— Вы знаете, я вчера встречался с источником. Есть информация, что автоматы этим бойцам передал человек по имени Серега. Я не исключаю, что и те пистолеты этим ребятам из Зеленого Бора мог передать также он. Нужно поговорить с этим Серегой. Думаю, что с ним можно будет найти общий язык.

— Попробуйте, Виктор Николаевич. Если у вас это получится, будет неплохо, — ответил Вдовин.

— Скажите, а этого раненого автоматчика еще не привезли из Армавира? — поинтересовался я. — Мне бы тоже хотелось с ним встретиться и поговорить.

— Думаю, что это у тебя не получится. Его задушили в тюремной больнице. Воры не прощают подобных шуток над ними, — ответил Вдовин.

— Значит, они работают более оперативно, чем мы?

— Вы правы. Я хотел его отконвоировать в Казань. Поручил это дело Яшину, ну, а он, как всегда, завалил это дело. Вот в чем и была суть моего разговора с Феоктистовым.

Мы еще немного поговорили, и я направился к себе в кабинет.

— Подождите минутку, — попросила уборщица. — Я сейчас мигом, только пыль протру.

— Хорошо, я подожду, — сказал я.

Я подошел к коридорному окну. Окно выходило во внутренний двор министерства. Во дворе в металлическом вольере, нежась на солнце, лежали две овчарки. Одна из них подняла морду и, заметив меня в проеме окна, несколько раз гавкнула.

— Проходите, Виктор Николаевич, — пригласила уборщица. — Вода в графине свежая, только сегодня налила.

— Спасибо, — я, осторожно ступая, прошел в кабинет.

Война группировок в Казани то затихала, то вновь разгоралась с новой силой. Передо мной лежали статистические данные, представленные информационно-аналитической группой нашего управления. Взглянув на них, я невольно представил себе масштабы этой необъявленной войны. Десятки убитых с той и с другой стороны, пропавшие без вести. Картина была столь непривлекательной, что внушала какой-то трепет перед этими колонками цифр.

— Виктор Николаевич, разрешите? — услышал я голос вошедшего в кабинет оперативника. — Мы доставили этого Серегу, как вы просили.

— Хорошо. Заводите его в кабинет.

В кабинет вошел молодой человек в возрасте двадцати трех — двадцати пяти лет. Он явно страдал одышкой, так как был не по годам полным. По его большому круглому лицу струился пот. Он все время утирал лицо большим носовым платком. Отпустив оперативников, я предложил Сереге сесть на стул. Услышав мое предложение, он моментально плюхнулся на стул, отчего тот жалобно заскрипел, словно пожаловался на свою тяжелую жизнь.

— Как дела, Серега? — поинтересовался я у него. — Смотрю, все полнеешь и полнеешь. Скоро в дверь проходить не сможешь.

— Давайте, начальник, без подколов. Сами знаете, что и без них сахар сладкий, — ответил Серега, буравя меня своими маленькими свинячьими глазками. — Скажите, зачем я вам понадобился?

— Вот, решил посмотреть на тебя, о жизни с тобой поговорить. Я слышал, Серега, что у тебя диабет и ты плотно подсел на инсулин?

— Вы что, врач? Вам что от меня нужно? Наверное, вы притащили меня сюда не для того чтобы читать мне курс по борьбе с диабетом? — сказал он сердито.

— Правильно, Серега, я не врач. Вот ты мне не поверишь, гляжу я на тебя, а сам думаю, как долго ты выдержишь в местах лишения свободы. Год? Полгода? То, что долго там ты не протянешь, ясно всем, а особенно тебе. Сам знаешь, наверное, от ребят, что там таких пухленьких, как ты, любят.

— Вы что меня оскорбляете? Кто вам дал право надо мной издеваться? — возмутился он. — Я буду жаловаться на вас в прокуратуру.

— Можешь, Серега, можешь. Жалуйся на меня хоть в Организацию объединенных наций. Это твое право, которое закреплено за тобой нашей Конституцией. Ты вот что скажи мне, Серега, почему ты попал в черный список Гарика? Ты же его хорошо знаешь, он за брата сейчас готов убить любого, даже тебя?

— Что за дела, начальник? При чем здесь Гарик, его брат и я? Я лично никогда и никого не убивал. У меня не было напрягов с ними, — сказал он, заметно волнуясь.

— Может, ты и прав, Серега, но не во всем! Гордея застрелили из «ТТ», ты это должен хорошо помнить. Вот из того самого «ТТ», что ты тогда передал москвичам. Ну, тем, которые погибли в Зеленом Бору. Мне об этом, а вернее, о передаче тобой этих пистолетов, рассказал задержанный нами в Армавире автоматчик. Ему, кстати, как и его напарнику, ты тоже передал автомат, из которого они застрелили Долгова и Пашу Орского. Теперь, Серега, ты, надеюсь, понимаешь, к чему я тебя подвожу? Думаю, что если ты не умрешь от диабета, то воры прямо в изоляторе вспорют твое толстое брюхо.

Я видел, что мои слова, словно гвозди, больно впивались в его тело. Он дергался, и на его лице то возникали, то пропадали гримасы боли.

— Серега, здесь не цирк. Ты что мне здесь строишь рожи? — строго сказал я. — Ты их там будешь строить, когда они прижмут тебя ночью к параше. Ты знаешь, Серега, как пахнет там параша? Если не знаешь, то в самое ближайшее время узнаешь.

Он вжал голову в плечи и закрыл глаза, представляя все это.

— Ты по своему состоянию здоровья, можешь, конечно, и не попасть в общую хату. Тебя могут оставить где-нибудь на хозяйственных работах. Но это тоже не выход для тебя. Туда, как правило, направляют людей, имеющих какие-то заслуги перед администрацией изолятора. Однако это тоже для тебя не выход, тебя растерзают свои же ребята, когда ты откинешься из зоны.

Рубашка на теле Сереги полностью пропиталась потом. Он то и дело вытирал лоб и затылок носовым платком, который был таким же мокрым, как и его рубашка.

— Пойми, — сказал я, стараясь придать своему голосу доверительный оттенок. — Пока у меня не было против тебя прямых показаний, мы с тобой, Серега, не встречались. Сейчас эти показания есть, есть и заключение экспертизы по «ТТ». Появилась явная угроза твоей жизни со стороны Гарика. Вот это все и привело к нашей встрече. Кстати, где ты взял этот пистолет? Ты знаешь, пистолет этот запалился еще в Челнах.

— Мне его Гаврилов подогнал. Сказал, что купил его у какого-то бывшего мента. О том, что пистолет «паленый», я честно не знал.

— Кто такой Гаврилов? — поинтересовался я у него. — У вас, как у собак, одни клички. Ты мне его фамилию назови.

— Имя я не знаю. Все его называют Гавриловым, и все. Живет он на проспекте Победы. Терся немного с Гордеем, а затем, по-моему, примкнул к «Чайникам».

— Ты мне, Серега, дом назови. Ты знаешь, проспект большой, где мне его искать?

— Вы знаете, я могу только показать на месте, а так номер дома и квартиру не знаю.

— Вот что, друг мой, — сказал я. — Сейчас поедешь с операми и покажешь им дом и квартиру этого Гаврилова. После того как вы вернетесь, сядешь в кабинете и все очень подробно напишешь мне в явке с повинной. Число можешь не ставить. После того как мы задержим этого Гаврилова, ты поставишь число. Получится для всех, что это Гаврилов заложил тебя, а не ты его. Понял?

— Понял, начальник, — ответил Серега. — Можно мне в туалет, больше терпеть не могу.

Я позвонил ребятам, и те отвели его в туалет.

— Виктор Николаевич, вы чем его так испугали? — поинтересовался у меня один из оперативников. — Похоже, у него открылась медвежья болезнь. Он вот уже полчаса как с горшка не поднимается.

— Просто дал слабительное — в шутку ответил я. — Будьте внимательны, Серега еще тот пассажир, от него можно ждать всего.

Резаный стоял у окна и смотрел на улицу. Из окна арендуемого им офиса хорошо просматривалась Нева. Несмотря на внешнее спокойствие, в душе у него все кипело от негодования. Он взглянул на сидевших в офисе людей, которые настороженно следили за меняющимся выражением его лица. Наконец, он отошел от окна и сел за стол.

— Скажите, что нам мешает заплатить нормальные деньги и навсегда покончить с этим Мартыном? Сколько нам еще нужно потерять наших друзей, чтобы мы не пожалели денег?

В офисе повисла зловещая тишина, не сулившая ничего хорошего собравшимся.