Следует сразу и непременно заметить, что Костя остался вовсе не потому, как слыл сиротой (а он не слыл) или денег на дорогу не хватило. Нет. Задержка его основывалась на иных, так сказать, сугубо внутренних причинах. А если говорить конкретно, то Костик достаточно серьёзно болел. Заболевание его оказалось не столько опасным для жизни, сколько было несовместимым с протекающей военно-морской службой (протекающей потому, как флот уже не новый, и постоянно где-то и что-то течёт. — Авт.). И вот когда уже все академики довольные вернулись из отпуска, Костя проходил как совсем не годный не только к дальнейшему обучению в частности, но и к военной службе в целом.

Разумеется, как и положено у военных, сразу же стены родной Альма Матерь ему покинуть не удалось. Пока комиссии Константина списывали и оформляли соответствующие бумаги, наступил месяц май. А до этого счастливого срока наш академик (это звание присваивается пожизненно, несмотря на количество курсов. — Авт.) проживал в расположении курса и занимался исключительно своими делами.

Шла весна. Солнце светило радостно и по-особому тепло. На улице же по-прежнему достойно держался минус. Он никак не желал сдаваться. Свидетельством данному факту являлись снег, лежащий сугробами, и сосули, висящие наподобие частокола. Несмотря на северность весны Боткинграда, она всё же неуклонно наступала на город.

В то утро последнего дня марта Константина разбудил дневальный:

— Костик, вставай, — потряс он его за плечо. — Щас Будилко придёт с проверкой. Шмонать нас будет.

Костя открыл глаза, моргнул и стал подниматься с кровати. Ноги коснулись паркетного пола и инстинктивно нащупали тапки. Тело село на кровать, и тяжёлая кровь отхлынула от головы. Непроснувшийся мозг, потерявший таким образом драгоценную кровушку, всё же напомнил Константину о том, что Александр Иванович Будилко — это первый заместитель начальника факультета (перзам, или замначфак, сокращённо), любитель дисциплины и крепких напитков.

Помимо сокращения в своей великой должности Александр Иванович не бросал лишних слов и при общении с нижестоящими подчинёнными. Самые часто используемые им выражения уместились всего в одиннадцать фраз (чем он трижды превзошёл эталон сокращений — известную Эллочку Людоедочку из «12 стульев»), которые добросовестно, с расшифровкой, и приведены ниже автором.

Итак, Александр Иванович употреблял в лексиконе буквально следующее.

«БЫСТРОНАХ» — максимально быстрый призыв к выполнению поставленной задачи (как правило, на грани реального и невозможного).

«СРОЧНОНАХ» — логическая мотивация приближения приказа. Употребляется после быстронаха с целью, как минимум, заставить подчинённого уложиться в последний и сделать всё оперативно.

«ГДЕБЛЯ» — (не путать со словом «гребля») деликатное напоминание об истечении времени, отведённого на решение приказа или составление отчёта. Употребляется обычно непосредственно перед срочнонахом.

«ВЫ И БУ» — мотивированное объяснение подчинённому последствий невыполнения приказа, после нескольких гдеблель. Корректное, уважительное обращение (на вы) и намёк на то, что так можно легко стать б/у (бывшим в употреблении. — Авт.).

«НУВСЁНА» — не женское имя, а достаточно универсальный термин. В обычном смысле — констатация факта невыполнения приказания в срок. А также лишение премии, объявление выговора, подписание или неподписание важного документа, окончание рабочего дня или объявление подчинённому о том, что теперь им будут заниматься на гауптвахте (улица Садовая, 14).

«ШОЗАХЕР» — не немецкая фамилия и не вызов дальнего родственника автогонщика Михаэля Шумахера. В реалии — это указание сотруднику на избыточную сложность объяснительной или рапорта и перегруженность её цифрами, буквами и знаками препинания.

«ГДЕБАБЛОБЛЯ» — скороговорка для развития речи, чаще всего произносимая при задержках денежного довольствия, морского пайка и прочей нелегальной валюты и заносов.

«ЗАВТРАНАХ» — универсальный ответ на любую просьбу подчинённого. Ежедневный завтранах, в отличие от прямого посыла на три неизвестные, сохраняет веру подчинённых в светлое будущее и поднимает настроение.

«УР-РОДЫ-ЁПТЫ» — это не окрик: «Ургентные роды! Срочно принимаем!» Значение несколько проще: «Какие милые лица! Отсутствующие есть?»

«НУВОТБЛЯ» — почти полное удовлетворение результатом работы военнослужащего. Употребляется крайне редко. Чаще используется в конце очередного акта дефекации при рассмотрении сотворённого и уже отчуждённого.

«ДИТЫНАХ» — свойское обращение, утверждающее невозможность предоставить курсанту отпуск, увольнение или отсутствие в наряде.

Разумеется, Будилко также использовал и прочие слова, вроде: «вот», «эх», «на», а когда напивался: «пы», «хы» и «мы», но за речь всё это не считал, стараясь не изменять основному словарю.

В остальном замначфак был душка. За факультет радел и дурака почти никогда не включал.

Кроме сакраментальных фраз, воспроизводимых Александром Ивановичем, в мозгу Костяна отчётливо запульсировала информация, что во время проверки лучше куда-нибудь спрятаться, дабы не отвечать на лишние вопросы: где он, почему он и как он.

Выбор же относительно места укрытия оказался прост. Исчезнуть необходимо следовало именно в рундук. Главное не в первый и не в последний. Опасность раскрытия. Лучше занять какой-нибудь из средних шкафчиков, в них-то он явно не заглянет. Под кровать же лучше ни в коем случае не лезть, поскольку это пространство легко просматривалось при самом незначительном наклоне.

Кроме того, в своём развитии подполковник Будилко не смог удалиться от земли далеко (здесь: имел низенький рост), и по факультету блуждала байка о том, как он, заприметив под кроватью прячущегося курсанта, не спеша подошёл и плюхнулся со всей дури сверху. Говорят, что на лбу у несчастного (несчастный здесь курсант. — Авт.) на всю жизнь остался след в клеточку. След от железной решётки. Прямо на лбу. «Как-то не хочется получить на память решёточку», — подумал Костян и окончательно остановился на рундуке.

Пока Костя раздумывал о месте своего временного захоронения, в коридоре дневальный громко и по-военному отчеканил: «Смирно! Дежурный по курсу, на выход!», после чего по палубе раздались бегущие шаги дежурного. «Блин, Будилко уже здесь», — осознал Костик и, не одеваясь, в одних синих военных труселях, нырнул в облюбованный двумя минутами ранее рундук.

Конечно, «нырнул» — это я громко сказал. Курсантский рундучок, он больше именно рундучок, нежели рундук. Это вам не гардеробная начальника Акамедии. Сильно там не разгуляешься. Костик об этом знал не понаслышке. Аккуратно раздвинув висящие фланки и кителя, он сложился вчетверо и, кряхтя, словно пенсионер, занял каждую свободную частицу своей временной обители.

Внутри оказалось ещё хуже, чем это представлялось снаружи. Стены давили, коленки упирались в ушные раковины, и рукам ничего не оставалось, как смиренно сложиться венком вокруг головы. В тот момент Константин осознал, как тяжело живётся трём категориям граждан: йогам в древнем Тибете, младенцам в утробе матери и прочим товарищам, вынужденным находиться в подобной незатейливой позе.

Александр Иванович расхаживал по кубрикам с явным нескрываемым удовольствием. «Вот что значит второй курс, — думал он. — И порядок тебе, и под кроватями никто не прячется, и в рундуках всё цивильненько. Это тебе не разгильдяи с четвёртого», — радовался зам образцовой нераспущенности Газоновского курса.

За подобными мыслями он и открыл дверь кубрика № 49, в котором затаился уже не годный к службе, но всё ещё находящийся на ней подчинённый. Подчинённый же даже и не заметил, как вошёл Будилко. Да это и не мудрено. Во-первых, пока замначфак шарился по курсу, у Костика совсем всё затекло. Совершенно всё. Даже язык. Во-вторых, с крыш начали производить массовый сброс сосулек и наледи, из-за чего грохот стоял как на боевых учениях. А в-третьих. да уже и не важно, что в-третьих, поскольку Косте Ш. с лихвой хватало и во-первых. В общем, к моменту захода перзама Списанный уже и дышал через рот и даже пустил греховную мыслишку, что отпечаток железной сетки на лбу — это не так уж и страшно.