— Друзья, вас ожидает тысяча фунтов, если мы спасём пленников!

Было несколько минут первого.

Удалившись в одну из комнат при вокзале, миссис Ауда в ожидании дальнейших событий в одиночестве размышляла о Филеасе Фогге, о его прямоте и великодушии, о его спокойном мужестве. Мистер Фогг поставил на карту всё состояние и теперь во имя долга, не колеблясь, без лишних слов подверг опасности и свою жизнь. В её глазах Филеас Фогг становился героем.

Полицейский инспектор Фикс думал иначе и не мог сдержать своего волнения. Он нервно шагал по перрону вокзала. Его первый порыв прошёл, и он снова стал самим собою. Фогг ушёл! Сыщик понял, как глупо он поступил, дав ему уйти. Как! Он следовал за этим человеком вокруг всего земного шара и вдруг отпустил его одного! Вся его натура восставала; он обвинял себя, бранил, как бранил бы инспектор столичной полиции глупого сыщика, попавшегося на хитрую уловку вора.

«Дурак, дурак! — повторял про себя Фикс. — Тот, другой, наверное, уже рассказал ему, кто я таков! Он ушёл и больше не вернётся! Где я его теперь отыщу? Да как же я, сыщик Фикс, мог позволить так себя провести, когда в моём кармане ордер на его арест?! Положительно, я совершенный болван!» Пока полицейский инспектор размышлял таким образом, часы медленно текли. Он не знал, как поступить. Временами у него возникало желание рассказать обо всём миссис Ауде. Но он хорошо понимал, как его признание будет встречено молодой женщиной. Что предпринять! Он сам готов был отправиться по снежной равнине вслед за этим Фоггом! Его было не так уж трудно найти. Ведь следы отряда ещё виднелись на снегу!… Но вскоре их занесло вновь выпавшим снегом.

Тогда отчаяние овладело Фиксом. Он испытал даже сильное желание бросить всю эту игру. Случай покинуть станцию Керней и продолжить путешествие, столь обильное для него неудачами, вскоре представился.

Действительно, около двух часов пополудни, когда снег валил крупными хлопьями, с востока вдруг послышались протяжные свистки. Огромная тень, предшествуемая снопом рыжего света, медленно продвигалась сквозь туман, который, увеличивая, придавал ей фантастические очертания.

Между тем с востока не ждали никакого поезда. Помощь, которую запросили по телеграфу, не могла ещё прибыть так скоро, а поезд из Омахи в Сан-Франциско должен был пройти здесь только завтра. Наконец, всё объяснилось.

Паровоз, медленно приближавшийся к станции и всё время пронзительно свистевший, был тот самый, что оторвался от состава и с бешеной быстротой умчался вперёд вместе с кочегаром и машинистом, которые лежали без сознания. Так он пронёсся несколько миль, но затем вследствие недостатка топлива огонь в топке погас, давление пара уменьшилось, и через час, постепенно замедляя ход, паровоз остановился в двадцати милях за станцией Керней.

Машинист и кочегар были живы и после довольно продолжительного обморока пришли в себя.

Паровоз не двигался. Когда машинист увидел, что паровоз стоит в пустыне один, без вагонов, он сообразил, что произошло. Каким образом состав был отцеплен, он не мог понять, но нисколько не сомневался, что поезд остался позади и терпит бедствие.

Машинист не колебался: он знал, что ему следовало делать. Продолжать путь в сторону Омахи, разумеется, было бы гораздо безопаснее, чем возвращаться назад к поезду, который, быть может, ещё грабили индейцы… Но будь что будет! В топку подбросили дров и угля, огонь вновь разгорелся, давление пара опять повысилось, паровоз двинулся задним ходом и около двух часов дня подошёл к станции Керней. Это он и свистел всё время в тумане.

Пассажиры были чрезвычайно довольны, увидев, что паровоз снова занял своё место во главе поезда. Им представлялась, наконец, возможность продолжать столь печально прерванный путь.

Когда паровоз подошёл к станции, миссис Ауда вышла на платформу и спросила кондуктора:

— Вы едете?

— Немедленно, сударыня.

— А пленные?… Наши несчастные спутники?…

— Я не могу нарушить расписание, — ответил кондуктор. — Мы и так опоздали на три часа.

— А когда приходит следующий поезд из Сан-Франциско?

— Завтра вечером.

— Завтра вечером! Но это будет слишком поздно. Надо подождать…

— Никак нельзя, — возразил кондуктор. — Если вы желаете продолжать путь, пожалуйте в вагон.

— Я не поеду, — ответила молодая женщина.

Фикс слышал этот разговор. За несколько мгновений до этого, когда не было никакой возможности уехать, он уже почти решил покинуть станцию Керней; теперь же, когда поезд стоял здесь под парами и Фиксу оставалось лишь вновь занять своё место в вагоне, какая-то непреодолимая сила приковала его к земле. Этот станционный перрон жёг ему ноги, но он не мог сойти с него. В нём снова разгорелась борьба. Неудача наполняла его яростью. Он решил бороться до конца.

Между тем пассажиры и раненые, — и среди них полковник Проктор, состояние которого было очень серьёзно, — заняли места в вагонах. Перегретый котёл шумел, пар вырывался из клапанов. Наконец, машинист дал свисток, поезд тронулся и быстро исчез из виду, смешивая свой белый дым с вихрем снежной метели.

Полицейский инспектор Фикс остался.

Прошло несколько часов. Погода была скверная, мороз усиливался. Фикс неподвижно сидел на скамейке вокзала. Миссис Ауда, несмотря на сильный ветер, то и дело выходила из комнаты, предоставленной в её распоряжение. Она доходила до края платформы, напряжённо вглядывалась сквозь снежную бурю в туманную даль и старалась уловить хоть какой-нибудь звук. Но тщетно. Она уходила назад, продрогнув от холода, чтобы затем снова выйти и опять безуспешно.

Наступил вечер. Маленький отряд не возвращался. Где он был сейчас? Настиг ли он индейцев? Произошла ли стычка, или солдаты, затерянные в тумане, шли наугад? Капитан форта Керней был весьма озабочен, хотя и не хотел выказывать своё беспокойство.

Наступила ночь, снег всё ещё падал, хотя не так обильно, однако стало ещё холоднее. Даже самый бесстрашный взор не мог бы без ужаса созерцать эту безбрежную тьму. Полная тишина царила в долине. Ни птица, ни зверь не нарушали этого бесконечного покоя.

Всю ночь миссис Ауда бродила по затерянной в прериях платформе; душа её была полна самых зловещих предчувствий, сердце — во власти страшной тоски. Воображение уносило её далеко отсюда и рисовало ей тысячу опасностей. Что она выстрадала за эти долгие часы — не поддаётся описанию.

Фикс неподвижно сидел на том же месте, но он также не спал. Какой-то человек на мгновение подошёл к нему и заговорил с ним, но полицейский агент, отрицательно покачал головой, и тот удалился.

Так прошла ночь. На заре тусклый диск солнца поднялся над туманным горизонтом. Теперь уже можно было разглядеть местность на две мили вокруг. Филеас Фогг с отрядом направился к югу… Но на юге было совершенно пустынно. Было семь часов утра.

Чрезвычайно озабоченный капитан не знал, что предпринять. Должен ли он послать новый отряд на помощь первому? Должен ли пожертвовать новыми людьми, когда оставалось так мало шансов на спасение уже пожертвовавших собою добровольцев? Однако колебание его было непродолжительным, он подозвал к себе жестом одного из лейтенантов и приказал ему произвести разведку в южном направлении, но в эту минуту послышались выстрелы. Может быть, то был сигнал? Солдаты выбежали из форта и в полумиле заметили маленький отряд, возвращавшийся в полном порядке.

Мистер Фогг шёл впереди, возле него шагали Паспарту и два других пассажира, освобождённые из рук индейцев.

В десяти милях к югу от форта Керней произошла стычка. Незадолго до прибытия отряда Паспарту и его два товарища уже вступили в борьбу со стражей, и француз успел уложить троих ударами кулака, когда на помощь подоспел его господин с отрядом солдат.

Всех — и спасённых и спасителей — приветствовали криками радости; Филеас Фогг роздал солдатам обещанную награду.

«Однако следует признать, что я довольно дорого стою своему господину», — не без некоторых оснований подумал. Паспарту.