— Почему слишком поздно?

Я пропустил вопрос мимо ушей.

— Так ты имеешь в виду Кевина? Полагаю, ты права, остальные…

— У меня есть… друг, — неожиданно призналась Бекки. Она помрачнела. Иногда Бекки сама походила на обиженного ребенка. Теперь она говорила со знанием дела. — Донни. Я познакомилась с ним в правовой шкоде с тех пор прошло много лет. Иногда я думаю, что если бы все сложилось иначе, если бы хоть один выходной отличался от другого, а нас не захлестнули бы служебные дела, мы бы поженились, у нас были бы дети или все бы шло к тому. Но этого не произошло. И теперь мы оба завалены работой, и многое потеряло былое значение. Но я думаю, в этом вы правы, что однажды он поймет, что прошел мимо чего-то важного.

— Вы все еще встречаетесь?

Она улыбнулась.

— Да, несомненно, Кевин, — сказала Бекки. — Может, нам удастся включить в состав присяжных родителей мальчиков. Если это пройдет, то обстановочка будет соответствующая, никакие девочки не понадобятся.

Я отодвинул другие папки, открыл дело Кевина, и Бекки подошла и заглянула мне через плечо, чтобы еще раз просмотреть документы.

— Почему Кевин? Почему именно он?

Я хотел сказать, что не я его выбрал. Не по моей воле он стал жертвой.

— Потому что этот эпизод самый выигрышный, — сказал я. — Кевин четко может опознать, преступника, и я уверен, что он будет хорошим свидетелем.

Я не раскрыл все карты. Томми Олгрен давал наиболее четкие показания, но он был самым старшим и выглядел уравновешенным. Мы с Бекки решили, что Кевин наверняка вызовет жалость.

Вообще-то я не нуждался в согласии родителей. Я мог просто вызвать Кевина в суд, и ему пришлось бы давать показания. Но мне нужен был подготовленный свидетель. Я должен был предварительно поговорить с ним, чтобы он доверял мне, сидя на свидетельском месте. Мне нужны были эти чертовы родители.

Я все разжевал Поллардам, каковы были шансы в такого рода деле. Они также читали газеты и напоминали мне, что месяцем раньше Федеральный суд в похожем деле оправдал подозреваемого. Присяжные неохотно верят ребенку, если взрослый отрицает его показания. Они предполагают, что ребенок способен обвинить любого в силу своего юного возраста, что он не понимает, какими могут быть последствия.

Мистер Поллард добавил:

— Если Кевин будет давать показания, всплывет его имя. Дети будут дразнить его.

«Все парни в кегельбане поднимут тебя на смех…», — вспомнил я песенку.

— Нет. Газетчики не разглашают подобную информацию. Они не упоминают имен детей, ставших жертвами преступления.

Супружеская чета с надеждой посмотрела на меня.

— Правда? — спросил муж. — Таков закон?

— Нет, это просто журналистская этика. Но ее очень строго придерживаются.

Они продолжали смотреть на меня.

— Понятно, — наконец произнес мистер Поллард.

Я подумал, хорошо, что Кевина сейчас нет с нами в комнате. Он играл в саду, поэтому мы свободно могли обсуждать его будущее. Кевин бы согласился. Я перестал торговаться и просто смотрел на них, как будто не сомневался, что они хорошие люди, которые знают, как поступить.

Миссис Поллард засмущалась из-за их нерешительности.

— Все будет в порядке, дорогой, — обратилась она к мужу. — Другие дети тоже скажут, что он с ними вытворял…

Я прокашлялся. Мне не хотелось опровергать ее, но Бекки опередила меня.

— Нам не удастся этого сделать, — сказала она. — Пока защитник не ошибется, суд не сможет заслушать показания других детей. За одно судебное заседание можно вынести лишь единичное обвинение.

«А защитник не ошибется, — подумал я. — Остин задействует профессионала».

— Никто не застрахован от ошибок, — неожиданно для себя изрек я.

— Что?

— Пока я не отправлю этого мерзавца за решетку, ни один ребенок в этом городе не будет в безопасности. Включая Кевина. Думаете, что все проблемы разрешены, если мы арестовали человека, который изнасиловал мальчика? Это полдела, надо еще доказать его вину. В одиночку его не осилить. Люди жалуются на преступность, но только сообща можно положить этому конец. Жертвы должны защищаться. Нельзя ничего спускать.

Я думал, что мои слова должны тронуть мистера Полларда. Но он лишь сказал:

— Не возражаете, если мы обсудим это дело наедине с женой?

— Хорошо, — коротко ответил я и прошел мимо них по табачного цвета ковру, через стеклянную дверь в задний дворик.

— Я встречала более сознательных граждан, — сказала Бекки, когда мы вышли. — Как ты думаешь, что они решат?

— Мне все равно что. К черту все. Если он не согласится, я вернусь к этому после его ухода. Вдвоем можно запугать жену. Приходящие отцы не смеют диктовать, что лучше для их сыновей. Я заставлю ее дать нам разрешение. Или ты.

— Вот здорово! Спасибо, — сказала Бекки.

— Кевин, — позвал я.

Он сидел на качелях, которые предназначены для двоих. Жаль, что я бы не поместился рядом с ним.

Были сумерки, тот волшебный час, когда день, прежде чем уступить место ночи, сбрасывает покровы и позволяет насладиться скрытыми возможностями, скоро Кевину предстояло вернуться в школу, шел сентябрь. Я вспоминал вечера детства, как чудо, апофеозом которого были сумерки, когда воздух становился таким застывшим и прозрачным, доносящим голос матери, зовущей тебя домой, на расстояние многих кварталов. Сумерки любой деятельности придавали привлекательность, не хотелось ничего откладывать на потом. Но Кевин выглядел безразличным ко всему.

— Как ты? — спросил я.

— Хорошо, — спокойно ответил он, ребенок, привыкший находиться в одиночестве.

«О чем вы беспокоитесь? — хотелось мне бросить его отцу. — Этому парню нечего терять, у него нет друзей».

— Мы арестовали его, Кевин. Того мужчину, который плохо обошелся с тобой. Я тогда в суде тебя не понял, правда? Мы арестовали сначала не того человека. Но когда ты указал мне на нужного, я отправил полицейских за ним, чтобы посадить его в тюрьму.

— Я знаю, — ответил Кевин.

Я старался почувствовать хоть какую-то реакцию в его голосе, страх ли, гордость от того, что он наделал шуму в мире взрослых, но мне это не удалось. Он, возможно, ждал от меня указаний, как вести себя дальше.

— Но я не могу задерживать его долго, — добавил я, — если ты мне не поможешь. Ты должен все рассказать другим людям. Не только мне, не только у меня в кабинете. Тебе придется повторить это перед множеством людей в большом зале. Думаешь, у тебя получится?

— Мы будем рядом с тобой, — с готовностью добавила Бекки. Она с трудом присела в короткой юбке.

— Ты мне поможешь? — спросил Кевин. Обещания присутствия было для него мало.

— О да, — сказала Бекки, подавшись к нему и порывисто обняв. — Я помогу тебе, Кевин, — добавила она. — Все, что тебе надо будет делать, — это смотреть на меня и отвечать на мои вопросы. Договорились?

Он кивнул. Очень понятливый ребенок. И Остин там будет. Если Кевин поведет себя как в прошлый раз, увидев Девиса, присяжные поверят в его искренность.

— Мистер Блэквелл? — прозвучал в сумерках голос.

Дрожь пробежала по моей спине, и я понял, что ждал этого зова. Пора возвращаться. Мы с Бекки медленно поднялись по склону к задней двери, захватив Кевина. Миссис Поллард заметила мою руку на плече мальчика.

— Мы решили, — сказала она.

— Да, — вставил хрипло Поллард, — мы не можем позволить этому ублюдку выскользнуть из рук правосудия, не так ли? Извини, сынок. — Он попросил прощения за непристойность, затем присел на корточки перед Кевином, его черные брюки настолько натянулись, что могли бы треснуть, будь материал чуть тоньше. — А как ты, Кевин, согласен? Хочешь давать показания?

— Я уже сказал, что хочу, — ответил Кевин. Поллард странно посмотрел на меня.

— Мы уже обсудили это, — сказал я.

Поллард еще долго не сводил с меня взгляда.

На следующий день я неторопливо обходил залы суда, разыскивая Бекки. Накал борьбы в зале суда взбодрил меня, как обычно, и в то же время заставил ощутить свою ненужность. Обуреваемый противоречивыми чувствами, я дошел до зала заседаний судьи Хернандеса и обнаружил Бекки, увлеченную разговором с Линдой Элениз.