— Не знаю, — задумался Ждан, — только на следующий день в городе его уже не было. Говорили, мол, ушел, а куда — не сказал.

— Получается, что мы пришли и царевича пропавшего нашли! — обрадовался Хряк.

— Ага, нашли. — Волкову сделалось досадно. — Учишь вас, учишь.

— А что, блаженный зря говорить не станет, — поддержал приятеля Брага.

— Не уверен. — Волков потянулся, зевнув во весь рот. — Не нравится мне, когда вестники неведомо откуда являются, а потом, точно дымка над озером, исчезают. Вот если бы это местный какой юродивый был…

— Чтобы допросить? Так я же говорю, на птичьем языке он болтал, а потом вдруг, ну точно поп, заголосил на всю площадь. И голос низкий, чистый такой, словно колокол заговорил по-человечески.

— В италийских землях специальные учителя голос ставят. Да и наши попы не одним только крестным знамением петь учатся. Хотя многие от природы даровиты, но все одно, любой талант развивать нужно. — Волков опасался продолжать разговор на столь опасную тему, не ровен час, кто-нибудь подслушает, а потом доложит, куда не хотелось бы.

— Странно. Имя Кудеяр мне тоже кажется знакомым. — Замятня поднялся со своего места. Хотя в Белеве никогда и не был. Просто в голове что-то такое кружится, Малюта, Кудеяр… нет, не могу вспомнить.

— Если Малюта за Кудеяром этим слежку вел, может, еще кто из наших об этом рассказывал, а ты слышал? — предположил Семейка.

— А, точно, так все и было, — довольно закивал Замятня. — Я сам и выбирал людей следить за Кудеяром, только он не из Белева, а как раз наоборот — из Курска, и фамилия его, дай бог памяти, Марков.

Волков пожал плечами.

— Подытожим. Песок в келье свидетельствовал о том, что Соломония писала письма. Возможно, писала царю, сообщая ему о том, что выполнила свой женский долг. Но если бы царь получал их, он бы от своего наследника не отказался. Только что удалось установить, что в то время игуменьей монастыря была Ирина, родная тетка Елены Васильевны Глинской. Отсюда делайте выводы.

— Так как Елена была уже присмотрена царем, тетка не могла допустить, чтобы о царевиче стало известно государю, — первым сообразил Томило.

— И еще Малюта много лет вел тайный догляд за предположительно двумя людьми — за Кудеяром Тищенковым и Кудеяром Марковым, — продолжил Волков.

— Хорошо бы узнать, что именно докладывали посланники государя после визита в Покровский монастырь? — разглядывая потолок, промурлыкал Брага.

Волков невольно поежился, понимая, что побратим адресовал это именно ему.

Несмотря на все потуги Юрия Сигизмундовича скрывать свой дар, видеть во сне или грезах события давно минувших дней, слухи все-таки каким-то образом просачивались. Хотя откуда? Не мог же безобидный Брага каким-то необъяснимым образом проникнуть в его сон. Или мог? Что Бог дал одному, мог дать и другому? Да и так ли уж этот Брага безобиден? Волков улыбнулся, но мысли в его голове скакали, точно блохи по одеялу.

Мир тесен, говорят старики, но не до такой же степени! Чем объяснить, что его — Волкова — послали расследовать дело пропавшего царевича, в котором замешан его друг детства Кудеяр? И этого же самого Кудеяра знают Васильевы из Белева? А не специально ли Малюта еще раньше подослал к нему этих братишек? Заранее знал, что Волкову придется дознаваться, жил ли когда-то на земле царевич Георгий и какова его судьба. И тут как раз Ждан и Брага, которые укажут на Кудеяра, сына Дружины. А потом свидетель по делу Замятня рассказывает про другого Кудеяра, о котором он, Волков, ни слухом ни духом. Ан обмишурился Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, больше известный как злыдень Малюта. Так старался свидетелей подсунуть, что выдал себя с головой. И что теперь?

Нужно было подумать. Прогуляться и подумать.

— В соседнем Спасо-Преображенском монастыре живет инок Василий, старичок из села Покровка, мы мимо него проезжали. — Томило оправил красивые кудри, потянулся. — Полагаю, он мог оказаться в деревне в ту пору, когда Соломония была привезена в монастырь и когда государевы люди приезжали сюда за дитятей.

— Далеко ли до этого монастыря? — оживился Волков.

— С полуверсты будет, а может, чуть больше, — с готовностью ответил Хряк. — Так, может, мы по-быстрому? Что скажешь, Юрий Сигизмундович?

— Отставить. — Волков напряженно думал. Судя по всему, в монастыре они уже все сделали и теперь нужно было отправляться в Москву и обыскивать там тайную горницу Соломонии. Нужно было узнать, жив ли кто-нибудь из тех, кто навещал ее в монастыре. Нужно было доложить государю об обнаруженном.

— Значит, так. Томило и Замятня — на вас списки родни, и расспросите местных, как звали женщин, служивших у опальной государыни, кто их родители, мужья, оставались ли дома дети. Завтра поедем в Москву. Хряк, Брага и Ждан — с донесением к государю. Скажете, что обыск произведен, найдены детские вещички, но имеют ли они отношение к интересующей нас особе, пока непонятно. Скажете, что все мы направляемся в Москву, дабы открыть тайные покои Соломонии. Доложите и догоняйте. И еще… — Он помедлил, прикидывая, как отговорить Ивана от посещения со своими молодчиками женского монастыря, и наконец скучающим голосом произнес: — Спросят, как здесь, зевайте во весь рот, мол, одни старухи, взгляд кинуть не на кого.

Со мной остаются Осип, Семейка и Булыга.

Разместившись в монастырском гостевом домике, Волков оставил побратимов отдыхать, а сам вышел прогуляться. Полверсты, даже по снегу, — это совсем недалеко, тем более на коне. Наверное, если бы он не был занят своими мыслями, а слушал и глядел по сторонам, то слышал бы, как в мужском монастыре колокол призывает к молитве. Сейчас же он просто ехал куда глаза глядят, думая о своем. Начинало смеркаться, Волков оглянулся на монастырь: даже если сейчас сестры запирают ворота, он постучит, и его пустят обратно. Что же до мужского монастыря, полверсты — ничтожное расстояние, тем более что направление известно, но одно дело летом, и совсем другое — зимой, когда можно провалиться под снег, и ищи потом свищи. Он посмотрел на дорогу и понял, что, если на ней и были какие-то следы, он их уже не различает. Стремительно темнело, он повернул коня и только тут увидел скачущих к нему всадников. На светлом фоне зимнего неба они казались совершенно черными.

Что же, должно быть, ребята начали волноваться и выехали ему навстречу.

Он окликнул их и помахал рукой, не будучи уверенным, что этот жест будет заметным. Конечно, будь у него факел, можно было бы привлечь их внимание, он пришпорил коня и устремился навстречу конникам.

Вскоре он уже отчетливо слышал звуки приближающихся, стук копыт, голоса и дыхание коней. Волкова окружили незнакомые люди. Заросший по самые глаза бородищей детинушка ловко приставил ему кинжал к горлу, другой обнажил сабельку.

— Бросай оружие, коли жизнь дорога, — раздалось над ухом, Волков попытался обернуться, и тут же кто-то ударил его по затылку, тьма наступила мгновенно, обмякшее тело свалилось в снег, нога зацепилась за стремя.

Волков очнулся на полу в незнакомой, жарко натопленной избе. В трех шагах от него у стола сидел незнакомый молодец в синем, расстегнутом на груди кафтане, из-под которого выглядывал ворот белой горничной рубахи. В печи потрескивали поленья, было тепло, но тревожно. Обычно гостей на полу не укладывают. Волков попробовал подняться и только тут осознал, что связан по рукам и ногам, затылок болел. Он покосился на спокойно пьющего что-то из большой глиняной кружки боярина, между ними обнаружилась ладно сработанная решетка.

— Очухался душегубец? — услышал он неприятный скрипучий голос, но молодец за столом молчал, спокойно и без злобы разглядывая своего пленника. Его губы не разжимались, да и голос, разве мог быть у такого красивого, рослого человека столь неприятный тонкий голосок? Раздался скрип, и суетливый плюгавенький человечек в богато расшитой свитке подскочил к решетке и, попробовав ее на прочность, просунул головенку на тонкой цыплячьей шее сквозь прутья решетки. — Очнулся, очнулся, Федор! Кому говорю?! Вот мы его теперь же в прорубь и бросим. Жив курилка! Может, рыба лучше клевать станет. Как считаешь, Феденька? Понравится моим окушкам сей живопыра? Это же надо совести не иметь — монахов резать!