– Грандиозно! – проорал Гильгоф мне в ухо, но его голос все одно был едва слышен. – Если придерживаться мистической точки зрения Амели, то может показаться, что древние боги Гермеса разгневались на обезумевших людей!.. Мы!..
– Что?!
– Потом!..
Я потерял счет времени, начинала кружиться голова – непрестанное радужное мелькание и налетающие волны грома действовали на меня гипнотически. Совсем рядом с домом проплыл золотисто-розовый комок чистого пламени, шаровая молния вошла в стену сарая, затем вдруг выплыла из его крыши, поднялась метров на тридцать в высоту и взорвалась со звуком, смахивающим на тысячекратно усиленный винтовочный выстрел – меня едва с ног не сбило.
Гильгоф замахал руками, указывая на выход к лестнице. Верно, пора возвращаться, такие зрелища могут свести с ума кого угодно! Кроме того, мы начали мерзнуть – дождь из просто холодного стал почти ледяным.
Амели и Анна нырнули под низкую притолоку, за ними последовал Гильгоф, потом я. И тут дом весьма недвусмысленно вздрогнул, на некоторое время я вообще потерял возможность слышать.
Я видел это лишь краем глаза, но очень четко: ярко-голубая огненная полоса разряда рассекла воздух, угодив точнехонько в приотставшего Крылова.
«Звиздец, – с необъяснимым спокойствием отметил я про себя. – Лучше бы он оставался в госпитале...»
Я едва кубарем не сверзился вниз по ступенькам – Коленька, просто-напросто обязанный превратиться в обгоревший труп, схватил меня за плечо. Чуть ниже стоял доктор с расширившимися от изумления глазами, он тоже видел.
– Чего встал? – рявкнул Крылов. – Давай! Меня, кажется, задело!
Теперь это называется «задело»? Ну и ну!
Внизу, в гостиной, было потише, благо Амели на следующий день после высадки войск Халифата уломала меня вставить вылетевшие стекла в жилых комнатах – в подвале хранился неплохой запас оконного стекла, предназначенного для новой оранжереи во дворе, так что проблем с материалом не возникло. Коленьку мгновенно усадили в кресло – выглядел он бледно, но держался.
– Удивительная способность влипать во все мыслимые и немыслимые неприятности! – причитал Гильгоф, срезая ножом куртку и футболку нашего страдальца. На плече красовалось багрово-коричневое пятно ожога диаметром с грецкий орех. – Сбрось обувь, придурок!
– Опять я виноват? – обиженно прохрипел Коленька.
– Заткнись! Не понимаю, как ты вообще жив остался... Ну конечно, выход разряда на ступне! Не дергайся!
– Больно же!
– Знаю! Удивительное везение, просто эпическое! Никакие Зигфрид, Хаген или Беовульф с Ланселотом не сравнятся! Выпусти тебя против дракона – порвешь на тряпки голыми руками! Что же это получается? Человека прошивает молнией, способной разнести в щепки тысячелетний дуб, а он остается в здравом сознании, вместо того чтобы благополучно отправиться к праотцам! Амели, на Гермесе есть ад?
– Что-что? Беньямин, вы о чем? Какой ад?
– Обыкновенный, о котором вы недавно упоминали. С чертями, сковородками и котлами для грешников... Так, ожоги серьезные, но это поправимо. Главное предупредить осложнения со стороны сердца, обязательно начнутся сбои в сердечном ритме. Аня, у нас остались терапевтические пакеты?
– У меня в рюкзачке один есть. Принести?
– Вы еще спрашиваете!
– Оставьте меня в покое! – взвыл Коленька. – Задолбали! Все нормально! Я просто испугался! И плечо болит! Нога тоже!
Невзирая на сопротивление, Крылова уложили на диван, и началась стандартная процедура, наблюдавшаяся мною после приключения на Острове. Диагностер, в отличие от Гильгофа, панике не поддавался, сообщив, что последствия электротравмы минимальны и устранимы, госпитализация не обязательна. Все это сопровождалось бурными препирательствами, шумом и выражениями взаимного неудовольствия. Я понял, что Гильгоф рассвирепел вовсе не оттого, что крайним и на этот раз оказался Коленька, а потому, что ничего не понимает в случившемся – рассудку доктора требовались ясные научные объяснения, подыскать которые никак не получалось.
– Кажется, шторм стихает, – сказал я, выглянув за штору. – Никто не возражает, если я разожгу камин? Прохладно...
– Не просто прохладно, а холодно как в склепе, – проворчал Гильгоф. – Будто мы не в южных тропиках, а на северном полюсе!
– Разговоры о создании разного рода атмосферного или тектонического оружия велись еще триста лет назад, но дальше фантастических проектов дело не ушло, – рассуждал доктор, сжимая в руке бокал с приправленным специями и горячим красным вином. Близилось утро, но спать отправились только Амели и Крылов. Последний, к всеобщему удивлению, выглядел и чувствовал себя вполне сносно. – Вызывать землетрясения искусственно вполне возможно с помощью подземных ядерных взрывов в зоне разломов, но, сами понимаете, последствия таких действий просчитать никто не берется... Гораздо сложнее дело обстоит с так называемым «атмосферным оружием», теоретически смерч или ураган нельзя создать искусственно, атмосфера является крайне сложной и изменчивой структурой, не поддающейся управлению. В постиндустриальную эпоху было множество разговоров о парниковом эффекте и глобальном потеплении, вызванном деятельностью человека, но потом выяснилось, что наша цивилизация к этому непричастна – потепления и похолодания являются самыми обычными процессами. Но вечерний спектакль в небесах над Квебеком заставляет серьезно задуматься... У меня нет никаких сомнений – кто-то нас предупредил: «вы переходите некие границы!».
– Это какие же? – лениво отозвалась Аня. – Логика, Веня! Логика, а не фантазии! Пункт первый: чужая разумная жизнь никак и никогда не проявляла себя на Гермесе.
– А Дорога? Захоронение на Острове?
– Предпочитаю оставаться в лагере скептиков. Ошибка в радиоуглеродном анализе, заблудившаяся группа первопоселенцев, со временем одичавшая и вымершая... Все, что угодно! Тут вам не Земля, где через каждый километр можно наткнуться на деревню, городок или просто отдельный дом. Давайте отправим вас в Антарктиду, высадим посреди материка и поставим задачу: найти хоть одну исследовательскую станцию, не используя связь и приборы ориентировки на местности? И это сравнительно небольшой континент, а не огромная чужая планета. С Дорогой – сложнее, но объяснение рано или поздно найдется.
– Вы продолжайте, Анечка. Мне всегда интересно мнение скептика. А в Антарктиду я не хочу – и без того холодно!
– Пункт второй: если гипотетические Чужаки с самого начала не выставили отсюда человека со скандалом, то с чего бы им после долгих десятилетий колонизации поднимать бузу? Ну высадились еще несколько тысяч двуногих, пусть с оружием, пусть настроены недружелюбно к прежним обитателям планеты... Зачем Чужакам влезать во внутричеловеческие разборки?
– Возможно, они не приемлют насилия, – подсказал я. Аня одарила меня взглядом строгой учительницы, вразумляющей двоечника:
– Луи, вы забыли, что все обнаруженные нами... э... люди умерли насильственной смертью? Отпадает. Если следовать романтической версии Вени, получается, что Чужаки живут где-то рядом с нами, но людям на глаза не показываются. Почему? Ответов два: или боятся, или просто не обращают на человека внимания. Допустим, мы для них являемся неким подобием термитов, которые тоже живут сообществами и умеют строить дома. Люди Чужакам могут быть неинтересны. В обоих случаях их вмешательство в виде вечерней бури нелогично. Если боятся – то зачем настолько явно раскрывать себя? Если человек не представляет для них никакого интереса, к чему этот пышный фейерверк? Показать, кто здесь хозяин? Зачем это показывать термитам – все равно не поймут!
– Любопытные выводы, – горько вздохнул Гильгоф. – Ваш отвратительный прагматизм удручает.
– Не «отвратительный», а «обоснованный», – невозмутимо поправила Аня. – Итак, пункт третий. Наблюдавшееся нами явление может являться крайне редким, но вполне естественным для данного мира. Допустим, гроза столь вселенских масштабов случается раз в триста лет, электричество накапливается в атмосфере и почве долгие годы, затем происходит вот такой грандиозный выброс энергии. И нечего обвинять в случившемся неких Чужаков, будь они зелеными, синими или желтыми в клеточку человечками. Это явление надо исследовать и найти способ ему противодействовать – нам здесь жить. Вроде всё.
