В действительности Дэвид был совсем маленьким ребенком. И с каждой неделей он становился все меньше. За восемь недель, истекших с момента его поступления в больницу, он потерял двенадцать фунтов. Лицо приобретало очертания черепа. Глаза лихорадочно блестели.

— Мы готовы, Дэвид.

Он кивнул. Дэвид был поглощен своими компьютерами, Бренда — своими. Пропасть между ними когда-то, подобно мостику, соединял отец, Дэррил Чейз. Разведенный, потом погибший. Триас физически ощущала его отсутствие.

Миссис Чейз подняла голову, встала и одернула свой безупречно сшитый деловой костюм. Протянула теплую влажную руку.

— Спасибо, что нашли для нас время.

— Ваш терапевт, доктор Кейдж, мой старый друг. Мы вместе работали в Стэнфорде. Я уважаю его мнение.

Дэвид тихо шел сзади, не говоря ни слова.

Бренда нарушила молчание.

— Доктор Кейдж сказал, что вы получили степень в двадцать три года. А книгу «Сны» написали в двадцать четыре. Это правда?

— Просто поразительно, на что способен увлеченный человек. Впрочем, вам-то это известно лучше, чем кому бы то ни было. Сколько известно женщин афро-американского происхождения — вице-президентов таких компаний, как «Дэйта-Комп»?

Триас открыла перед Дэвидом дверь своего кабинета и заметила, как он двигался. Неуклюже, словно его телом управлял кто-то извне. Словно он терял контакт с собственным телом и продолжал двигаться лишь благодаря усилию воли. Странно.

Она скользнула за стол из черного дерева. За ее спиной на стене висел большой плакат: «Сплю ли я СЕЙЧАС?»

— Садись, пожалуйста, — жизнерадостно сказала Триас. — Я хочу проверить то, что мы записали вчера, Дэвид. Когда начались кошмары?

— Три месяца назад. — Его голос звучал очень тихо. Она подождала продолжения. Но, как и во время вчерашней беседы, он просто опустил глаза в пол, рассматривая узоры ковра.

— Мы как раз вернулись из отпуска, — подсказала Бренда.

— Хорошая была поездка?

Он кивнул.

— Было ли в ней что-то необычное?

Он ничего не сказал. Наконец мать прервала молчание.

— После того, как Дэррил… умер, мне кажется, что я делаю что-то не так. В «Дэйта-Комп» дела пошли плохо, и фирма потребовала моего повышенного внимания. — Она стиснула руки на коленях. — Дэвид тоже его требовал. Отпуск был для нас возможностью побыть вместе в тех местах, где мы когда-то были счастливы.

Доктор Триас кивнула:

— Дэвид. Расскажи мне о своих снах.

Он глубже ушел в кресло.

— Дэвид? — нетерпеливо прошептала Бренда.

Он отвернулся от нее.

— Они всегда разные, — пробормотал он. — Те, что я помню.

— Можешь рассказать один, который ты помнишь наиболее отчетливо?

— Они все разные, — повторил он. — И все одинаковые.

— Расскажи тот, что помнишь. — Бренда открыла рот, но Триас предостерегающе подняла палец.

В кабинете долго висела тишина. Раздавалось только стрекотание кондиционера. Потом Дэвид заговорил.

— Я — что-то вроде мотылька, — сказал он. — То есть у меня есть крылья, и я летаю. Иногда я пролетаю мимо чего-то блестящего и могу видеть себя, и я выгляжу, как я сам. А иногда я смотрю на свое тело и выгляжу как насекомое, но это нормально, мне это тоже нравится. И вот я летаю в этом саду. И я просто смотрю на цветы и на всякие вещи, мимо которых пролетаю. А потом я врезаюсь в это.

— Это?

— Что-то липкое. И я пойман.

Внезапно Дэвид перестал просто рассказывать об этом. Он уже жил в этом. Его тело задергалось.

— Я пытаюсь вырваться. Я дергаюсь, но это больно. Словно я разрываю тело на части, пытаясь вырваться.

Он высоко поднял плечо и выпрямил левую руку, словно его пальцы были приклеены к стулу.

— Что-то приближается ко мне, — прошептал он. Его тело почти вибрировало, словно он был туго натянутой струной, которую дергала рука плохого музыканта. — Оно приближается…

— Ты можешь это описать?

— Восемь ног. Черное круглое тело. О боже… — Его глаза широко раскрылись, затем закатились. — Челюсти, челюсти! — И он закричал: — Мама!

Бренда вскочила с места.

— Сядьте! — остановила ее Триас. Потом она добавила: — Пожалуйста. — Приятно улыбнувшись, она вновь повернулась к Дэвиду: — Это паук?

— Да.

— Разве ты не понимаешь, что только наблюдаешь за пауком, пытающимся убить мотылька? Что ты находишься в своем собственном саду?

Казалось, можно было расслышать скрип рычагов в его мозгу, которые пытались остановить движение мысли, изменить его направление.

— Сад?.. — спросил он наконец.

— В своем собственном саду. Это просто маленький паук. Разве ты не видишь? И ты можешь, если захочешь, наступить на него пяткой и раздавить?

Дэвид судорожно глотнул и кивнул, еще не до конца веря ее словам, но пытаясь в них поверить.

— Хорошо, возвращайся к нам, — сказала Триас. — Тебя преследует именно этот сон?

Он уставился в пол.

— Однажды я был птицей со сломанным крылом. Ко мне подкрадывалась кошка. Потом я был пескарем, и меня поймала какая-то медуза. Она жалила по-настоящему.

— Когда у тебя был этот сон? — спросила доктор Триас.

— Две недели назад.

— Боль казалась очень реальной?

Он посмотрел на мать, потом опять на врача.

— Нет, — сказал он, и в его юных глазах светился неистовый ум. — Вы не слушаете меня. Никто меня не слушает. Я же сказал, что она жалила по-настоящему.

Бренда тяжело вздохнула. Мальчик сорвал с себя рубашку. Его спина была исполосована пятью тонкими параллельными полосами. Было похоже, словно кто-то неглубоко прорезал кожу лезвием, а затем втер в раны квасцы.

— Как это случилось? — спросила Триас.

— Во сне. — Он оглядел комнату и внезапно расплакался. — Я знал, что вы мне не поверите. Никто мне не верит. — Он сорвался с кресла и вылетел в коридор. Бренда вскочила со своего стула, но Триас удержала ее, покачав головой. — Одна из сестер приведет его обратно.

Длинным ногтем Бренда потрогала кутикулу на левом большом пальце.

— Что вы об этом думаете?

— Стигмат? — мрачно улыбнулась Триас. — Существуют задокументированные случаи ран, вызываемых психосоматическим путем. Но это еще далеко не изучено.

— Что же это тогда?

— Это была ваша первая поездка за три года?

— Да. — Бренда уставилась в пол. — Мне необходимо было попытаться. После того, как его отец… мой бывший муж скончался. И при таких ужасных обстоятельствах. — Ее руки задрожали, она часто заморгала. Она долго рылась в сумочке, пока не достала салфетку и не вытерла глаза.

— Какие же это были обстоятельства?

— У Дэррила было больное сердце. Я умоляла его умерить пыл, но пение было его жизнью.

— Пение?

— Да. Он был вторым голосом в группе. Гастроли. Много выступал в клубах. Это было очень увлекательно. Он всегда находился на пороге создания хита.

Улыбка Бренды была грустной, ласковой, сожалеющей, но не горькой.

— «Еще немного, и мы сделаем хит, детка». Бывало, получит небольшой чек, на две-три тысячи долларов. И говорит: «Еще немного, детка…»

— Вы были основным кормильцем семьи?

— Он зарабатывал, но нерегулярно. Одному из нас приходилось заботиться о будущем. Видит бог, Дэррил не стал бы. — Она вновь вытерла глаза. — После развода он снял квартиру. Сосед нашел его мертвым. — Голос понизился до шепота. — Он пытался доползти до телефона. Я думаю… я думаю, Дэвид считает, что его отец умер, поскольку нас не было рядом.

— Понимаю. Вы очень озабочены своей карьерой, не так ли?

— Вы хотите сказать, что он делает это, чтобы привлечь внимание?

— Такое случается.

— Но он просыпается с воплями.

— Это очень легко сымитировать.

Бренда непреклонно покачала головой.

— Нет. Еще с младенчества, когда у Дэвида были кошмары, его дыхание характерно изменялось. Прежде чем закричать, он издавал тихий, скулящий звук. Когда начинались эти изменения, он спал. Так же происходит и сейчас перед началом кошмара. Он никоим образом не мог бы узнать о своем поведении во сне.