— Пожалуй, верю. Как в хорошую, обнадёживающую сказку, — ответил Васнецов.

— То есть ты допускаешь, что уже жил раньше?

— Допускаю, хотя есть в этом изрядная доля лукавства, что ли… Такое, знаешь ли, заигрывание с собственными страхами и сомнениями по поводу смысла жизни.

— Не понимаю.

— Я более чем уверен, что уже не раз жил на Земле, а может, и ещё где-нибудь. Но вера вере рознь. Ведь ничто в моей жизни не изменится от того, что я вдруг узнаю, что жил когда-то в Древнем Вавилоне или при дворе короля Артура. Не изменится ничего и после того, как мне кто-нибудь изложит в деталях одну из моих прошлых жизней. Всё равно та жизнь останется для меня чужой, как если бы прочитал книгу или посмотрел качественно слепленный фильм… Вообще-то я думаю, что большинство людей обращается к теософии из-за скуки или неврастении. Их психика требует развлечений. Книги, кино и театры перестают удовлетворять их, поэтому они ищут откровений в иных сферах. А что можно найти более таинственного и более недоказуемого, чем жизнь после жизни или переселение душ? Но я думаю, что мы каждый день сталкиваемся с миниатюрными моделями самых таинственных процессов. Они перед нами, и мы не обращаем на них внимание!

— Например?

— Каждый день мы засыпаем и просыпаемся. Это модель смерти и возрождения, модель той самой реинкарнации, если таковая вообще есть.

— Но ведь мы помним вчерашний день. А прошлую жизнь я не помню, — Кирсанов глотнул коньяка.

— Чем глубже в детство ты попытаешься окунуться, тем меньше ты получишь действительно ясных воспоминаний. Попробуй, отмотай обратно киноплёнку твоей жизни. А уж от грудного возраста у тебя и вовсе нет воспоминаний. Почему? Разве ты не жил тогда? Разве не было у тебя мозга, глаз, чувств?

— Иногда ко мне приходят внезапные… как бы вспышки из детства. Какие-то обрывки сцен, ощущений…

— Вот именно, что вспышки. А разве не случается таких же вспышек, абсолютно не связанных с твоей нынешней жизнью? У меня бывает. Войдёшь иногда в старинный дом, и что-то словно ужалит, мелькнёт какая-то искорка. Кажется, вот-вот откроется перед глазами нечто цельное. Но нет, только намёк, очень неясный намёк… Я думаю, что это и есть голос оттуда, из прошлого.

— Пожалуй.

— Я думаю, что вспомнить наше прошлое мы должны ради чего-то, а не просто для удовольствия. Вынести нам надо что-то существенное, осознать какой-то очень важный для нас вопрос, главнейший, может быть, вопрос жизни, этой жизни. Но кто подскажет? Есть ли такие люди?

Кирсанов сразу подумал о Николае Яковлевиче и хотел было рассказать о нём Васнецову, но сдержался.

— И в конце концов, — продолжил Васнецов, добродушно посмеиваясь, — ну, допустим, ты обнаружишь истину. Что дальше? Знаешь ты свои былые воплощения или не знаешь — в том ли дело? Мне кажется, надо всё-таки заниматься только сегодняшним днём.

На студию Алексей Кирсанов пришёл лишь к обеду. Никаких встреч он не планировал, намеревался заняться просмотром материалов для телевизионной версии «Вечного Города». Работу эту он рассматривал как чисто техническую, не имеющую отношения к творчеству — эротические сцены следовало подрезать, а батальные расширить. Кроме того, он согласился смонтировать и вставить в телевизионную версию эпизоды, не вошедшие по ряду причин в киноверсию. Эти эпизоды теперь жгли Кирсанову душу, как раскалённые щипцы в руках инквизитора жгут плоть истязаемого им человека. Алексей уже не раз проклял себя за то, что не обратил внимание на этот пункт контракта — использовать в телевизионном варианте все материалы, не вошедшие в фильм.

— Эта версия погубит «Вечный Город», — жаловался он брату.

— Наплюй, — спокойно отвечал Михаил. — Пусть этот вопрос волнует Гусейнова. Денежный Мешок хочет набить карманы потуже. Твой фильм уже состоялся, а телевизионный вариант — это баловство для любителей длиннот. Хотят они разглядывать трупы десять минут, а не три, как было в фильме, — пусть разглядывают. Хотят смаковать пожары, кровопролития — да чёрт с ними.

— Легко тебе говорить. А ты подумай, каких сил мне стоит воткнуть в фильм то, что кажется мне неудачным… Ох, как же всё это нелепо! Может, ну его? Может, бросить всё?

— Не дури. Ты подписал контракт. Гусейнов тебя порвёт, как щенка. По судам затаскает! Ты против него — ноль! Не вздумай тянуть. Возьми себя в руки и заканчивай работу поскорее.

Открыв дверь своего кабинета, Кирсанов остановился.

— Добрый день, — сказал поднявшийся навстречу Алексею усталый человек с узким лицом, тёмно-красными болезненными щеками, прозрачными зеленоватыми глазами. — Я вас давно жду.

— Здравствуйте, — Алексей протянул руку. — А вы, простите, по какому вопросу? Извините меня за прямоту, но у меня раскалывается голова. Вчера обрушились внезапные гости, так что мне сейчас, признаюсь, не до…

— Понимаю… Но я из уголовного розыска. Следователь Николаев.

— Следователь?

— Да, — Николаев передёрнул плечами, словно от холода, — правда, сейчас меня привело к вам дело не столько уголовного порядка, сколько… То есть дело, разумеется, уголовное, но меня интересует не эта сторона… Вы знакомы с Гусейновым?

— Разумеется. Он владелец студии и главный продюсер моего фильма. А что с ним стряслось?

— На него напали, совершено покушение.

— Покушение? В его среде такое случается, — сказал Алексей, в его глазах появился интерес.

— В данном случае история не так проста, как кажется на первый взгляд.

— То есть?

— Какой-то сумасшедший попытался облить Гусейнова кислотой. Но всё обошлось, охрана Гусейнова вовремя среагировала.

— А этот, который хотел облить кислотой?

— Его скрутили, живёхонек, помят слегка. Похоже, что у него что-то с мозгами, — следователь для убедительности постучал себя указательным пальцем по лбу. — Человек он бедный, пожилой, бывший учитель истории.

— Чем же ему Гусейнов-то досадил? — спросил Алексей Кирсанов. — Вряд ли они соприкасались по жизни.

— В этом-то весь вопрос, — смущённо улыбнулся следователь.

— В чём именно? — уточнил Алексей.

— Этот псих утверждает, что мстил Гусейнову за прошлое.

— Не понимаю. Какое же у них общее прошлое?

— Собственно, из-за этого я к вам и пришёл… Я смотрел ваш «Вечный Город». Это потрясающая картина. Впечатление неизгладимое.

— Спасибо, спасибо.

— Я не для того говорю, чтобы польстить вам… Вероятно, этот учитель истории совершил нападение на Гусейнова под влиянием вашей картины.

— То есть?

— Дело в том, что ненормальный утверждает, что он раньше жил в Древнем Риме.

— Да?

— И он утверждает, что узнал в Гусейнове своего врага из той жизни. Вы понимаете меня? — следователь внимательно посмотрел на Кирсанова.

Алексей почувствовал, как его сердце заколотилось учащённо.

— Нет, не понимаю, — ответил он сквозь сжатые зубы и подумал: «Откуда вдруг взялись все эти люди? Почему же раньше не появлялся никто из них, а теперь все словно с цепи сорвались? Это похоже на бред, да это и есть бред… Если же всё происходящее со мной в последние месяцы — правда, то почему я не радуюсь? Разве это не здорово — встретить людей, с которыми ты тысячу лет назад пил вино в захудалом винном погребке?»

— Видите ли, — продолжал Николаев, — этот человек утверждает, что после просмотра вашего «Вечного Города» вспомнил свою прошлую жизнь.

— И он вспомнил, что жил в Риме?

— Да.

— Просто какое-то дружное помешательство. Я получил уже несколько писем с подобными утверждениями, многим кажется, что у них пробудилась память о каком-то неведомом прошлом.

— Это, конечно, интересно, но не все вспоминают себя до такой степени, чтобы обливать кого-то кислотой!

— Согласен, — кивнул Кирсанов. — И кем же он представляет себя, этот сумасшедший? И при чём тут Гусейнов?

— Он утверждает, что был римским наместником не то в Галлии, не то в Британии.

— Забавно. Кем же он представляет Гусейнова? За что он так ненавидит его?