Ольтар отвел взгляд, горько улыбнулся.

    - Раб - это вещь своего хозяина, человек-не-человек. Полностью и абсолютно подчиняющийся господину. Я был плохим рабом. А Неринга и того хуже. Но мы были игрушками долгих три года, до тех пор, пока люди не решили пересечь Алнейру. Они построили восемь кораблей, наняли на каждый команду и надсмотрщиков, купили по сотне рабов. Я, Неринга и Айдас попали на один из них. И ты не поверишь, кто был нашим капитаном.

    Я нахмурился, а он обхватил согнутые ноги руками, положил подбородок на колено, и мне вдруг невообразимо сильно захотелось его поддержать, обнять и заверить, что все будет хорошо. Я был альфой, и это были мои инстинкты. Но я остался сидеть, сжав кулаки, потому что не знал, как у его вида принято выражать такие чувства.

    - Вот и я не поверил. Я - дурак, права Неринга, я верил, что его подставили, что у него не было выхода, что он поможет нам сбежать, - Ольтар горько хмыкнул, и я подавил желание сорваться с места и что-нибудь разрушить. - Алнейра наших берегов тиха и спокойна. Мы плыли месяц, осторожно пробирались через слабое течение, обходили камни, коряги. Рабы гребли днем и ночью, в две смены. Я всю жизнь был наивным, доверчивым идиотом, но именно тогда она решила еще раз мне это доказать.

    Ольтар замолк, сглотнул, поворошив палкой угли в угасающем костре. Я видел, как ему трудно продолжить говорить, и молчал, наблюдая за пламенем. Мне ужасно хотелось подойти к нему и заставить забыть все - я не желал знать то, что он не хотел мне рассказывать, и не хотел, чтобы он вспоминал.

    - Капитаном он стал по найму, его и остальных взяли на корабли, как предполагаемых смертников. Разумеется, команда почти не слушалась его, а рабы боялись лишь плетей надсмотрщиков. И, разумеется, его это бесило - он всегда был чересчур властным, - Ольтар чуть улыбнулся. - Так мы познакомились с Айдасом: он обработал мои раны в самом начале нашего путешествия, а Неринга подумала, что он пытается меня убить, и врезала ему концом весла по голове. Потом она откачивала нас обоих. Так они и сошлись - в вечной попытке меня образумить. Но я вразумлению не поддался и поплатился худшим месяцем в своей жизни. Мой брат, мой друг, товарищ, господин, божество, все, что у меня было - оказался мерзким продажным ублюдком. Когда неожиданно течение Алнейры усилилось и корабли начали терять управление, а затем и тонуть, я подумал, что это дар Богов за все мучения. Но когда я пришел в себя и почувствовал камни под спиной, я на полном серьезе хотел кинуться в течение Алнейры.

    Ольтар поднял голову и посмотрел на меня долгим, пронзительным взглядом. В его глазах скользило что-то невообразимое, хищное и знакомое, и я замер, наблюдая за тонкой улыбкой.

    - Но я поднялся, посмотрел на разбросанные тела надсмотрщиков, а потом заметил гигантских волков, которые жрали чертового капитана, - он улыбнулся шире. - Ты знаешь, тогда я даже не вспомнил, что он когда-то был моим другом, не подумал, что вы можете съесть и меня: я просто смотрел и понимал, что весь этот ужас закончился. Я был готов расцеловать вас в обе морды, а потом лично посыпать себя приправами.

    Я презрительно фыркнул, и он мягко рассмеялся.

    - Да, я помню, вы не знали, что мы разумны. Но все же, - Ольтар покачал головой и сильно сжал руки в кулаки. - Ты просто не представляешь, Виктор, не представляешь, что я испытал тогда, когда увидел, что он мертв. Ты хоть и косвенно, но освободил меня от такого... кошмара, что я буду вечно тебе благодарен.

    Я чуть прищурил глаза и склонил голову набок. Он смотрел на меня открыто и уверенно, мягко улыбался, и пламя играло в его зрачках. Ольтар был похож на Великого Духа, воплотившегося в смертное двуногое тело, и я почувствовал, как перехватывает дыхание. Я попался, завяз, был пойман в голубую сеть радужки, запутался, утонул в пучине зрачков еще тогда, у берегов Рамна, когда вкус крови был на языке и рев реки в ушах. И осознание, бессмысленное и беспощадное знание о том, что я зря надеялся все решить, оставить симпатию симпатией, не переводить ее во что-то страшное и извечное, как леса на нашей земле, навалилось на меня тяжелой и беспощадной, вышибающей дух волной.

    Я закрыл глаза, лишь бы не видеть его лица, уткнулся в собственные ладони, с силой потер лоб и непроизвольно заскулил, невесть кого прося о помощи. Но мне никто не смог бы помочь, и отчаяние захлестнуло душу. Я был самым идиотским, самым глупым и самым безнадежным волком своей земли, когда поверил, что не влюблюсь, смогу подавить и противостоять чувству, когда верил, что это обойдет меня стороной, ведь я, да простят меня Великие Духи, я же был самым рассудительным, о да, самым умным и, конечно же, самым бесчувственным волком со времен Первых Песен!

    Я был болваном и сам подписал себе смертный приговор.

    - Виктор, что случилось? - мои запястья обхватили цепкие пальцы, и Ольтар оторвал мои руки от лица. - Что с тобой?

    Он сидел на корточках передо мной, обхватывал теплыми руками мои пальцы и смотрел встревоженно и недоуменно. Я с тоской заглянул в голубые глаза, высвободил руку, дотронулся до теплой щеки, провел по загрубевшей от зимних морозов коже. Когда он хмурился, между бровей появлялся маленький аккуратный треугольничек, и мне так сильно, до темноты в глазах, захотелось поцеловать этот кусочек светлой кожи, что я не стал сопротивляться.

    - Виктор... - пробормотал он, и я, не думая, не размышляя, забыв про все на свете, забыв про мелочи вроде вида, семьи, рода, стаи, зарылся огрубевшими пальцами в светлые мягкие волосы возле шеи и потянул его на себя.

    У него были самые сладкие губы на свете: твердые, обветренные, с изумительным запахом призрачной орхидеи, через мгновение раскрывшиеся мне навстречу, и это было самое чудовищное, самое страшное мгновение моей жизни. Я заскулил ему в рот, облегченно скользнув языком по зубам, прикусил нижнюю губу. Он зарылся пальцами мне в волосы, и, Великие Духи, это и рядом не стояло с самыми изысканными ласками омег моей стаи. Я осторожно потянул его на себя, целуя в уголок губ, выцеловывая скулу, проскользил кончиком носа по щеке, жарко выдохнул в ухо.

    Ольтар толкнул меня в плечи, и я покорно упал на спину. Он был невероятно, ошеломительно красив, когда навис надо мной в неверном свете костра, улыбаясь легко и чуточку безумно.

    Я потянулся к нему, нагибая его голову и все же приникая губами к маленькому треугольничку между бровей. Он тихонько засмеялся, целуя меня и выдыхая прямо в губы.

    - Что? - я провел рукой по его боку, заглядывая в невероятные, ошеломительные глаза.