была, — с усмешкой вставил отец.

— Я в курсе. Всё, всем спать! — и они ушли, продолжая шутливый спор уже шёпотом.

Я, педантично спрятав бокалы в холодильник, — не пропадать же добру, верно! — тоже последовал их примеру. Вот так вот сходишь среди ночи водички попить, столько всего нового узнаешь!

— Что случилось? — сквозь сон поинтересовалась Рури, когда я укладывался в кровать и устраивал женщину в охапке.

— С отцом о смысле жизни разговорились. Спи, — ответил я, легонько поцеловав её в висок, и сам же почти мгновенно отключился.

Рури-Рааш.

Вечер в доме Зуевых оказался совершенно чудесным мероприятием. Я наблюдала за мужчинами и не верила своим глазам: неужели эти милые обаятельные люди — именно те, о которых я столько слышала? Неужели вот этот улыбчивый балагур с гитарой, нежно обнимающий жену, — тот самый Дмитрий Иванович Зуев? Человек без нервов, фактически командующий всей контрразведкой Федерации, держащий своих подчинённых в таком идеальном порядке, что для слаженной работы всех винтиков этого циклопического механизма совершенно не требовалось его внимание?

Но ладно — генерал; в конце концов, моё о нём мнение складывалось по слухам и отзывам третьих лиц. Но Семён! Я узнавала его с новых сторон, и влюблялась в него вновь. Глубже, шире, окончательно теряясь в этом удивительном человеке и понимая, что даже если очень захочу, уже никогда и ни при каких обстоятельствах не смогу выбросить его из головы и сердца. И непрестанно удивлялась, насколько же мне с ним повезло, и насколько мудрее разума оказалось моё чутьё, восхищавшееся им с самого начала нашего знакомства.

О том, что он может быть невероятно нежным и заботливым, я узнала ещё по дороге сюда, на корабле. А вот о том, что он умеет быть таким лёгким, искренним и открытым, — только здесь, в этом старом большом доме. И я уже не верила самой себе; неужели тот холодный и циничный человек, который скрутил меня в крошечной яхте, и этот обаятельный мужчина со смеющимися глазами — одно лицо?

Может быть, всё прошлое мне приснилось? Или, может быть, дело в этом пропитанном теплом и любовью доме, из которого совершенно не хотелось уходить, и который волей-неволей заставлял проникнуться своей уютной атмосферой?

Уже совершенно привычно устраиваясь в объятьях любимого мужчины, я с некоторым удивлением поняла и приняла для себя, что, похоже, вот оно, моё место в этой жизни. Только моё, специально для меня придуманное, которое мне, в отличие от многих миллиардов разумных существ, посчастливилось найти. А все упрямые обиды и претензии остались где-то там, за порогом этого дома, и были смыты холодным осенним дождём.

Утром Семён куда-то очень рано убежал, предварительно угомонив опять пробудившегося сына и поцеловав меня со словами «не скучай, вечером буду». В следующий раз меня опять разбудил Ярик, и тут уже я проснулась окончательно. В отсутствие мужчины во мне взамен вчерашнего страха подняла голову некоторая робость и неуверенность, но с этим оказалось не так трудно бороться. Главное, теперь я точно знала, что бояться здесь некого.

Поэтому, с сыном наперевес завернув в ванную комнату и умывшись, я спустилась в кухню. Где к моему смущению вовсю кипела жизнь. Правда, жизнь эта ограничивалась самой безобидной частью семейства — женщинами и детьми. Точнее, младшей из детей, Алисой. Девочка обреталась на руках у мамы, а её бабушка хлопотала у плиты.

— Ой, какие люди, — поприветствовала она меня радостной улыбкой. — Наш самый серьёзный мужчина проснулся и привёл маму! Ру, загляни вон в ту полку, там его еда хранится, — попросила она меня, переворачивая на сковородке тонкую золотистую лепёшку. Я послушно направилась в указанном направлении. С процессом питания Ярика я, к счастью, за время дороги разобралась, и вполне могла управиться самостоятельно, даже одной рукой.

— А вы случайно не знаете, куда мог убежать Семён? — осторожно поинтересовалась я.

— Ой, только «выкать» не надо, — отмахнулась она. — Зови меня Лесей, я привыкла; ещё можно мамой, но это я уже не навязываюсь, это как сама решишь. Точно не скажу, но, наверное, на службу умчался вместе с отцом. Должна же была его ссылка рано или поздно закончиться!

— Какая ссылка? — растерянно уточнила я.

— Ох, узнаю Сёму, слова не вытянешь! — неодобрительно качнула головой женщина. — Он тут как вернулся, дома сидел. Утверждал, правда, что ему отпуск дали, но дождёшься от его начальства отпуска длиной без малого в год! Я пыталась добиться подробностей, но оба молчат как партизаны: что Димка, что сын его.

— Володя говорил, его так наказали, — тихонько подала голос Ичи. — Сначала немного держали в тюрьме и расспрашивали, потом разжаловали и отстранили от службы; кажется, они что-то в нём в это время проверяли.

— Ой, мамочки! — эмоционально высказалась Леся, от неожиданности выронив лопатку. — И ведь ни словом никто не обмолвился! Ичи, тебе больше всех повезло с мужем, чему я очень рада! — проворчала она.

— Как это, в тюрьме? — потрясённо проговорила я. — Куда разжаловали?!

— Я не знаю подробностей, — виновато улыбнулась Ичи-Ти. — Я очень плохо ориентируюсь в этих вопросах.

— Рури, ты чего так побледнела? — встревоженно уточнила Леся. — Ты нормально себя чувствуешь?

— Да, я в порядке, просто… Его же из-за меня наказали! — растерянно выдохнула я. — А он даже не упомянул об этом!

— О чём и говорю, очень на него похоже, — поморщилась Леся, с подозрением косясь на меня. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? И не надо себя ни в чём обвинять, как ты могла повлиять на его службу!

— Так ведь я и была его службой! — горячо возразила я. — Он меня отпустил, и за это его, значит, наказали?!

— Погоди, стой, — одёрнула она меня. — Сейчас я с блинами закончу, и будем знакомиться основательней, — пригрозила женщина, ободрив улыбкой.