– Улица Шествий! – объявил перевозчик, и лодка стукнулась о причал, заставив Лайама вернуться к реальности. Образ скрипящей зубами леди-пацифик бесследно исчез.

«Очнись, идиот! Если тебя поймают сегодня, завтра ей будет незачем обходить корабли». Он принялся нарочито неторопливо отсчитывать деньги, давая тем самым себе возможность осмотреть набережную. У подножия двух столпов по-прежнему толпились паломники; их стало меньше, но молились они втрое громче. Миротворцев не наблюдалось, и Фануил это подтвердил. Лайам отдал гребцу монеты и вышел из лодки. «Держись чуть западнее, – велел он фамильяру. – Мы близки к цели».

«Замечательно, мастер».

«Да, замечательно, – откликнулся Лайам, а про себя подумал: – Надеюсь, Маркейд еще помнит меня».

Дорогу к Конюшенному проходу пришлось уточнить лишь раз. Лайам долго набирался смелости – его мучило ощущение, что любой выбранный им прохожий, хотя бы вон тот лакей в полосатой ливрее, только что вышедший из винной лавчонки, тут же поднимет крик. Ничего подобного лакей делать не стал. Он указал приезжему господину, на каком перекрестке свернуть, и отпустил шутку, что, мол, сегодня распрекраснейший вечерок для прогулок.

Конюшенный проход представлял собой маленькую, кривую улочку, змеящуюся по склону распадка и сплошь застроенную каменными – очень узкими в своей фасадной части – домами. Впечатление эти особняки производили довольно убогое, хотя чуть ли не на каждом из них гордо красовался королевский шеврон.

«Смотри-ка, – обратился Лайам к парящему в ночном небе уродцу, – видать, служить верой-правдой короне не очень-то выгодно, а?»

«Похоже, мастер», – откликнулся Фануил.

Лайам обогнал бредущую вверх парочку – мужчину в мантии, подбитой мехом, и женщину в богато расшитом плаще. Он подумал было спросить у них, где находится дом сэра Ненния, но не решился. Лучше опять обратиться к какому-нибудь лакею или служанке. Челядь словоохотливее господ.

«Мастер, – вдруг спросил Фануил, – а что ты будешь делать, если ее нет дома?»

Лайам пожал плечами.

«Оставлю записку и подожду в темном углу какого-нибудь кабачка».

Фануил помолчал.

«А вдруг она не захочет тебе помогать?»

Лайам так изумился, что встал столбом и вскинул глаза к небу, хотя там царила непроглядная темнота.

«Как это – не захочет? Мы ведь… друзья… я хочу сказать, мы дружили…»

«Это было давно. Старуха сказала, что эта женщина очень честолюбива. Привечать преступников – не лучший способ добиться высокого положения при дворе».

«Это так, – согласился Лайам, – но ты не знаешь Маркейд!»

Маркейд! Отчаянная, задиристая девчонка, всегда готовая ввязаться в любую историю, сулящую острые ощущения! Они были с ней практически неразлучны, и однокашники, пока к этому не привыкли, не раз отпускали шуточки на их счет.

«Она не предаст!»

Однако в душе его зашевелились сомнения. Лайам навел справки у конюха, державшего под уздцы подрагивающего от нетерпения жеребца, и уже нашел нужный дом, но облегчение не приходило. «Что ты ей скажешь? Приятно вновь повидаться, Маркейд! Знаешь ли, тут меня разыскивает вся стража Торквея, так не позволишь ли ты мне провести эту ночь у тебя? Как это мило, дружище Ренфорд! Но, понимаешь ли, у нас в доме несколько тесновато. Так что ступай, поищи себе лучший приют! – Он потряс головой. – Нет, Маркейд не такая. Во имя нашей студенческой дружбы она должна мне помочь!»

Дом Ненния в точности походил на соседние, правда, шеврон на его гербе был очень широким и подавлял остальные элементы рисунка. Лайам хмуро отметил это, потом вскинул голову и решительно постучал в дверь.

«Она меня не оставит. Должно же мне сегодня хоть раз повезти!»

Лакей, выслушав Лайама, удалился, оставив его на крыльце. Какое-то время спустя до него долетел голос, выспрашивающий у слуги, не напутал ли он чего-нибудь.

– Лайам Ренфорд? Ты не ослышался! Лайам Ренфорд? Ни за что не поверю! Ну надо же! Неужели он здесь?

Голос явно принадлежал Маркейд. Ошибиться было нельзя. Он сделался чуть грудным, однако в нем по-прежнему преобладали неуемная жизнерадостность и легкий сарказм. Лайам невольно заулыбался и перевел дух. Послышались быстрые шаги. Дверь вновь распахнулась.

Маркейд слегка пополнела, ее лицо округлилось, а прическа стала пышнее. В остальном же приятельница его студенческих лет не изменилась ничуть. Курносая, краснощекая, со знакомой насмешливой полуулыбочкой она склонила голову набок и закусила губу, подбирая слова для подходящей случаю шутки.

– Ну, и где же тут Лайам Ренфорд? Он был великаном не менее десяти футов росту. Кто ты, карлик, и как ты посмел назваться именем моего старинного друга?

И это тоже было знакомо: привычное зубоскальство. Лайам усмехнулся.

– Простите, я, должно быть, ошибся домом. Я искал Маркейд Валгас, это высокая, толстая, злая старуха с неопрятными волосами.

– Ее я знаю, однако выглядит она вовсе не так!

– Разве? Ну ладно – скажем, старуха, но облысевшая и без зубов. Так будет лучше?

Маркейд звонко расхохоталась, совсем как в прежние времена.

– Да, это ближе к истине, но тоже не очень-то верно. Ладно, давай заходи. – Она взяла его за руку и бесцеремонно втащила в дом. – Заходи-заходи, познакомишься с моим мужем, я ведь замужем, он у нас шишка, хотя и не очень большая, но все-таки с ним считаются многие…

Небрежным взмахом руки отослав слугу, Маркейд сама заперла дверь и принялась беззастенчиво разглядывать гостя.

– Ах, негодяй, совсем ведь не изменился! А я вот и впрямь растолстела – тебе не стоило об этом упоминать, но ты всегда был занозой. Идем, познакомишься с Анком! Да сними ты свой плащ и сумку оставь – о них позаботятся. Ты ужинал? Мы отобедали во дворце, но на кухне что-нибудь сыщется… Пошли, Анк там, в малой гостиной, она и впрямь малая, больше похожа на чулан, прямо как наши камеры в «Обалденствии», помнишь?..

Она потянула гостя в дальний угол темноватой и тесноватой прихожей, половину объема которой занимала крутая, массивная лестница с чудовищными перилами толщиной в мужское бедро. Лайам дернул ее за руку, заставив остановиться.

– Погоди, – сказал он. – Может быть, ты еще не захочешь знакомить меня со своим мужем. И сама пожалеешь, что зналась со мной.

Маркейд снова склонила голову набок и закусила губу.

– Как, Ренфорд, неужто ты явился сюда, чтобы меня соблазнить? Или, хуже того, похитить? Предупреждаю, тогда мне потребуется пара минут, чтобы собрать вещи.

Лайам поморщился, прикидывая, с чего лучше начать.

– У меня неприятности, Маркейд, – бухнул он неожиданно для себя. – Меня обвиняют в убийстве.

– И только-то! – фыркнула она, потом заметила, что Лайам серьезен, и нахмурилась. – Как, ты разве не слышал? Это дело уже много лет, как закрыто. Владыки помиловали тебя.

– Я знаю, но тут другое.

Она вновь попыталась обратить все в шутку.

– Фу-у, Ренфорд, неужто ты убил кого-то еще? Смотри, это войдет в привычку!

– Убиты двое, – уточнил он, глядя, как расширяются ее и без того большие глаза. – Но я тут ни при чем. Я только видел, как убивали одного, однако теперь на меня собираются свалить оба убийства. Меня ловят по всему городу, и к поискам подключены миротворцы.

Он принялся сбивчиво излагать историю своих злоключений, потом задохнулся и смолк. Глаза Маркейд сделались сонными. Лайам знал: это не от надменности или скуки, просто его однокашница всегда так реагировала на вещи, о каких не желала бы знать. Она словно впадала в своеобразный транс, отгораживаясь от жестокостей или мерзостей мира.

– И вот… теперь, понимаешь ли, мне… мне очень нужна твоя помощь.

«Не мямли и не канючь! Она такого не терпит».

– Ах, Ренфорд, Ренфорд, ну что ты себе позволяешь? Мы десять лет не видались, и вдруг ты вламываешься ко мне на ночь глядя и несешь какую-то несусветную белиберду!

Маркейд помотала головой, отказываясь принимать ситуацию. Лайам взял ее за руки и заговорил – негромко, настойчиво, твердо.