– Заметь себе, что появился вертолет, который явно хочет приземлиться на эспланаде! – говорит он.
Я галопирую к окну и действительно вижу кокоптер на высоте около двухсот метров.
Нет сомнения: это маленькие друзья усопших. Что делать? Смыться? Слишком поздно. Мы на чужой территории. Они обнаружат трупы и предупредят местный курятник. Я принимаю решение, быстрее, чем глазом моргнуть. Я, дети мои, человек, который заменяет электронный мозг, если в сети происходит короткое замыкание.
– Быстро убираем трупы! – рычу я.
– Куда их девать?
– Спустить в подвал, там они лучше сохранятся. Надеваю чистую рубашку, которая, по счастью, нашлась в соседней комнате, и помогаю моим бой-скаутам, в то время как аппарат садится на газон. Деликатная операция из-за колючей ежевики, потому что, как заметил Берю, "вегетативные здесь раскошественные".
Каждый из нас хватает по телу за копыта и тянет их в подвал. Берю успевает сделать две ходки. Закапываем тела в кучу угля, и, из предосторожности, я еще запираю дверь на ключ.
Слышен зов сверху.
– Вляпались! – шепчет Берю. – Мертвяками занялись, а не оружием. У нас даже зубочисток нет для обороны.
Я оглядываюсь: зажаты! Грязные и бородатые морды спутников подсказывают мне идею.
– Вперед! – подбадриваю я их.
И толкаю в погреб, где мы были узниками.
– Что ты собираешься делать? – беспокоится Толстый.
– С этого момента заткнитесь! Ложитесь сюда! Они повинуются. Уже слышны шаги на лестнице, ведущей в подвал. Я быстро одеваю соратникам цепи. Клик-клак! Видели бы вы их морды – со смеху бы померли!
Слышу приближающиеся шаги. Тут я начинаю пинать Берю, по крайней мере делаю вид.
Кто-то что-то произносит по-немецки!
Поворачиваюсь и обозреваю две персоны: мужчину и женщину. Мужчине под пятьдесят, брюнет, очень загорелый, в светлом плаще. У него острый нос и острый взгляд. Женщина высокая, тонкая, яркая брюнетка. Матовая кожа, бледные глаза. На подбородке – маленький шрам формы кофейного зерна, а на шее – странное золотое украшение в виде сжатой кисти, в пальцах которой – рубин изрядного размера. Судя по точному описанию коридорного из "Дуная и кальвадоса", именно эта красотка приходила в отель.
Смотрю на них удивленно. И улыбаюсь.
– Совсем не слышал, как вы вошли! – мурлыкаю я.
– Кто вы? – спрашивает киска.
Что-то подсказывает мне, что иметь дело с ней будет неудобно. Надо играть аккуратно. Во время бритья я изучил фафки блондинчика. Мне известно его имя, возраст и качества (лучшее из которых – быть в данный момент покойником!).
– Друг Эрика, – объясняю я самым естественным голосом. – Я сделал все необходимое для доставки сюда этих типов!
Она переводит спутнику. Тот кивает головой. Девица спрашивает, выгнув брови.
– Где же остальные? Я пожимаю плечами:
– Остальные друзья, или остальные узники? Мне бы хотелось предупредить вас сразу: первые преследуют вторых...
– Объяснитесь!
– Накладочка вышла. Эрик хотел допросить комиссара Сан-Антонио, потому что думал, что Фуасса признался ему... Не знаю, что случилось, но этот чертов сыщик выкинул трюк на свой манер... Думаю, что он сумел схватить автомат Рудольфа. Он освободил Фуасса и увел его... Сейчас они скачут где-то на природе...
– А эти? – требует она.
– Два инспектора, которые сопровождали Сан-Антонио. Этот грязный толстяк так гнусно огрызается, что вынуждает терять контроль за нервами...
И я отвешиваю добрый пендель по портрету Берю.
– Грязный трус! – рычит вышепоименованный. – Только отстегни браслеты и увидишь, как я превращу твое рыло в протухший камамбер.
Я пожимаю плечами, и мы покидаем погреб. Молчание прибывших заботит меня, как уход по-английски. Похоже на молчание смерти. Держат ли их уши мою лапшу? Возможно ли, что Эрик устремился наружу, не предупредив их? Я произвожу гипотезы в таком же темпе, как военный завод производит пулеметы в военное время.
Наверху девица показывает на пол салона.
– Кровь-то везде...
– Фуасса, – отвечаю я, подмигивая. – Вы не поверите, насколько старый краб упрям. Поскольку я француз, Эрик возложил допрос на меня, но сеанс сорвался.
– Он ничего не сказал?
– Ничего! Настоящая рыба... Надеюсь, они его сцапают!
Подхожу к двери и будто прислушиваюсь. Вертолет перед домом замер. Пилот ковыряется в двигателе.
– Ничего не слышно, – вздыхаю я...
– Есть ли новости от хозяина? – спрашивает красотка (ибо она красотка, чтоб мне провалиться).
– Кажется, есть, – отвечаю я. – Эрик был на связи.
Ее вопрос льет бальзам мне на душу, так как указывает, что она мне верит.
– Ну что ж! Дождемся остальных, – решает она. Она садится и вынимает сигарету. Я тороплюсь схватить коробок со стола и поднести ей огонька. Она выпускает голубоватое облако и рассматривает меня сквозь него. Мне кажется, что я не так уж ей не нравлюсь.
– Вы в курсе дела? – спрашивает она, пока человек в плаще пошел поговорить с пилотом.
– Практически нет, вы же знаете Эрика? Он не очень-то разговорчив.
Это разновидность умозаключения, поддерживающая недосказанную ложь, если вы понимаете, что я хочу сказать? Она улыбается и качает головой.
– Он мне даже не сказал, что вы такая красавица, – замечаю я. – Иначе я бы надел выходной костюм для нашей встречи.
Тут, ребята, я получаю взгляд 389-бис из тех, которые заставляют сжиматься сердце и кое-что трепетать.
Она встает и, не говоря ни слова, идет к вертолету. Я вижу, как она ведет переговоры с мужиком в белом плаще. Это больше похоже на военный совет, чем на конгресс синдиката клоунов-иллюзионистов. Сомнения охватывают меня. Бросаю взгляд на оружие. Оно лежит тут, на столе, доказывая, что в общем-то пока мне доверяют.
Я говорю себе: "А что, Сан-А, если ты схватишь большой шприц? Сунешь его под нос дамам-господам. Заставишь пилота пилотировать прямо в Париж на Сене (Франция) и в Большой Дом, заполненный моими, твоими и нашими и проведешь тщательный допрос этой красотки". Но, по правде говоря, проект этот – большой мыльный пузырь. Кокоптер не может переместить более четырех человек, и нет уверенности, что затея удастся.
Девица возвращается. С удивлением я вижу, что человек в плаще залезает в муху-цокотуху вместе с пилотом. Лопасти винта начинают рассекать воздух...
– Они улетают? – восклицаю я.
– Хотят осмотреть местность, поискать беглецов. Давно они отбыли?
– Не больше часа... Она кивает.
– Давненько... Надеюсь, мы преуспеем. Вы впервые в Восточной Германии? – спрашивает она.
Я чуть не поперхнулся. Мы что ж, за железным занавесом? Но на колбасных обертках было написано "Франкфурт". Ворошу свои познания в географии и вспоминаю, что есть два Франкфурта: Франкфурт-на-Майне, совсем рядом с французской границей, и Франкфурт-на-Одере, далеко к востоку от Берлина. Я думал, что мы недалеко от первого. В действительности, мы в восточной зоне. Вот удар, так удар. Тут уж действительно, не поперло. Наверное, они ищут что-то столь важное, раз уж уволокли нас всех так далеко...
– Да, в первый раз, – уверяю я. И нежно улыбаюсь.
– И не жалею о путешествии.
Ее ресницы вздрагивают. Или я ошибаюсь, как говаривал адепт наставления рогов мужьям, приклеивая фальшивую бороду перед тем, как осчастливить собственную супругу, и эта куколка подвержена, и весьма, тому, что называется молдавским клеем к противоположному полу (и потолку). Когда в течение тет-а-тет, вы видите подобный блеск в глазах крошки, можете ставить дневник неизвестного солдата против его вечного огня, что у красотки мощнейшее желание превратить ваш тет-а-тет в живот-на-живот.
Вы же меня знаете уже какое-то время! Вам известно, что нет необходимости посылать мне повестку за неделю вперед с распиской в получении, чтобы я набрал форму для встречи с красоткой.
Придвигаюсь к ее креслу и, без всяких обиняков, запечатываю ее губы. Она не выражает согласия, так как трудновато говорить с полным ртом, но дает понять знаками, что против...
