Последний вагон столкнулся с маленькой бензозаправкой, потом с тем, что некогда было складом для отправки грузов. Его тащило, бешено мотало, он срывал с рельсов и увлекал за собой остальные вагоны; Эбботт насчитал целых семь штук. Один — пассажирский, находящийся в середине состава, — толкал перед собой старую, уже пылающую машину. На глазах Пола та врезалась в здание, на секунду замерла, а затем отлетела. Вагон мощным ударом снес стену и бешено качнулся назад к рельсам. Автомобиль, несколько раз перевернувшись в воздухе, упал с другой стороны от железнодорожного пути.

Состав сошел с рельсов!

Эбботт посмотрел вниз, на пути, и неожиданно все понял. Две линии металла кое-где были на месте, затем вдруг шли криво, а в некоторых местах просто отсутствовали.

Пол проследил за рельсами и увидел, что в одной секции их положили крест-накрест, словно металлическую доску для игры в крестики-нолики, в другой — они торчали из неровной земли, как древки знамен покинувшей поле боя армии, флаги которой забрали или похоронили вместе с солдатами.

Эбботт стал медленно отходить от колеи.

На другой стороне мужчина наконец сумел подняться. Пол заметил, что левая нога старика заканчивается теперь под коленом, где толстый, в далеком прошлом белый бинт змеится в пыли. Человек ковылял к краю бетонного блока, который раньше явно был платформой.

— Назад! — крикнул Эбботт. Старик взглянул на него.

В этот раз Пол махнул ему рукой:

— Отойди от края!

Калека засмеялся и кивнул, Он сделал еще один кривобокий, хромой шаг, опираясь на культю, добрался до самого края бетонной плиты и остановился на несколько секунд, пьяно покачиваясь.

Эбботт взглянул направо и увидел, как паровоз под углом приближается к маленькой станции, предохранительной решеткой сгребая ветхие заборчики и снося попадающиеся на пути телеграфные столбы. Некоторые из них падали влево, подальше от состава, другие же — вправо и какое-то время лежали на путях, пока не раскалывались, как поленья, когда состав врезался в них и сметал в сторону.

Скрежет стонущего металла и звук взрывов, раздававшихся там, где Полу ничего не было видно, наполнили воздух. Паровозный свисток закричал снова, потом еще раз, но теперь из него раздалось какое-то коровье мычание. Эбботт почувствовал, что у него кости затряслись под кожей от этого звука.

Когда он взглянул на другую сторону колеи, то увидел, что старика нигде нет. А потом заметил хрупкую фигурку человека, стоящего на путях во весь свой рост — не больше пяти футов, а может, и меньше… Калека спустился на рельсы и теперь ковылял навстречу приближающемуся поезду.

Цепь вагонов хлестанула поперек путей, но последнего, с выпуклыми бортами, нигде не было видно. Эбботт не догадывался, куда тот мог подеваться. Три беспроводных телеграфных столба, лежавшие на путях, сложились С громким хрустящим звуком и повалились в сторону, словно деревья под топором лесоруба.

Поезд вновь свистнул.

Старик вскрикнул и поднял руки, будто молился, а затем небрежно кинул свои мумифицированные пальцы в грязь рядом с искривленными рельсами.

Пол побежал вдоль платформы, стараясь добраться до калеки и крича: "Уходи!" Но тот не обращал внимания.

Паровоз ударил старика боком, сверкающие крутящиеся колеса подбросили тело, и оно, как жук, распласталось на стекле. Состав накренился, поймав Эбботта слепыми глазами ламп-близнецов, и ринулся вглубь, с грохотом, тяжело продираясь, сквозь ряд толстых деревянных столбов, поддерживающих крышу древней станции. Эбботт посмотрел наверх как раз вовремя, чтобы увидеть доски, отломившиеся от навеса и каскадом обломков усыпавшие все вокруг. Один из самых больших кусков чуть не попал ему в голову. Раздался грубый крик, тут же прервавшийся, и Пол увидел, что хотя тело старика застряло между хромом и серебряными планками, наискось пересекающими черный металл паровоза, ноги калеки исчезли, отрезанные столкновением поезда с низкой поддерживающей стеной, идущей вдоль конца платформы.

Эбботт повернулся и бросился бежать; воздух вокруг него полнился оглушительным треском дерева и падающих опор. В конце платформы Пол вильнул в сторону, в густую невысокую траву, пробивавшуюся сквозь гравий автопарка, где в эти смутные дни истории Мадригала осталось только несколько шин, наваленных беспорядочной кучей в углу.

С торжествующим ревом паровоз вырвался из руин станции, словно мифический белый кит, блистающий безжизненным телом старика, своего собственного Ахава, пойманного сверкающим корпусом его морды. Возможно, виновата была обманная раскачка поезда, но казалось, калека машет миру рукой. И не улыбка ли играла на его лице?

Поглядев вниз, Эбботт понял, что никогда не видел у поездов таких колес. Они скорее походили на колеса машины, хотя были гораздо шире; обрамленные чем-то напоминающим толстую резину и заштрихованные мириадами изящных спиц, вырывающихся из выступающей оси. Более того, казалось, колеса меняют направление независимо друг от друга. Под паровозом с каждой стороны их располагалось по шесть штук, и когда первое поворачивалось наружу — второе оставалось неподвижным, а третье выгибалось внутрь и практически мгновенно возвращалось на прежнюю позицию. И все остальные крутились, как им вздумается.

Как — ради всего святого! — хоть кто-то мог управлять этой штукой, хоть как-то удерживать ее на прямой линии? Эбботт взглянул вверх, на затуманенное окно, и увидел в нем чью-то сгорбленную фигуру. Похоже, машинист изо всех сил сражался с рычагами управления.

Словно лишний раз доказывая непокорность локомотива с такой системой колес, поезд внезапно свернул назад к рельсам. По вагонам пронеслась судорога. Эботт понял, что сейчас произойдет: резкий поворот сломает состав, вагоны вылетят в сторону и покатятся густой, непробиваемой стеной дерева и металла, сметая все на пути. Пол огляделся вокруг. Ну да! Последний большой вагон прорвал маленькую группу пристроек в дальнем конце станции. Он толкал перед собой ревущее облако пыли, обломков стен, крыш и мебели. Остальные вагоны теперь были хорошо видны посреди этой бойни: они крушили все вокруг, утоляя жажду собственных жертв.

Пол посмотрел в сторону и увидел стену между собой и дорогой. Времени бежать до ворот не осталось; искать другой путь, постараться обогнать этот кошмарный паровоз, пересечь траекторию его движения, чтобы вырваться наружу, — тем более.

Существовало только одно решение.

Последний вагон скреб по стене, локомотив стремился вперед. Вскоре, как только линия состава вывернется до максимума, произойдет эффект щелчка кнута. Эбботт побежал к кабине машиниста, прыгнул и, ухватившись за выкрашенную под золото ручку, сумел поставить одну ногу на узкую площадку, идущую вдоль корпуса паровоза. Секунду спустя его распластало по обшивке.

Свисток издал новое мычание, и поезд рванулся к рельсовой колее, лягаясь, как необъезженная лошадь. Он с грохотом катился туда, где в нескольких милях от города стоял "понтиак" Эбботта. Поезд жаждал пищи — а впереди примостилось гнездо деревянных навесов, нежившихся в пятнистом, водянисто-солнечном свете.

Задыхаясь, Пол развернулся и свободной рукой ухватился за серебряный поручень, рванулся вперед и упал между паровозом и вагоном. Ему повезло: почти сразу поезд врезался в навесы, и дождь из дерева и черт знает чего еще рухнул на крышу локомотива апокалиптическим ливнем. Внезапно подбросив Эбботта в воздух, а потом обрушив его вниз на изрытую ямочками металлическую платформу, состав накренился и пропахал глубокую колею в бесплодном поле, отбрасывая по обе стороны от себя изнуренную солнцем почву.

Площадка, на которую упал Эбботт, оказалась едва ли в фут шириной. На ней не было приличных опор, за которые он мог бы зацепиться, поэтому для поддержания баланса Полу пришлось наклониться над провалом, ржавой сцепкой, соединяющей вагон и паровоз. Неожиданный толчок мог легко сбить его с ног, и Пол боялся даже не слететь с поезда, а упасть в брешь под колеса.