Кто-то из старших задался вопросом, почему этот холм из золы носит название «Магнитная гора».

Володя нашелся и сейчас же, не задумываясь, ответил:

— Да, может быть, потому, что она нас притягивает!

Володя некоторых забав не любил, не признавал, и мы откладывали их, говоря:

— Ну, делать запруду на ключе будем потом — Володе не нравится.

И только после отъезда Ульяновых, не находя себе места, в подавленном настроении, чтобы заглушить горечь разлуки, мы отправлялись на ключ «Поварня» пачкаться с запрудой.

С трогательной, не по годам, заботливостью и лаской относился Володя, мальчик лет десяти, к младшей сестре своей, привезенной в Кокушкино лет двух. Володя называл ее тогда Манюша?, делая ударение на последнем слоге. Позднее он называл Марию Ильиничну Маняшей.

Младшего брата Володи, Митю, помню еще ребенком, лет с четырех. Поразительно живой и красивый мальчик, Митя был как ртуть. Когда он что-нибудь рассказывал, то от живости захлебывался и даже начинал заикаться. Тетя Маша спокойно, методически заставляла его неторопливо и связно изложить свое повествование. Редким воспитательным талантом она обладала!

Митя очень интересовался охотой и все время вертелся около старших.

Он обычно знал все подробности: где, когда, кем и при каких обстоятельствах убита дичь. Впрочем, сплошь и рядом на вопрос, обращенный к охотникам, возвратившимся с пустым ягдташем: «Что убил?» — Митя получал сумрачный ответ: «Время». Но зато какая была радость, когда можно было услышать, что убиты два дупеля или три кулика.

С Олей я очень дружил и всегда с нетерпением ждал ее приезда в Кокушкино.

Уже взрослой она жила у нас в Казани и училась в музыкальной школе.

С изумительным терпением изо дня в день, часами просиживала она за трудными упражнениями, и никак нельзя было ее уговорить сыграть какое-нибудь произведение помимо указанных, так строго исполняла она требования преподавателей.

В противоположность Володе, с детства она была очень тихой и замкнутой и в этом отношении походила более на Шуру Ульянова.

Александра Ильича помню серьезным и сосредоточенным юношей.

Он любил играть в шахматы и играл, не глядя на доску, одновременно с тремя партнерами.

Вставал он раньше и ложился позднее всех; мы недоумевали, когда же Шура спит. (Александра Ильича называли в нашей семье Шурой, в отличие от моего брата — Саши.)

Он любил природу и, увлекаясь охотой, уходил на целые сутки.

Самой старшей из детей в семье Ульяновых была Анечка.

Забегая вперед, скажу, что в 1887 году Анна Ильинична была выслана под надзор полиции в Кокушкино, поэтому к нам часто приезжали представители власти, желавшие не только лицезреть Анну Ильиничну, но и слышать ее голос.

Насмехаясь над становым приставом, разъяснявшим, что отлучаться из Кокушкина нельзя, Анна Ильинична спрашивала:

— Так и в рощу за гумном пройти нельзя?

— Нет-с, почему же-с, но не далее пятнадцати верст-с, — говорил он.

— Ну, а если я зайду или заеду дальше, за шестнадцать верст, что тогда?

— Арест-с, — с глупой галантной улыбкой отвечал становой.

Этот разговор нравился молодежи. Нам самим хотелось поиздеваться над приставом.

Шура много рассказывал о красивых местах на реке Мёше (приток Камы, в десяти километрах от Кокушкина) и так заинтересовал всех, что решили съездить туда — и не раскаялись. Единогласно признали, что эта местность живописнее даже милого нам Кокушкина.

Сразу по выезде из леса, самого? по себе красивого, мы увидели обширный луг с разбросанными по нему отдельными пышными, развесистыми деревьями. За лугом, в твердо очерченных невысоких берегах, блестела широкая полоса реки. По противоположному берегу ее теснился высокой стеной сосновый бор; отражаясь как бы опрокинутым в реке, он манил к себе.

Пожалев, что нет лодки и нельзя переправиться на другой берег, мы прошли вдоль реки до поросших молодыми деревцами холмиков, тоже очень живописных. Это место по берегу реки носило название «Подувало».

И восхищении я воскликнул:

— Совсем как Бежин луг у Тургенева! Точно декорации!

Володя возразил, что на Бежин луг не совсем похоже, но согласился, что пейзаж действительно красивый и, конечно, лучше всяких декораций.

Впоследствии мы много раз ездили на Мёшу, даже отвезли туда лодку.

После захода солнца все обитатели Кокушкина, и старый и малый, собирались обыкновенно на балконе большою дома и на скамейке в цветнике.

И тетя Маша и мама — большие любительницы цветов. Флоксы, резеда, левкои, душистый горошек, никоциана, настурции и другие цветы наполняют воздух ароматом. Георгины и мальвы возвышаются в середине клумб.

Дети, предвкушая удовольствие игры со взрослыми, бегут в дом за стульями и табуретками для старших; сами усаживаются на ступеньках балкона. Начинаются так называемые «сидячие игры».

Илья Николаевич зовет Шуру, Анечку и мою сестру Машу, уединившихся на прохладном, северном верхнем балконе.

Кто-то из младших предлагает играть в «синонимы»[2].

— Ну что ж! Хотя эту игру и неправильно так называть, — говорит Илья Николаевич, — следовало бы назвать «омонимы»[3], но раз уж это название укоренилось, пусть так. А теперь воспользуемся запозданием Оли и живо выдумаем, что ей загадать.

Останавливаемся на слове «поля?»: ни разу не загадывали.

— Первое: поля, по которым гуляют, — засеянные злаками.

— Второе: поля, под которыми гуляют, — поля шляпы.

— Есть и третье, — замечает Володя.

— Что же? Не приходит в голову.

— А поля, по которым гуляет перо учителя, исправляющего работу ученика, — разъясняет Володя.

Приходит Оля и быстро разгадывает слово по данным тетей Машей трем определениям его: первое — побитые градом, второе — поломанные и третье — залитые чернилами.

Загадав еще несколько созвучных слов, переходим к другой игре — «в пословицы», носящей опять-таки неточное название, так как нередко загадывали стихи вместо пословиц. В этой игре отгадывающий задает любые вопросы всем играющим по очереди. В свой ответ играющий должен вставить назначенное ему слово из стихотворения или пословицы.

У крутой тропинки, сбегающей к пруду, растут старые липы, посаженные в кружок, и образуют беседку. Сюда удаляется тот, кто должен отгадывать.

Уходит Шура. Со всех сторон сыплются предложения.

— «Вот парадный подъезд»! — кричат ребята.

— Не годится, много трудных слов: «парадный», «торжественным»…

— «В тот год осенняя погода» — из «Евгения Онегина», — предлагает моя сестра Маша.

— Некрасова и Пушкина Саша сразу отгадает — надо что-нибудь потруднее, мало известное, — возражает Володя.

Наконец останавливаемся на шуточных стихах Саши Веретенникова:

— Хорошо, пусть наш Саша отгадывает то, что выдумал ваш Саша, — шутит Илья Николаевич, обращаясь к маме.

— Володе дадим слово «тьме» — в этом падеже его не так легко вставить.

Но Володя с честью выходит из трудного положения.

На вопрос Шуры, почему он за коленку держится, Володя, не моргнув глазом, отвечает:

— Вчера вечером ушиб ногу: без света, во тьме кромешной, спать ложился и наскочил на табуретку.

Нужное слово «тьме» было вставлено в ответе так естественно, что отгадать его было трудно.