Через час я отказался от попыток уснуть и включил комический монолог из записей библиотеки. Юмор мне не очень понравился, однако номер был легким, энергичным, с меткими фразами и прерывался смехом аудитории. Вот чего не отнимешь у комедии, даже когда она слабая, – она вселяет ощущение безопасности.

В конце концов рубка куда-то уплыла от меня. Я смутно ощущал абсолютную тишину в жилом отсеке, значит, Чейз уснула, и я в некотором смысле остался один. Время от времени на приборной панели вспыхивали огоньки. Когда я очнулся, все еще было темно, а Чейз опять сидела в кресле пилота. Пока я спал, она накрыла меня пледом.

– Как у нас дела? – спросил я.

– Порядок.

– О чем ты думаешь?

В ее глазах отражались огоньки приборов. Я слышал ее дыхание, оно было одним целым с гудением и свистками компьютеров, случайным потрескиванием металлических стенок, протестующих против небольших поправок курса или изменения скорости, и с тысячью других звуков, которые слышны среди звезд.

– Я все думаю, – сказала Чейз, – о старой легенде, согласно которой Сим вернется в тот момент, когда Конфедерация будет нуждаться в нем особенно остро.

Она смотрела в иллюминатор.

– Где он? – спросил я.

– За горизонтом планеты. Сканеры не смогут поймать его еще несколько часов. Между прочим, через двадцать минут наступит рассвет.

– Вчера вечером ты сказала, что нам следует оставить его в покое. Ты и в самом деле так думаешь?

– Если честно, Алекс, то да. Меня тошнит от всего этого. Проклятая штука не должна быть здесь. Наверное, люди с «Тенандрома» среагировали на нее так же, как и мы. То есть, они приблизились к нему, поднялись на борт, а потом отошли, улетели домой и заставили всех хранить молчание. Почему? Почему, во имя Господа, они это сделали?

– Уйти сейчас, – сказал я, – значит, лишиться сна.

– Возможно, из ситуации нет выхода. Из того, что ты рассказал мне о Скотте, ясно одно: он стал одержимым. Не случится ли с нами то же самое после того, как завтра мы поднимемся на его борт?

Чейз сменила позу и вытянула длинные ноги (очень красивые в бледно-зеленом свете от приборов!):

– Если бы я могла стереть из памяти этот корабль, забыть все, уничтожить записи, улететь куда-нибудь и никогда не возвращаться, то, наверное, я бы на это пошла. Вон та штука, не знаю, что это такое, или как это может быть тем, чем кажется, она чужая в этом небе, в любом небе. Я не хочу иметь с ней ничего общего.

Чейз нажала несколько клавиш, и на мониторе развернулось записанное изображение корабля Сима. Она дала дополнительное увеличение. Конечно, он был темным. Но выглядел таким же настороженным и смертоносным, как и в программах, изображавших налет на Волчки или бой у Ригеля.

– Сегодня ночью я читала его книгу, – сказала Чейз.

– «Человек и Олимпиец»?

– Да. Сим сложный человек. Не могу сказать, что всегда с ним согласна, но он умеет навязать свою позицию. Например, он довольно яростно обрушивается на Сократа.

– Знаю. Сократ не принадлежит к числу его любимцев.

Ее губы дрогнули в мимолетной улыбке.

– Этот человек не уважал никого.

– Его критики тоже так считали. Сим, разумеется, заклеймил и их тоже, во второй книге, которую не закончил при жизни. «У критиков все преимущества, – сказал он однажды, – потому что они ждут, пока ты умрешь, и тогда за ними остается последнее слово».

– Жаль. – Чейз откинулась на спинку кресла и заложила руки за голову. – В школах никогда не рассказывают об этой стороне его характера. Тот Кристофер Сим, с которым знакомятся дети, выглядит безупречным, склонным к проповедничеству и неприступным. – Чейз нахмурилась. – Интересно, что бы он сделал с этим кораблем?

– Он бы поднялся на борт. А если бы не смог, подождал бы, пока не появятся дополнительные данные, и во время этого ожидания нашел бы, о чем подумать.

Корпус «Корсариуса» был местами обожжен и изъеден коррозией. Из-за периодической замены листов обшивки он казался покрытым заплатами. Навигационные и коммуникационные модули исполосованы шрамами, защитные экраны в хвостовой части покороблены, а кожух двигателей отсутствовал.

– Тем не менее, – заметила Чейз, – я не вижу крупных повреждений. Правда, есть одна странность.

Мы подходили к кораблю в капсуле «Кентавра». Здесь было довольно тесно, ведь капсула – не более, чем пузырь из пластмассы с несколькими двигателями.

– Кожух привода не сорван взрывом. Его сняли. Не уверена, но все выглядит так, будто сами двигатели отсутствуют. – Чейз указала на два объекта в форме гондол, которые я поначалу принял за двигатели Армстронга. – Нет! Это только их внешняя оболочка. Я не вижу сердечников. А они должны быть видны.

– Они должны там быть, – возразил я. – Если кто-то намеренно не искалечил корабль, после того, как он прибыл сюда.

Чейз пожала плечами.

– Кто знает? Остальное выглядит не лучше. Держу пари, там полно поврежденного вооружения и оборудования.

– Незавершенный ремонт, – констатировал я.

– Да. Ремонт, произведенный в спешке. Корабль в таком состоянии я бы в бой не повела. Но, за исключением двигателей Армстронга, он выглядит вполне пригодным к службе.

Над корпусом «Корсариуса» выступали соленоиды, застывшие и холодные.

– И они тоже, – прибавила Чейз.

Корабль был скован холодом времени.

Чейз сидела в кресле пилота, озадаченная и, возможно, напуганная. Многоканальная связь была включена, мы прослушивали частоты, на которых мог бы вести передачу «Корсариус», будто ожидая сообщений.

– Должно быть, хроники ошибались, – сказал я. – «Корсариус» явно не был уничтожен у Ригеля.

– Очевидно...

Чейз регулировала изображение на мониторах, хотя в этом не было никакой необходимости. Компьютеры «Кентавра» совмещали схему найденного корабля с древними изображениями «Корсариуса», повторяя процесс снова и снова, в бесконечных деталях.

– Значит ли это, что Сим мог уцелеть у Ригеля?

Чейз покачала головой.

– Будь я проклята, если знаю.

– А если он выжил, зачем прилетел сюда? – продолжал рассуждать я. – Черт, отсюда очень далеко до зоны сражений. Мог ли «Корсариус» вообще совершить такой перелет?

– О, да, – ответила Чейз. – Дальность полета любого из этих кораблей была ограничена только количеством запасов, которые могут уместиться на борту. Они могли это сделать. Вопрос в другом: зачем? Может они сделали это не по своей воле. Может, Сим и его корабль попали в руки ашиуров. Вдруг он выжил в битве при Ригеле, но был ранен и потом бродил по свету, не зная, кто он такой? Глупо. Даже если и есть доля правды в теории о кораблях-двойниках, что им здесь понадобилось? У кого в самые тяжелые для Сопротивления дни оказалось столько времени, чтобы забраться так далеко с боевым кораблем, который крайне необходим дома?

Мы проплыли над носовой частью, мимо яростных глаз и клюва фурии, мимо орудий на носу корабля. Чейз описала небольшую петлю. Корпус резко ушел в сторону, в иллюминаторах проплыла голубая, залитая солнцем поверхность планеты. Потом и она ушла в сторону, уступив место широкому пространству черного неба.

Мы много говорили. Пустая болтовня. О том, как быстро зажила нога Чейз, как хорошо было бы вернуться домой, сколько денег мы можно на этом заработать. Мы, по-видимому, не хотели, чтобы беседа прервалась. А тем временем мы приближались к нашему артефакту. Чейз провела капсулу вдоль корабля, остановившись у главного люка.

– Если у тебя есть какие-то сомнения, – сказала она, повысив голос, чтобы подчеркнуть значимость слов, – он слеп и мертв. Его системы слежения не сделали никаких попыток просканировать нас и сделать запрос.

Мы надели шлемы скафандров, в которые облачились заранее, и Чейз выпустила из кабины воздух. Когда зажглись зеленые огни, она откинула фонарь, и мы выплыли наружу. Чейз двинулась к входному люку, а я задержался, чтобы взглянуть на ряд букв кириллицы, выгравированных на корпусе. Это был кодированный индекс корабля, совпадающий со знаками на «Корсариусе» из модельных программ.