Одним из первых клинических циклов в интерновском расписании продолжительностью в четыре месяца значилась щедрая на запахи и пострадавших гнойная хирургия. Местом положения изучения данного предмета назначалось не что иное, как медсанчасть № 18. В те года медсанчасть ещё располагалась на Полюстровском проспекте. Именно в ней Михалыч и столкнулся с тремя ужасами жизни в нашем Царстве. Но обо всём по порядку.
Итак, шефство над нашим ретивым товарищем взял опытнейший хирург, вдумчивый клиницист и просто отличный человек Юрий Николаевич Богжданов. Разумеется, что Юрий Николаевич отпирался от неопытных врачей-интернов, как мог, но, глянув в их светлые глаза, сдался и решил хоть как-то помочь медицине и внести лепту в уменьшение нашего врачебного кладбища. Стоит заметить, что, несмотря на двадцатилетний стаж работы и полжизни, отданных медицине, Юрий Николаевич проживал в коммунальной квартире вместе с женой и уже давно повзрослевшим сыном. Именно тогда Михалычу открылся первый ужас нашего существования (жизнью подобное тяжело назвать) и встал вопрос: а оно мне надо? Тем не менее самостоятельное плавание начиналось далеко не скоро, пока шла учёба, и отказываться от неё на седьмом году было бы непростительно грешно. Тем более здесь, в медсанчасти, руки не вязали и разрешали делать абсолютно всё. Практики хоть отбавляй. Михалычу дали две палаты, скальпель с зажимом в руки и вперёд. Колдуй, так сказать. Разумеется, Юрий Николаевич не посмел бросить процесс на самотёк. Он встал рядом и тщательно и посекундно контролировал каждый шаг юного доктора, поэтому впечатлительных читателей прошу к пугающим мыслям не обращаться.
Для тех, кто не в медицине, смело сообщаю: контингент гнойной хирургии составляют самые различные воспалительные процессы в мягких тканях человека. Таковыми являются и флегмоны, и абсцессы, и панариции, и ещё всякая куча самых различных гнойничковых (пиодерьмоидных) инфекций. Однако здесь, как и везде, на фоне общей гнойной массы достаточно легко выделялся особый отряд людишек. Отряд количеством в две четверти пациентов. Чаще всего подобные людишки представлялись мужским полом, находящимся в районе около сорока-пятидесяти лет, ведущими образ жизни «Пей, кури и веселись» и не сильно заботящимся о своём здоровье. Поводом для попадания последних в гнойную клинику являлось самое распространённое среди подобного контингента заболевание — ОЭСНК. Переводилась нозология не иначе как «Облитерирующий Эндартареит Сосудов Нижних Конечностей». Или, если на простом языке, «Частичное подгнивание культяпок». В общем, двумя словами, механизм болезни сводился к следующему.
Существо, похожее на человека, выпивало и курило. Спало. Опять курило. Вновь выпивало. Подобие с человеком пропадало окончательно. Но самое главное, что на подобные вливания организм реагировал двояко: на первое действие сосуды расширялись, а на второе — сужались. Подобная пляска у каждого продолжалась по-разному, но итог всегда оставался неизменным. Сосудам надоедало столь откровенное издевательство и они, недолго думая, а точнее, совсем не думая (в сосудах нет костного мозга. — Авт.), просто-напросто слипались. Происходило подобное обычно в одном из трёх мест: голове (инсультик), сердце (инфарктик) или ногах (наш драгоценный гнойный клиент). Если взрыв происходил в первых двух местах, то пациентом обычно занимался патологоанатом. А если поражались последние описываемые члены, то запускался очередной этап повреждения. На данном этапе начинали холодеть ноги. Существо на сей факт плевало, что есть мочи, или мочило, что есть плёва (не умираю же), и выпивало дальше. Вслед за похолоданием вылезала и новая оказия: перемежающаяся хромота. Опять, вместо того чтобы увидеть необходимого врача, пострадавший встречался с Зелёным Змием и Табакеркой. И вновь травил себя, и травил… и травил.
И лишь тогда, когда развивалась необратимая гангрена (а обратимых не бывает!), любитель выпить бежал, точнее, ковылял напрямую к доктору и плакал тоскливо в белый халат: «Что-то нога почернела и болит». Доктор смотрел, вздыхал и, отпустив шутку с мытьём ног, отвечал: «Гангрена у вас, батенька. Ампутировать надо бы, по бедро». На сиё заключение больной пытался возражать, просил какую-нибудь мазь, но предупреждение врача в стиле «без ампутации сгниёте целиком и заживо» неизбежно приводило несчастного пациента к нам. То бишь, ни больше ни меньше, как в медсанчасть № 18.
Михалыч, который постепенно поднабрался опыта на флегмонах и панарициях, стал потихонечку оперировать гангренозных больных. Давались подобные операции ему с трудом, но, к большому счастью окружающих, без летальных или иных непостижимых последствий. Вскоре рука товарища окрепла и набилась, а процедура отымания конечности стала даже вполне привычной.
Утро. Операционная. Чистота. Клиент на столе. Зафиксирован. Заинтубирован. Михалыч купается в «Первомуре», сушится полотенцем, поданным медсестрой из стерильного бикса. Оттуда же достаётся халат и перчатки, в которые ловко упаковывается наш вышеупомянутый академик. Подойдя к операционному столу, он, с помощью своего наставника, обрабатывает пострадавшую ногу спиртом, йодом и иммобилизирует стерильным бельём. После иммобилизации в ход идёт драгоценный (видно из названия) раствор «бриллиантовой зелени». Раз и всё. Именно зелёнкой, будто маркером, Михалыч рисует линию предстоящего разреза. Изобразив художества, он хватает со стола блестящий скальпель и вперёд.
— Помним о ровном лоскуте, — наставляет Юрий Николаевич, говоря о линии разреза для последующего создания анатомически верной культи.
— Есть! — козыряет интерн и прогоняет из рук дрожь.
Учитывая слабонервную читательскую публику, коей в наше время существует в избытке, само иссечение подгнившей конечности я описывать не буду. Так сказать, по морально-этическим соображениям. Отрезанная культяпка тяжело падает в пакет и отправляется в патологоанатомическое отделение, на гистологическое исследование. Операционная же бригада после бесконечной писанины в истории болезни, шурша подошвами, отправляется испить утренний чай. Ближе к обеду, конечно.
Так происходит изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год. И поток «желающих» ампутировать себе часть тела почему-то не иссякает. Иссекает в данном случае Михалыч, чувствуя себя в подобные минуты скорее мясником, нежели врачом. Мясником, отделяющим голяшку от туши. Приятного мало. Процесс бесконечный.
Потрудившись на благо человечества, вечером, после работы, наш товарищ возвращается в родные пенаты. Он устало тащит уже свои ноги по бульвару, едет на автобусе и садится в ближайшее метро. На ступенях эскалатора он по привычке раскрывает учебник и исчезает в нём. Его тело трясётся в бесчисленных тоннелях Боткинской подземки, быстро преодолевая большие расстояния. Увлекательное чтение медицины, как правило, продолжается весь путь. Порой Михалыч даже проезжает мимо нужную ему станцию и едет обратно. И вновь проезжает. И лишь одно может оторвать его от потрясающего чтения.
Лишь одно…
На N-й станции в дальнем конце вагона Михалыч слышит привычную для мегаполисных горожан речь: «Уважаемые граждане. Помогите, кто чем может инвалиду, ветерану кавказкой войны. Дай Бог вам и вашим детям здоровья!» Субъект, говорящий подобное, сидит в инвалидном кресле. Одет он в военно-полевую форму. На голове берет. На груди значки. Отсутствие одной ноги говорит о том, что инвалид действительно сказал правду. Но Михалыч, полезший к себе в карман за милосердным червонцем, вдруг неожиданно смущается. Он замирает, и пальцы, уже захватившие в кошельке милостыню, безжизненно разжимаются. Смущение, зародившееся в руке, хватает академика за горло и ползёт к голове. Михалыч растерян. Однако при ближайшем рассмотрении ветерана товарищ всё же детально понимает, что конкретно его смущает. А смущает его именно сидящий в коляске человек. Человек, выписанный из их драгоценного стационара, не давеча как месяц назад. «Ещё и эпикриз его помню», — подумал Михалыч и про себя возмутился: «Ничего не скажешь, ветеран. Ногу в бою потерял! Далеко в неравном бою. с алкоголем». Остальной контингент электрички верит значкам и медалям и милостиво подсыпает пепла в дальнейшие боевые действия.
