- Нет, но мне непонятно завещание: как будто Советской власти грозит опасность, - продолжал Ключанский.
- А вы считаете - нет? - спросил Глебов. - А разве мировой империализм, разные там претенденты на мировое господство не лелеют мечту задушить нашу Родину, в которой им прежде всего не нравится Советская власть?
Емельяна поразило на этом собрании прежде всего обилие записок. Раньше такого не бывало. И о чем только не спрашивали: о сроках строительства нового жилого дома, о маршале Жукове, о группе журналистов, скопом получивших Ленинскую премию. Один аноним ехидно спрашивал Глебова о его взаимоотношениях с Юлей Законниковой. Глебов считал своим долгом не уклоняться ни от одного ответа. Он даже хотел отвечать и на эту явно провокационную анонимку. Но председательствующий посоветовал ему не делать этого:
- Зачем? Какая-то скотина хочет бросить тень на тебя и на эту женщину… Ты поставишь ее в неловкое положение.
И тогда Глебов сказал в зал:
- В президиум поступила еще одна записка, без подписи. Она личного свойства. После собрания я прошу автора подойти ко мне.
Как и следовало ожидать, никто не подошел к Глебову.
Об этом собрании долго говорили затем и в цехах " дома. Многие поздравляли Глебова с хорошим, интересным докладом. Даже всезнайки и скептики признавали: "А наш секретарь парткома - парень с головой". В семье Луговых горячо одобрили собрание, и Константин Сергеевич очень жалел, что на нем не было Лады.
Тревога за дочь не утихала в нем, а, напротив, росла. На третий день приехал на завод инструктор райкома, с которым Емельян недавно работал. Интересовался собранием,
- Донесли о "криминале"? - спросил Глебов.
Тот помялся и доверительно сообщил:
- Анонимка поступила. Игорь Поликарпович приказал разобраться и доложить.
- Что ж, разбирайся, докладывай.
- Докладывать-то нечего. На анонимку не следовало бы обращать внимания. Но приказ есть приказ. Не знаю, отчего Игорь Поликарпович так нервничает, придает такое значение? В общем, он зол на тебя, ты это поимей в виду. На всякий случай. Очевидно, вызовет тебя для разговора. Метал громы и молнии по твоему адресу. Но ты меня не выдавай. Кстати, о партактиве знаешь?
- Знаю и готовлюсь.
- От вас приглашаются трое: ты, директор и главный инженер. Вопрос серьезный: борьба за качество продукции. Подумай. Кому-то из вас, может, придется выступить.
Игорь Поликарпович Чернов пришел с работы раньше обычного: ему нездоровилось. Одолевали усталость, головокружение. Он знал - повышенное давление. В прошлом году около месяца он пролежал в больнице, потом лечился в санатории. Врачи определили предынсультное состояние. Некоторое время после санатория он чувствовал себя неплохо, потом снова начал быстро уставать, и усталость эта сопровождалась острыми головными болями. В мае ему исполнилось шестьдесят лет - по нынешним временам возраст далеко не стариковский, хотя и пенсионный; уходить на покой Чернову не хотелось, можно было бы еще и поработать, но он понимал, что служебная карьера его идет к закату, и состояние его здоровья мешает работать так, как требует бурная, захлестнутая волной различных реорганизаций и переустройств обстановка. А район большой, промышленный, и таких крупных предприятий, как завод "Богатырь", в районе несколько. Вопросами промышленности занимался второй секретарь - молодой, энергичный кандидат экономических наук, инженер по образованию, человек толковый и перспективный. На него Игорь Поликарпович полагался вполне и где-то в душе ревниво завидовал ему. Чернов догадывался, что в горкоме зреет мнение сделать второго первым. Сам же он, как и положено первому секретарю столичного райкома, занимался больше вопросами идеологии, в которых чувствовал себя не совсем уверенно, хотя и не желал в этом признаться даже самому себе. С мнением заведующего отделом пропаганды райкома он не очень считался, полагаясь всецело на авторитет своей супруги Стеллы Борисовны - кандидата филологии, работающей в Институте мировой литературы. Дома и среди близких друзей он так и называл ее - "мой зав. агитпроп".
Стелла Борисовна была всегда в курсе дел на идеологическом фронте, особенно всего, что касалось вопросов культуры. Вращаясь постоянно в литературных кругах, она обладала широкой информацией, почерпнутой из достоверных, хотя и весьма сомнительных, источников. Она сообщала мужу такие "новости", которые он не всегда мог получить как от своих подчиненных, так и от вышестоящих. Она рассказывала ему о новых книгах, об интересных статьях в газетах и журналах - сам ведь за всем не уследишь, - о выставках, спектаклях и кинофильмах, которые обязательно нужно было посмотреть. Супруги Черновы смотрели.
Стелла Борисовна приносила новые книги стихов Артура Воздвиженского и Новеллы Капарулиной с трогательными дарственными надписями, вслух читала Игорю Поликарповичу некоторые стихи и восторгалась смелостью мысли и новаторством формы. Нередко Чернов не разделял ее восторгов по поводу "сногсшибательных" стихов и не понимал произведений модных художников - тоже с дарственными надписями, - которыми Стелла Борисовна украшала стены гостиной. В свою комнату Игорь Поликарпович это искусство не пускал: оно его не волновало. И Стелла Борисовна не настаивала. Она считала, что все придет со временем: муж привыкнет, поймет и полюбит это искусство хотя бы уже потому, что это искусство понимает его любимая жена. Как-то полушутя (она вообще предпочитала разговаривать с мужем полушутя: это была удобная форма скрывать свои мысли) Стелла сказала:
- Ты меня любишь. Значит, ты должен любить все то, что нравится мне. У нас должен быть общий вкус. Ты и я - одно. Согласен? Единое.
Приходилось соглашаться хотя бы на словах, чтобы не обижать обожаемое существо, тем более что значительная разница в возрасте с каждым годом все ощутимей давала себя знать. Эта симпатичная, обаятельная женщина, выглядевшая гораздо моложе своих сорока трех лет, умела быть душой любого общества. И это всегда радовало Игоря Поликарповича, он гордился своей женой, боготворил ее и выполнял иногда ее далеко не невинные капризы. Она была его другом и советчиком во всем. Она знала многих работников райкома заочно, не будучи с ними лично знакома, давала им характеристики, которые Игорь Поликарпович находил хоть и слишком убийственными, но тем не менее не лишенными остроумия. Например, Стелла Борисовна никогда в глаза не видела Емельяна Глебова, но тем не менее отзывалась о нем с крайней неприязнью, называя его не иначе, как "осколок прошлого". На это Игорь Поликарпович недовольно морщился и возражал:
- Ну зачем так, Стеллик? Ты же его совсем не знаешь.
- Говорю - значит, знаю. Знаю со слов людей, которые давно и превосходно знают этого Емельку. И ты напрасно его защищаешь. Он позорит райком, позорит тебя, и когда-нибудь дело кончится неприятностями или скандалом.
Когда Емельян, будучи инструктором райкома, однажды призвал к порядку не в меру распоясавшихся молодых ультрамодных пиитов, Стелла пришла домой возбужденная, поцеловала мужа несколько ласковее обыкновенного, сообщила как сенсацию, не успев даже раздеться:
- Ну вот, видишь, все получилось так, как я говорила. Опять я оказалась права.
- В смысле? - насторожился Игорь Поликарпович.
- В отношении твоего Глебова. - Она сделала сильное ударение на слове "твоего" и с презрением произнесла фамилию Емельяна.
- А что такое?
- Как? Ты не знаешь?!. Боже, да об этом вся Москва говорит. Горком заинтересовался. Говорят, первому доложили, и он был страшно недоволен поведением твоего Глебова.
И опять подчеркнуто - "твоего".
- Но что именно произошло? - с нетерпеливым беспокойством спросил Игорь Поликарпович. Шутка ли, первый секретарь горкома недоволен поведением какого-то Глебова, а он, первый секретарь райкома, ничего об этом не знает!
- Подожди, сейчас разденусь. - Стелла Борисовна не спешила. Пускай потомится в ожидании, злей будет. Но, увидев, что муж тянется к телефону, быстро предупредила: - Подожди, не надо никуда звонить. По крайней мере, сначала выслушай. - Сняв сапожки и облачившись в меховые тапочки, она вошла в гостиную - это была ее любимая комната, - розоволицая, с горящими цыганскими глазами, села в кресло у журнального столика, не спеша закурила сигарету. Долго тянулись для Игоря Поликарповича эти минуты томительного ожидания. Наконец, выпустив облако табачного дыма, она начала: - Ну так вот. В студенческой аудитории выступали известные молодые поэты. Их было несколько человек, в том числе Воздвиженский и Капарулина. Читали стихи, отвечали на вопросы. Все было довольно мило, интересно и содержательно. Студенты великолепно принимали гостей. И, представь себе, каким-то образом, неизвестно почему там оказался твой Глебов. Говорят, был под этим самым. - Она сделала характерный щелчок, снова затянулась дымом. - Что-то ему не понравилось в стихах. Вообще, позор: Глебов - ценитель поэзии! Он, конечно, грубо, бестактно оборвал выступающего поэта и предложил ему или всем, точно не знаю, покинуть зал. Студенты возмутились, подняли шум. Словом, получился скандал.
