Между Портом-Марией и Кингстоном курсировал один из древних сельских автобусов, у которых обычно бывают имена наподобие «Принц Альфонсо» или «Король Табби». Они бывают набиты цыплятами и козами, так же, как и людьми, и когда на перевале начинается болтанка, все в салоне хаотически катается и кувыркается.

Возле маленькой деревушки Френдшип в автобус вошла красивая женщина и села рядом со мной. Внезапное ее прикосновение вызвало во мне странное, забытое ощущение — сексуальный позыв. Моя длительная изоляция от женщин навела на меня сон наяву, в котором я представлял, что занимаюсь любовью с сидевшей рядом женщиной. Под беспорядочное раскачивание автобуса я начал мысленно раздевать ее.

Затем мы вытянулись рядом, услаждая друг друга. Автобус и его многочисленные обитатели задрожали и исчезли из глаз. Остались только мы с женщиной, ее медового цвета кожа таяла на моем теле, пока мы страстно преодолевали изгибы перевала, помня лишь о своей плоти, своем вожделении.

Когда мы уже спиралью ввинчивались в оргазм, автобус внезапно отчаянно затормозил и, не вписавшись в поворот, рухнул вниз с горы. Бамбуковые стволы колотили об обшивку машины, и нас швыряло из стороны в сторону. В лица пассажиров полетел багаж; раздались крики, вопли, стоны агонии.

Инстинктивно я сжал руку сидевшей рядом женщины. В ту же секунду автобус начал кувыркаться и в конце концов приземлился в реку. Сжатый барахтающимися телами, я беспомощно наблюдал, как поток, захлестнувший покореженный автобус, смыл ребенка.

— Надо выбираться отсюда! — крикнул я женщине, чью руку все еще сжимал.

С силой вытянув ее из переплетения тел, я вырвался наружу через уже разбитое окно, и река укрыла нас своим сумраком. В течение следующих нескольких секунд автобус скрылся под водой, и мы принялись бороться за свои жизни с беснующимся потоком.

Река Два Дракона известна своим предательским характером. Разбухший от недавних дождей, поток швырял и терзал нас до тех пор, пока неожиданно мы не врезались в какой-то твердый предмет. Это была стальная балка, прикрепленная к недостроенному мосту. Зеленая вода яростно била нас со всех сторон. Мы оба были пригвождены к стальному выступу.

И тут, к своему ужасу, я осознал, что отпустил руку женщины. Ее нигде не было видно. Вокруг меня вздымались лишь бешеные буруны. Женщина исчезла, ее смыл поток.

Мне оставалось лишь взобраться по стальному шпилю в небо, продвигаясь дюйм за дюймом и тихо ругаясь. Я знал, что преодолел предел своих возможностей, зашел за черту, в сумрачный, не поддающийся определению мир, где доступно чистое ощущение истины. Все вокруг сверкало, словно иней на солнце.

Затем я увидел сметенный взрывом Вавилон, и ноты нью-орлеанского джаза защекотали внутренний слух. Я зачарованно следил, как львиноподобное солнце с монументальной грацией заходит над Вифлеемом. Взрывающиеся пшеницей поля Иерихона, переливающаяся акварель Атлантиды, висящие над Нилом черные тучи.

Я затерялся в качающихся кедрах Ливана в поисках своего имени, в поисках любви, а дети Освенцима слушали скрипку Сеговии, рыдающую в снегах.

Потом все взвихрилось и куда-то умчалось.

Меня сотрясли рвотные спазмы. Я посмотрел на свою ладонь и увидел смятую полоску ткани, разорванную финишную ленточку. В течение нескольких безумных секунд я успел побывать всем: рыбой, ящерицей, обезьяной, человеком. Затем я услышал беспорядочные крики, увидел окружавшие меня лица. Забег окончился, я победил. Толпа приветствовала меня.

Я встал на ноги и, шатаясь, посмотрел в небо. И прежде, чем крылья закрыли от меня солнце, я увидел глаза соколихи.

Кэмерон оглядел просторный пол из твердого дерева в рекреационном центре Проектного института. Хотя он активно использовался как учеными, так и административным персоналом для игры в баскетбол и волейбол, на хорошо отполированной древесине нельзя было заметить ни царапинки — и все это без лака или защитных покрытий. Дерево темора оказалось уникальным представителем местной флоры. Производные из его коры служили сырьем для заменителя ацетилколина, являвшегося многообещающим средством для восстановления памяти и борьбы со старческим слабоумием. Исследовательская группа Кэмерона работала над синтезом этого вещества в водорастворимой форме.

Но сейчас Кэмерон был не в рабочем настроении. В настоящий момент его вниманием нераздельно владел полированный, девственно-гладкий пол. Он сделал шаг вперед, еще один, медленно и плавно прокладывая путь по невидимой извилистой дорожке. Каждое движение вытекало из предыдущего, при этом нельзя было заметить, когда кончалось одно движение и начиналось следующее. Но каждое движение было отточенным.

Шаг. Второй. Поворот, пируэт.

Вот только некого было кинуть на пол. И некому было кинуть на пол его.

Кэмерон мысленно переключился с дзюдо на карате и пожалел, что недостаточно тренирован в этом искусстве. Его опыт и категория сложности оценивались лишь зеленым поясом. И все же каратист мог наносить удары фантому, чувствуя при этом удовлетворение. Что касается дзюдо, то оно требовало уке, который бы оказывал сопротивление, и тори, который бы парировал броски. Но в этом мире не было дзюдоистов.

И тут, как ни странно, в зале возник каратист. Перед Кэмероном задрожал воздух, возможно, от теплового излучения. Он поднял взгляд и увидел безмятежные черты Хидео Накаджимы, своего старого сенсея, с такой отчетливостью, что мог рассмотреть поношенный черный пояс и все детали вышивки до последней нитки.

Сенсей приближался к нему не спеша, совсем не с той скоростью, с которой встретил бы высокоопытного противника в открытой борьбе. Он провел серию ударов. Кэмерон блокировал их и с разворота нанес круговой удар. Грациозным и экономичным движением сенсей уклонился от удара и сделал боковой выпад. Кэмерон увидел, что нога сенсея дотронулась до его доги, но ничего не почувствовал. Он быстро, прокрутил в памяти первую серию заблокированных им ударов и отметил, что пропустил прямой выпад. Однако удара при этом не было. Значит, никаких выпадов он не блокировал.

Кэмерон повернулся к партнеру и никого перед собой не увидел.

В стороне стоял Руководитель Проекта. Рядом с ним был алкайданский гость, которого Кэмерон раньше не замечал. А может, замечал?

Алкайданец с улыбкой отвернулся.

Руководитель Проекта аккуратно сложил руки перед собой на столе и внимательно посмотрел на них Кэмерон тоже посмотрел на них. Эти руки были оружием, столь же смертоносным, как руки каратека. Сколько анкет перелистали руки Мэйнваринга, сколько меморандумов они подписали! И каждый из этих документов мог разрушить любую карьеру.

Но сейчас это не были руки палача. Мэйнваринг сам казался обеспокоенным.

— Питер, — сказал Мэйнваринг, — с облегчением должен сказать, что наши хозяева все же продлили нам визу. При этом с болью сообщаю, что она продлена и вам тоже. Но факт остается фактом.

Кэмерон ждал, но взгляд Мэйнваринга вернулся к наманикюренным и неподвижным рукам.

— Приглашение, — повторил Кэмерон без вопросительного оттенка.

— Они приглашают вас на собеседование. Если вы зарекомендуете себя удовлетворительно — что бы это ни значило, — вы будете приглашены на Охоту.

— Понял.

— В самом деле? — Мэйнваринг поднял брови. — А я вот многого не понимаю. Например, как эти алкайданцы выглядят на самом деле. Они способны менять форму, но на что они похожи в те моменты, когда не пытаются произвести на нас определенное впечатление? Как они мыслят? Почему они изобретают и заставляют нас заполнять бесчисленные формуляры? Мне приходится проталкивать слишком много нелепых бумаг даже — честно признаюсь — по моим стандартам. Путь к вершине дерева устлан этими бессмысленными документами.