Эта речь Урайи показалась всем готам очень полезной. И тотчас же вызванный ими из Вероны Ильдибад явился к ним. Там он был облачен в королевскую порфиру и провозглашен королем готов. Они просили его при теперешнем положении дел принять все возможные меры в их интересах. Так вступил на престол Ильдибад. Немного времени спустя, созвав всех готов, он сказал: «Я знаю, что все вы, мои сотоварищи по боям, люди очень опытные в ведении войны, так что, конечно, мы никогда не пойдем на воину очертя голову. Разумная опытность менее всего может толкнуть на бессмысленную храбрость. Вспомнив обо всем, что случилось с нами раньше, следует теперь подумать о настоящем положении дел. Забвение того, что уже успело пройти, многих в ненужный момент побуждало на решительные действия вследствие именно этого незнания и в минуты крайней важности в достаточной мере им повредило. Ведь Витигис не против нашей [210] воли, не действуя самостоятельно против вас, отдал себя в руки врагов, но, отказавшись от энергичного образа действия, утомленные постигшими вас тогда превратностями судьбы, вы решили, что вам самим выгоднее, сидя дома, повиноваться Велизарию, чем без конца подвергать опасности собственную жизнь. Теперь же, услыхав, что он отправляется в Византию, вы решили начать переворот. Но каждый из вас должен бы подумать, что не все делается для людей так, как им кажется нужным, но что часто исход дел, казавшийся верным, сверх всякого ожидания, бывает обратным. Удача и раскаяние, многое исправляющие, бывают неожиданными. Что это случится и теперь с Велизарием, нет ничего невозможного. Поэтому сначала нужно спросить его самого, не хочет ли он вернуться к прежде заключенному договору, и затем уже, если это не удастся, приступить к каким-либо действиям». Так сказал Ильдибад. И готам показалось, что его планы хороши, и они спешно отправили послов в Равенну. Явившись к Велизарию, они напомнили ему о договоре и горько упрекали за нарушение, по их мнению, обещаний. Они называли его добровольным рабом, стыдили его, говорили, что ему не стыдно променять царское достоинство на рабство; упрекая его во многом другом подобного же рода. они звали его к власти. Равным образом они твердо обещали, что Ильдибад придет к нему добровольно, чтобы сложить свою порфиру к его ногам и провозгласить Велизария императором готов и италийцев. Так говорили послы, думая, что Велизарий немедленно без всякого колебания схватится за титул императора. Он же, чего они никак не ожидали, прямо ответил им, что при жизни императора Юстиниана нога его не вступит на императорский трон и он не примет звания императора. Услыхав это, они быстро удалились и передали Ильдибаду весь этот разговор. Велизарий отправился в Византию. Вместе с тем окончилась зима, а с ней окончился и пятый год (539-540) войны, которую описал Прокопий.

1. И вот, хотя дела были еще в неопределенном положении, Велизарий прибыл в Византию вместе с Витигисом и знатнейшими из готов, имея при себе сыновей Ильдибада и везя все сокровища. Его сопровождали только Ильдигер, Валериан, Мартин и Геродиан. С удовольствием увидал император Юстиниан Витигиса и его жену своими пленниками и удивлялся толпе варваров, их физической красоте и огромному росту. Приняв замечательные сокровища Теодориха в Палатин (дворец), он разрешил сенаторам секретно их осмотреть, завидуя огромности совершенных Велизарием подвигов. Он не выставил их на показ народу и не дал Велизарию триумфа, подобно тому, как это сделал он для него, когда Велизарий вернулся с победой над Гелимером и вандалами. Однако имя Велизария было на устах у всех[1]: ведь он одержал две такие победы, каких раньше ни одному человеку никогда не удавалось одержать, привел в Византию с боем взятые корабли, двух пленных царей, отдав в руки римлян в качестве военной добычи потомство и сокровища Гензериха и Теодориха, славнее которых среди варваров никогда никого не было, и вновь вернул римскому государству богатства, отобранные им у врагов, в столь короткое время возвратив под власть империи почти половину земель и моря. Для византийцев было величайшим удовольствием видеть каждый день, как Велизарий выходил из своего дома, идя па площадь, или возвращался назад, и им никогда не надоедало смотреть на него. Его выходы были похожи на блестящие триумфальные шествия (овации), так как его всегда сопровождала большая толпа вандалов, готов и маврусиев. Он был красив и высок ростом и превосходил всех благородством выражения лица. И со всеми он был настолько мягок и доступен, что был подобен человеку очень бедному и незнатному. Любовь к нему как к начальнику со стороны воинов и земледельцев была непреодолима. [212] Дело в том, что по отношению к воинам он больше, чем кто-либо другой, был щедрым. Если кто из воинов в стычке подвергался какому-либо несчастию, будучи ранен, то он прежде всего успокаивал его мучения, мучения, вызванные раной, крупными суммами денежных подарков, а наиболее отличившимися подвигами он позволял иметь как почетные отличия браслеты и ожерелья; если же воин терял в сражении или коня, или лук, или другое какое оружие, то он тотчас же получал от Велизария другое[2]. Земледельцы любили его за то, что он настолько бережно и заботливо относился к ним, что под его командованием они не испытывали никакого насилия; напротив, все те, в стране которых он находился со своим войском, обычно богатели сверх меры, так как все, что продавалось ими, он у них брал по той цене, какую они спрашивали. И когда созревал хлеб, он очень заботливо принимал меры, чтобы проходящая конница не причинила кому-нибудь убытка. Когда на деревьях висели уже зрелые плоды, он строго запрещал кому бы то ни было касаться их. Ко всему этому он отличался замечательной сдержанностью: он не касался никакой другой женщины, кроме своей жены. Взяв в плен такое огромное количество женщин из племени вандалов и готов, столь выдающихся красотой, что более прекрасных никто на свете не видал, он никому из них не позволял явиться себе на глаза или встретиться с ним каким-либо другим образом. Во всех делах он был исключительно прозорлив, но особенно в затруднительных положениях он лучше всех других умел найти наиболее благоприятный выход. В опасных условиях военных действий он соединял энергию с осторожностью, огромную смелость с благоразумием, и в операциях, предпринятых против врагов, он был то стремителен, то медлителен в зависимости от того, чего требовали обстоятельства. Помимо всего этого, в самых тяжелых случаях он никогда не терял надежды на удачу и никогда не поддавался панике; при счастьи он не кичился и не распускался; так, пьяным никто никогда не видел Велизария. Все время, когда он стоял во [213] главе римского войска в Ливии и в Италии, он всегда побеждал, захватывая и овладевая всем, что ему попадалось навстречу. Когда он прибыл в Византию, вызванный императором, его заслуги стали понятны еще больше, чем прежде. Сам он, выдаваясь высокими духовными качествами и превосходя бывших когда-либо военачальников как огромными богатствами, так и силами своей щитоносной охраны и копьеносных телохранителей, стал, естественно, страшен для всех — и властвующих, и воинов. Думай, никто не осмеливался противоречить его приказаниям и совершенно не считал недостойным себя со всем рвением выполнять то, что он приказывал, уважая его высокие душевные достоинства и боясь его могущества. Семь тысяч всадников выставлял он из собственных своих владений; все они были, как на подбор, и каждый считал себе за честь стоять в первых рядах и вызывать на бой лучших из неприятелей. Старейшие из римлян, осаждаемые готами, видевшие, что происходит в отдельных столкновениях с врагами, с величайшим удивлением в один голос говорили, что один дом Велизария уничтожает всю силу Теодориха. Таким образом, Велизарий, могущественный, как сказано, и по своему политическому значению, и по таланту, всегда имел в виду то, что может принести пользу императору, и то, что он решил, он всегда выполнял самостоятельно.