Порванная одежда, искореженные латы и оружие висели в зале царского дворца.

– Все это принадлежало царю Леониду, – пояснил нам сын регента Павсания, Плейстоанакс. – Мой отец подобрал все это у Фермопил, когда вез домой тело Леонида. Мой дед и царь Леонид были братья. Пожалуйста, не трогайте здесь ничего, мой отец никому не позволяет трогать эти вещи!

Я убрал руку, которой дотронулся было до хитона покойного царя, а Фемистокл заверил юношу, что мы ничего трогать не будем. Ио шепнула Полосу:

– Значит, ты хочешь стать великим воином? Видишь, какую цену за это приходится платить?

Полос, похоже, ее даже не слушал; потрясенный, он лишь смотрел на все вокруг огромным темными глазами.

– Все мы смертны, – сказал Плейстоанакс. – Я знаю, что должен умереть, но я бы очень хотел умереть так, как он, – в рукопашной битве с врагом, видя его лицо!

– Вряд ли он видел лицо того, кто его убил, – заметил я. – Ему нанесли сзади удар дротиком.

Плейстоанакс улыбнулся:

– Я вижу, ты многое знаешь о том героическом сражении, господин мой.

Да, царь Леонид прорвал оборону варваров и угрожал их предводителю, один из стражников которого и убил Леонида именно так, как ты сказал.

Фемистокл смотрел на меня прищурившись.

– Не думаю, чтобы Латро мог помнить историю Леонида – если он вообще когда-нибудь ее слышал. Как ты это узнал, Латро?

– По его хитону. Там большое кровавое пятно на плече у ворота, однако на боках крови почти нет; и мне еще кажется, что Леониду, уже мертвому, кто-то отрубил ноги и руки. А вот след от той раны, что оказалась для него смертельной, – круглая дырка на спине, примерно на ладонь выше талии, и совсем небольшое отверстие спереди – там, где наконечник копья вышел из груди.

Плейстоанакс все это время внимательно рассматривал хитон, не решаясь даже коснуться его. Он пока что еще подросток, хотя довольно высокий и, пожалуй, чересчур красивый на мой вкус.

– Дротик пробил заднюю пластину его кирасы, – продолжал я, – прошел сквозь тело и был остановлен нагрудной пластиной. Стрела никогда бы не смогла пробить бронзу, да и отверстие оставила бы поменьше. Разрез от меча был бы более широким, как и от кинжала. А тяжелое копье – если бы ударил всадник – проделало бы огромную дыру, да, пожалуй, и нагрудную пластину тоже пробило бы. – Я хотел еще сказать, что дыра на хитоне – если бы ударил своим копьем гоплит – тоже была бы больше, однако вовремя умолк. А потом сказал:

– Царь Спарты не должен был подставлять спину под вражеские копья. Так что, по всей вероятности, кто-то метнул дротик с довольно близкого расстояния, причем метнула его чья-то умелая и сильная рука. И из-за спины.

Молодой однорукий спартанец влетел в зал, оборвав своим появлением мою речь. Из того, что я прочитал с утра в своем дневнике, я знаю, что это Пасикрат. Я поздоровался с ним, назвав его по имени, и, хотя выражение его лица осталось непроницаемым, в глазах вспыхнуло удивление. Однако сказал он только то, что обязан был передать:

– Великий регент сейчас примет вас, в том числе и детей.

– А меня? – Плейстоанакс надменно поднял бровь, что должно было означать, что себя к понятию "дети" он не относит, хотя вряд ли он был старше Ио.

Регент Павсаний поднялся нам навстречу и приветствовал нас самым сердечным образом: обнял Фемистокла, Симонида и меня, потрепал Ио по голове и ласково ущипнул Полоса за щечку. Хотя Ио предупреждала меня, чтобы я не слишком доверял ему, мне он сразу понравился. Его лицо превращено в ужасную маску шрамами от старых ран, из-за которых правый угол его рта постоянно приподнят, словно он усмехается. Однако разве можно винить человека за полученные в бою увечья!

– Это Тизамен, мой прорицатель, – сказал регент, указывая на какого-то коротышку, который тут же вскочил. Увидев его, я быстро посмотрел на Ио.

"Мы обо всем поговорим позже", – сказал я ей взглядом. Она мне описывала этого похожего на кролика человечка как самое настоящее чудовище, однако "чудовище" готово было прыгать перед Фемистоклом на задних лапках, стоило тому щелкнуть пальцами.

– Садитесь же, прошу вас. И ты тоже, Пасикрат. Поскольку ты идешь с нами, то почему бы и тебе не послушать нашу беседу.

Фемистокл поднял голову:

– Кимон говорил мне, что ты, великий регент, желал бы, чтобы Латро представлял Спарту в Дельфах? А сам ты будешь участвовать в Играх?

– Да, я туда отправлюсь, и вместе с тобой, если ты не против, – потому-то я и просил вас всех прийти сюда. Это безусловно произведет благоприятное впечатление, если мы сегодня во время церемонии упомянем о нашем решении отправиться на Игры вместе.

Фемистокл и регент уселись, остальные тоже сели, и Фемистокл сказал:

– Я довольно давно не видел соревнований – для меня это большое искушение. Вон Симонид каждый год бывает на Играх.

– Это же моя работа! – скромно заметил старый поэт. – Я прославляю победителей из Афин и даже платы не прошу. Я как бы отдаю тем самым свой долг городу, который так хорошо принял меня, иноземца. А от представителей других городов, если они побеждают, мне порой действительно достается богатое вознаграждение.

Регент Павсаний подмигнул сыну:

– Предположим, победителем стану я. Ну как, поэт, ты ведь не заставишь платить меня, а? Разве ты сам – как, впрочем, и Афины – не нам обязан победой при Платеях?

Симонид откашлялся:

– Да, разумеется. Я бы даже сказал, что мы вам обязаны в той же степени, что и вы – всей Аттике, когда Фемистокл – о, это всего лишь пример! – выиграл битву при Саламине. Кстати, кто был тот, кого вы, спартанцы, поставили во главе соединенных флотов? Я забыл его имя… Так или иначе, из двух названных побед я бы счел Саламин более важной – ведь то была первая ваша сокрушительная битва с персами.

Павсаний громко рассмеялся, ему вторили толстенький прорицатель и однорукий Пасикрат, а потом засмеялся и сам Фемистокл. Ио прошептала:

– Но ведь это Фемистокл командовал флотами при Саламине!

Регент вытер слезы, выступившие от смеха у него на глазах.

– Бедняга Эврибиад![75] Его славы хватило бы на дюжину полководцев, однако никто не желает выказать ему должное уважение. Если я одержу победу, Симонид, ты сочинишь в мою честь победную оду. Бесплатно, раз ты сам на этом настаиваешь. Впрочем, никто никогда не мог упрекнуть меня в неблагодарности.

Симонид молча ему поклонился.

– Мое участие в Играх, однако, носит лишь номинальный характер, – продолжал Павсаний. – Это не секрет, и сейчас вы узнаете весь расклад: именно моя тетка тренировала нашу команду. Насколько я понимаю, с нею вы уже встречались?

Фемистокл и Симонид кивнули.

– У нее особый глаз на лошадей, и она отлично умеет с ними обращаться.

Однако вам закон известен: ни одна замужняя женщина или вдова участвовать в Играх не может. Вступишь в брак, добра не жди – видно, так решили боги, – пошутил регент. – Мы сперва сочли это не столь большим препятствием – ведь Горго могла бы передать свою команду Плейстарху…

– Разумно, – вставил Фемистокл. – Но что-то не получилось?

– Дело главным образом в самом Плейстархе. Он ведь еще мальчишка, но упрямства у него не меньше, чем у любого взрослого спартанца. И он настаивает на том, чтобы самому поехать в Дельфы – если мы, разумеется, хотим, чтобы он возглавил нашу команду. Полагаю, на самом-то деле он рассчитывает сам поучаствовать в гонках на колесницах, хотя духу предложить это матери у него не хватает.

Фемистокл тихонько засмеялся.

– Ну и, естественно, тетка моя и слышать об этом не желает. Как, впрочем, и наши архонты – они начинают страшно нервничать, стоит одному из царей покинуть Спарту: кто знает, когда варвары вздумают снова начать войну?

Фемистокл сказал примирительно:

– Ну, я надеюсь, война пока что окончена. А царю Спарты грозит куда больше опасностей на Пелопоннесе, чем за его пределами.