Рассказ получился удивительно длинным, хотя некоторые подробности я всё-таки отпускала. Например, поведение Семёна на станции, где я работала под его началом; просто потому, что мне было неприятно это вспоминать, и я чувствовала болезненные уколы ревности при мысли о Хэлен и… других женщинах. Понятно, что это верх глупости — возмущаться тому, что было когда-то. Но приятней от осознания этого факта не становилось, да и вряд ли подобные подробности были важны маме Зуева.

А ещё я очень вкратце, буквально парой предложений, описала нашу встречу с пиратами и события на яхте. Вряд ли Лесе было бы приятно выслушивать, в каком состоянии находился её сын, и что спаслись мы благодаря чуду. Ну, и рассказывать подробности о бедственном положении собственного мира не стала; почему-то сейчас мне подобные пояснения казались бесполезным жалким нытьём и жалобами. Наверное, общение с Зуевым сказывалось. Кроме того, ведь Федерация в самом деле настроена нам помочь, о чём вчера с радостью рассказал отец. Можно сказать, проблема почти решена, так о чём плакаться и сожалеть!

— Вот это боевик, — озадаченно покачала головой Леся. — Что-то моих детей тянет на приключения, что ни знакомство — то история! Слушай, Рури, мне было немного неловко спрашивать, но раз речь зашла… Почему твой папа так странно выглядит? Ну, эти его уши, да и форма лица, — немного смущённо проговорила она.

— Так он же не человек, — улыбнулась я, пожав плечами.

— Как — не человек? — потрясённо уточнила она. — Ты же…

— Я, в общем-то, тоже не человек, — я захихикала; уж очень потешно выглядела собеседница в этот момент.

— Как это — не человек?! Но ты… И Ярик!

Пришлось всё-таки немного углубляться в тонкости физиологии рунарцев, утешив ошарашенную женщину изначальной близостью двух видов и заверив, что всё будет хорошо, и все последующие дети, буде таковые появятся, с высокой долей вероятности окажутся людьми, как и первый.

В таком духе прошёл весь день, мы общались и знакомились. И это было очень кстати, потому что в противном случае я извела бы себя ожиданием возвращения Семёна. Умом я понимала, что сейчас уже поздно паниковать, но всё равно отчаянно хотелось увидеть мужчину и выслушать насмешки над моими страхами именно из его уст. У него они получались гораздо более убедительными, чем у меня самой.

Пообщались мы, кажется, ко всеобщему удовольствию. Леся оказалась удивительно живой и искренней женщиной; иногда она казалась нервной и немного суетливой, но всё это странным образом сочеталось в ней с решительностью и удивительной мудростью. То есть, она суетилась только тогда, когда могла себе это позволить без вреда для дела и окружающих. А уж сноровке в обращении с детьми у неё тем более стоило поучиться. Сложно поверить, что такая мирная и милая женщина как-то умудрялась управляться со своим мужественным семейством. Зато на этом фоне её искренняя и открытая симпатия ко мне и Ичи становилась легко понятной: она видела в нас родственные души.

Что касается Ичи, она показалась мне очень необычной и в чём-то даже странной. Тихая, молчаливая, скромная до откровенной застенчивости; и тем не менее в ней ощущался характер и невероятное упрямство. Чувствовалось, что она никогда и ни при каких обстоятельствах не будет спорить, но если ей это будет важно, всё равно сделает по-своему. Они с мужем казались полными противоположностями, разными полюсами магнита, и вместе выглядели немного забавно, но удивительно органично, — как те самые полюса, притянувшиеся друг к другу.

Впрочем, вкратце рассказанная история этой пары многое объяснила. И я очень порадовалась за Ичи-Ти, которую забрали из того малоприятного места, каким был её родной мир, Самум.

За этим разговором я с интересом выяснила порядки и обычаи дома, в котором оказалась. Впрочем, никаких строгих правил не было; просто Леся оказалась из тех людей, которые терпеть не могут сидеть без дела. Поэтому в сезон она занималась обширным садом, последнее время — в компании с Владимиром и его женой. А вот в межсезонье, в такой холод и сырость, она обычно с маниакальным упорством готовила, когда не занималась с детьми. Младший из них, Ромка, уже достаточно подрос и весь день проводил на учёбе, так что мама маялась от скуки.

И я потихоньку начала понимать, что мне нужно либо срочно научиться готовить из земных продуктов и приобщиться к развлечениям хозяйки дома, либо искать себе какое-нибудь другое занятие. Вот так с ходу самостоятельно определиться было сложно, но я знала, к кому обратиться за советом. Надо было только дождаться его возвращения.

Семён Зуев.

— Вызывали, товарищ генерал? — с порога поинтересовался я.

— Проходи, Зуев, присаживайся, — кивнул мне погружённый в какие-то документы Мартинас.

Некоторое время я просто сидел и ждал, пока начальство закончит с бумагами. Подобная его возня вселяла оптимизм: она означала, что генерал не изволит гневаться. Если бы гневался, то ради выволочки бросил бы все дела. С другой стороны, это желание прямо сейчас всё закончить и со спокойной совестью переключиться на меня могло предварять долгий серьёзный разговор, и конец его предсказать было куда сложнее, чем организационные выводы по итогам начальственного втыка.

— Ну что, Зуев, — мрачно воззрился на меня наконец генерал, и я уже по одному этому введению окончательно понял: итог разговора мне не понравится. — Вот как ты сам думаешь, что мне с тобой делать?

— В связи с чем? — осторожно уточнил я. — Хотелось бы осознать весь масштаб проблемы.

— Вот и мне тоже… хотелось бы, — проворчал он, продолжая сверлить меня тяжёлым взглядом. Серьёзный и мрачный Мартинас здорово напрягал; таким я видел его очень редко и не представлял, чего от него можно ждать в подобном настроении. — Год назад я со спокойной душой мог назвать тебя если не лучшим, то по крайней мере одним из лучших своих специалистов. Я к твоему сведению с очень немногими офицерами младше полковника общаюсь лично. А потом началось чёрт знает что; сам же смыл в утилизатор несколько лет своей работы, угнал корабль, потом ещё эти дети и, в конце концов, ещё и нелегалы! Что ты можешь сказать в своё оправдание?

— Я женюсь, — хмыкнул я.

— Тьфу! — эмоционально ответил генерал. — Чёрт тебя раздери, Зуев, плевать я на твою личную жизнь хотел! Остряк долбанный, отца твоего мне мало было! Пойдёшь в карцер на годик-другой, доиграешься!

— Больше не повторится, — посерьёзнел я. Кажется, на юмор Мартинас был категорически не настроен, и я решил не нагнетать.

— Уже теплее, — ворчливо одобрил он. — О причинах такого твоего поведения догадываюсь даже без твоего юмора, поэтому даже спрашивать не буду: все проблемы в жизни из-за баб. Одна надежда, что у тебя всё это по отцовскому примеру ограничится одним разом! Только вот… теперь небось будешь проситься остаться на Земле, при штабе? — проворчал он.

— Как прикажете, — не стал нарываться я.

— Правильный ответ, — хмыкнул Мартинас. — Правда что ли сдать тебя Авдееву! Он интересовался; чем ты так ему понравился?

В свете выясненных душещипательных подробностей родительской биографии я уже сомневался, что нашего легендарного министра так порадовали мои профессиональные качества, и был готов ожидать любой мотивации. Причём, похоже, от всех вокруг; вчерашнее открытие окончательно доказало мысль о том, что люди могут только казаться предсказуемыми, а на самом деле способны выкинуть такое — мама не горюй!

— Не могу знать, — честно ответил я. — Сильно интересовался?

— Да хрен тебе, — буркнул генерал. — Ишь, оживился! Обойдётся твой министр, сам пусть себе ценные кадры выращивает, а не тырит в братских ведомствах. В общем, так, Зуев. Вот тебе приказ, ознакомься, — сообщил он, протягивая мне документ. — Сегодня освоишься, разберёшься, вспомнишь всё, что было до твоего отпуска, выяснишь то, что пропустил, а завтра приступай к новым обязанностям, — напутствовал он.

Я пробежал взглядом приказ, но на середине споткнулся и начал сначала. Ещё раз пробежал. Потом ещё раз. И вытаращился на Мартинаса.