— И они все-таки не обращали на тебя внимания, так? Они даже не поверили тебе.

— Нет, — сказал Томми. Он вновь ощутил душевную боль от этого.

— На этот раз ты подготовился капитально. Ты обратился к учителю, к медсестре. Ты хотел, чтобы они помогли тебе убедить родителей?

— Я должен был рассказать им, — вставил Томми.

— Еще бы! Кто бы тебе поверил на этот раз, не подключи ты посторонних людей?

— Если родители не поверили мне, я должен был рассказать кому-то еще.

Бастер кивнул.

— Ты запутался в собственной лжи, потому что посторонние люди поверили в твой рассказ.

— Это не ложь! — Голос Томми сорвался на крик.

— Ну, Томми? Ты же сказал, что лгал. Ты признал это.

— Я не лгал о нем.

Томми обернулся к Остину. На это движение, казалось, ушли последние силы. Из глаз Томми брызнули слезы.

— Ты не понимал, какую боль ему причиняешь, правда, Томми?

Томми замотал головой.

Сердце Бастера не знало сочувствия. Он безжалостно настаивал на своем. Остин облокотился о стол одной рукой, выставив корпус вперед. Элиот держался в стороне. Голос Бастера сотрясал своды зала.

— Ты не знал, что все так обернется, правда, Томми? Первый раз, когда ты солгал, все обошлось? Ты не ожидал, что на этот раз дело дойдет до суда, правда?

— Ожидал, — тихо сказал он. — Я знал, что так получится.

— Ты был готов рассказать свою историю перед этими людьми?

— Да.

— Даже если пришлось бы снова лгать? — настаивал Бастер.

— Я не лгу. — Томми заплакал.

— …снова и снова, пока твои родители не пожалеют тебя?

— Нет, — отчаянно держался своего Томми. Он был на грани истерики. — Я не стал бы лгать об этом.

— Томми, — сказал Бастер, изменив тон, будто мальчик убедил его. — Хорошо. Первая ложь простительна. Но сегодня ты поклялся говорить правду, ведь из-за тебя этот человек может попасть в тюрьму. Скажи наконец правду…

— Я не вру, — торжественно ответил Томми.

Бастер понял, что терпит поражение.

— Не лги. Скажи правду сейчас.

Томми задумался.

— Я уже сказал правду, — ответил он.

— Томми. — Бастер был в гневе. — Ты думаешь, мы поверим, что, нагородив столько лжи, ты можешь говорить правду?

— Да, — подтвердил он. Что-то в его лице дрогнуло.

— Ложь. Ты солгал, сказав, что заходил с этим мужчиной в дом. Ты все придумал, правда, Томми?

— Нет.

— Посмотри на него и скажи это, пожалуйста.

Бастер и Остин — оба уставились на Томми. Будь их воля, они вывернули бы душу мальчика наизнанку и вытрясли бы нужные им слова.

Томми поднял глаза. Он дрожал. Слезы катились по его щекам. Бекки схватила меня за руку.

Я уже думал, что Томми не заговорит. Он обернулся на Остина Пейли безо всякой ненависти. В его взгляде читалась жалость, одиночество и тоска. Остин заставлял себя смотреть на Томми.

— Он сделал это, — прошептал Томми. — Он отвез меня в тот дом, снял с меня одежду, обнял меня, и трогал меня, и заставил меня трогать его. — Он не отрывал плачущих глаз от Остина. — Он сказал, что любит меня.

— Нет! — Бастер ударил рукой по столу. — Говори правду.

— Я говорю правду, — сказал Томми.

Бастер, должно быть, понял, что упустил момент, но не сдавался.

— Ты добился своего? — спросил он. — Твои родители обратили на тебя внимание? Этой лжи было достаточно?

Я отстранил руку Бекки и наконец поднялся.

— Протестую, ваша честь, адвокат оказывает давление на свидетеля. К тому же он начинает повторяться.

Остин, похоже, вышел из оцепенения. Он бросил взгляд на присяжных и заметил, что кое-кто из них его рассматривает. Он тронул Бастера за руку.

— Протест принят, — сказал судья. Даже он почувствовал облегчение от того, что я наконец прервал это издевательство.

Бастер еще кипел от возмущения, но смирился с происшедшим.

— Вопросов нет.

— Томми, — мягко сказал я.

Он вспомнил мои давнишние инструкции и быстро поднял глаза. Он вытер слезы тыльной стороной ладони.

— Ты сказал, что называл обвиняемого Уолдо. Откуда ты узнал его настоящее имя?

Томми был удивлен таким оборотом. Он выпрямился.

— Когда я ехал в его машине… — начал он.

Я перебил его.

— Что это была за машина?

— Большая и белая, — вспомнил Томми. — Как же она называется…

— Не знаю.

— «Континенталь», — осенило его.

— А какого цвета была обивка внутри? Кресла и все остальное?

— Красного, — ответил Томми. — Темно-красного.

— И как ты узнал его имя?

— Там между передними сиденьями была коробка. Похоже на бардачок. Я открыл его и нашел несколько писем с его именем.

— И что там было написано?

— Остин Пейли.

— Тебе запомнилось что-то еще?

— Там было… — сначала Томми смотрел на меня, пытаясь угадать, что мне нужно. Затем он воскресил в памяти тот, конверт.

— Там было написано «адвокату», — сказал он.

— Спасибо, Томми. Вопросов больше нет.

Бастер прищурился. Он смотрел на Томми, прикидывая, как сломить его. Но Остин держал его за руку.

— Я тоже закончил, — произнес Бастер.

Я подошел к Томми, положил ему руку на плечо и заслонил мальчика от его обидчиков. Кэрен Ривера ждала Томми. Я даже не взглянул на нее. На полпути Томми увернулся и бросился в зал, где сидел его отец. Томми прижался к нему, и Джеймс Олгрен раскрыл ему свои объятия.

Весь зал, затаив дыхание, смотрел на эту трогательную сцену, кроме Остина и его защитников, которым оставалось ждать только приговора. Судья Хернандес позволил мне вызвать следующего свидетеля. Я подошел к Бекки, мы обменялись соображениями, и я сказал:

— Обвинение закончило, ваша честь.

Элиот подался к своему клиенту. Бастер присоединился к ним, он уже отыграл свою картину. Элиот поднялся и скованно произнес:

— Защита тоже закончила.

— Объявляю заседание закрытым, — с удовлетворением сказал судья. Он посмотрел на часы, затем на присяжных.

— Уже поздно, а нам с адвокатами есть чем заняться, — начал он. Я не слушал. Я смотрел на Элиота. Он смотрел куда-то поверх присяжных.

Защита попалась в мою ловушку на повторном допросе Томми. Нет лучшего способа расположить присяжных к ребенку, чем попытаться на суде запугать его. Элиот учуял подвох. Он был строг, но не груб с Томми.

Я предпринял отчаянный шаг: отдал Томми на растерзание защите, подкинув информацию о его взаимоотношениях с родителями. Я намеренно подставил Томми под удар.

В отличие от Элиота Остин купился на это. И Бастер тоже. Он знал, как сломить сопротивление ребенка, а Остин согласился. Бастер, безжалостно пытаясь подавить Томми, предстал настоящим монстром. А если учесть холодный взгляд Остина, то можно понять присяжных, которые воочию убедились, как взрослые мужчины издевались над ребенком. Я рассчитывал на их фантазию, они должны были представить насилие, которое сотворил один из мужчин над мальчиком.

Я полагался на Томми, на его выдержку под градом вопросов. В его словах я не сомневался, мальчик говорил правду. Именно поэтому я позволил Бастеру распоясаться, не вмешиваясь в ту вакханалию, которую он устроил, надеясь, что Томми выдержит. И он оправдал мои надежды. Я не предупредил мальчика, что его ожидает, мне был необходим его неподдельный испуг и растерянность. Томми устоял. Его настойчивость придавала вес его словам под безжалостными нападками защиты. Эту карту я и разыграл. Элиоту удалось ослабить мои позиции, и мне, чтобы как-то выправить положение, пришлось подставить Томми.

— Увидимся в десять завтра утром, — подытожил судья Хернандес. — Помните про мои инструкции.

Зал суда постепенно пустел. Мне хотелось увидеть Томми, но мистер Олгрен скрылся вместе с сыном от любопытных взглядов. Он преступил мое указание не покидать здание суда до конца дня, но я гордился его поступком.

Мы с Бекки задержались, чтобы получить копии протоколов и на какое-то время оттянуть встречу с навязчивыми репортерами. Вернувшись в зал суда, мы с удовлетворением обнаружили, что газетчики смылись. Но я знал, что один человек дождется моего возращения.