У столба стоит молодой парень в синем рабочем комбинезоне, в руках кинокамера. Он резко выбивается из праздничного фона, и не столько из-за тёмной спецовки, сколько из-за мрачного выражения лица. Чуть пританцовывая, Воображала приближается к нему по перилам. На лице её сияет улыбка, от каждого движения рассыпаются по серому бетону отблески.

Парень смотрит мимо.

Воображала останавливается, улыбаясь уже персонально ему.

Парень смотрит мимо, глаза его пусты.

Воображала надувает губы в радостном недоверии и восторженно расширяет глаза. Словно записной дуэлянт, сходивший с ума от скуки в пансионате для ветеранских вдов, и вдруг обнаруживший перчатку, летящую ему прямо в лицо.

Воображала отступает на шаг, ещё на шаг, чуть приседает, наклоняется, пытаясь поймать взгляд хмурого парня. Наконец ей это удаётся, восторженный жест — есть контакт! Воображала выпрямляется, продолжая удерживать парня взглядом — он автоматически поднимает и поворачивает за ней голову — и улыбается.

Если раньше она улыбалась просто так, весело и бездумно разбрызгивая вокруг солнечные зайчики, то теперь её улыбка бьёт наповал с силой дальнобойной лазерной винтовки, ослепляя, сбивая с ног и размазывая по асфальту. Даже свет на долю секунды становится ярче, а музыка — громче и резче.

На лице парня проступает неуверенная улыбка. Он поднимает камеру.

Воображала, самоуверенная и сияющая, принимает позу красотки из журнала. И замечает, что внизу, на заборе стройки, нахальный пацан продолжает её передразнивать. Воображала ухмыляется, косится на оператора и делает сальто с места. Но короткий взгляд вниз убеждает, что сальто можно с таким же успехом сделать и на заборе.

Оператор забыт.

Вображала выпячивает подбородок и начинает танец. Она держит мелодию всем телом — движением плеч, головы, рук и ног, даже изменчивым выражением лица, щёлкает пальцами в такт — музыка становится громче, быстрее, ритмичней.

Мальчишка на заборе некоторое время растерян — внизу не слышно музыки. Но сдаваться он не привык, и вот уже повторяет движения, сначала неуверенно и криво, но потом всё точнее и точнее. Воображала закусывает губу, меняет рисунок танца, ускоряет темп — вместе с ней ускоряется и музыка. Мальчишка держится.

Темп еще выше, рвется ритм, ломается канва. Воображала входит в азарт, смеется беззвучно, её движения становятся почти неразличимыми. Сохраняется лишь направление — вперед вдоль моста.

Движется вдоль забора ее конкурент.

Движется камера в руках оператора, движется сам оператор.

Движется, разворачиваясь, стрела подъемного крана с подвешенным к ней жилым блоком.

Внезапно мальчишка оступается и с трудом удерживает равновесие. Останавливается, вертит головой, вскидывает руки: «сдаюсь!», показывает два больших пальца. Воображала самодовольно выпячивает подбородок. Она ничуть не запыхалась, на белоснежных брюках ни складочки, и даже волосы растрепаны не больше, чем всегда.

Вспоминает про оператора, выдает ему очередную ослепительную улыбку, манерно складывает на груди руки и бросает вниз хвастливый взгляд — "а у меня еще и вон что есть!".

Перестаёт улыбаться. Оступается, неловко взмахнув руками и шатнувшись назад. Лицо ошарашенное. Крупным планом — расширенные глаза, в них обида и недоумение, словно дали ребенку конфетку, а она оказалась горькой.

Резкое падение камеры вниз — туда, куда она смотрит.

Улыбающееся чумазое лицо щербатого мальчишки на фоне стремительно надвигающегося жилого блока.

Развернувшись назад и вверх, камера успевает поймать тот момент, когда кажущаяся отсюда совсем крохотной фигурка отрывается от перил моста.

*

Смена кадра (флешбэк)

*

Танцевальный ритм сменяется "Поп-корном" — в миноре, сбивчиво и очень медленно.

Серый дождливый день, молодая женщина в шляпке садится в такси, шофёр держит над ней зонтик, укладывает в багажник два чемодана и объемистую сумку. Взгляд немного сверху, с уровня второго этажа.

Голос Конти:

— Эта уже четвертая за полгода…

Слышно, как он вздыхает. Голос фрау Марты произносит умеренно-неодобрительно:

— Молодежь… — умудряясь вложить в это короткое слово все приемлемое для хорошего слуги осуждение.

Фрау Марта и Конти стоят у окна в комнате на втором этаже, смотрят, как отъезжает машина.

— Хорошо, — в голосе Конти усталая обреченность, — делайте, как считаете нужным.

Фрау Марта не задирает нос, как наверняка поступила бы на её месте менее опытная служанка, одержав маленькую победу. Она лишь еле заметно кивает:

— Я сегодня же договорюсь. Но все равно понадобится не менее двух дней… Еще раз переоформить ваш билет?

Конти медленно качает головой, не отрывая сосредоточенного взгляда от окна. Фрау Марта слегка хмурится, говорит нерешительно:

— Ну что ж… Два-три дня… Пожалуй, мы с Марком вполне могли бы и сами… — но в голосе ее уверенности гораздо меньше, чем в словах.

Конти продолжает задумчиво качать головой.

— Это было бы просто непорядочно с моей стороны, я и так вам стольким обязан…

Фрау Марта поджимает губы. Слегка. Конти внезапно поворачивается. Говорит решительно и непреклонно:

— Она поедет со мной. — И, словно оправдываясь. — Ей уже почти семь, пора… нельзя же всю жизнь… Только обговорите, чтобы никаких зеркал.

На лице фрау Марты — крайняя степень почтительного неодобрения.

*

смена кадра

*

Узкоглазый улыбающийся швейцар в наряде самурая распахивает двери. Портье (классическая тройка, бабочка, пробор) начинает улыбаться и кланяться издали, кладёт на стойку старомодный регистрационный журнал.

Конти задерживается у стойки, носильщик с чемоданами проходит к старинному лифту с решётчатыми раздвижными дверями. За ним идёт девочка лет семи. Светлые волосы сколоты на затылке голубым бантом с бежевой, в тон блузки, каймой. Белые шортики, белые носочки, голубые сандалики. В лифте она оборачивается, но двери уже закрываются, на лицо ложатся тени от решеток, путаница движущихся тёмных и светлых пятен, больше ничего не различить.

Камера надвигается на двери, двери распахиваются в номер. Входит Конти с огромным меховым тигром в руках, улыбается:

— Смотри, Тори, что я тебе…

Замолкает на полуслове, перестаёт улыбаться.

Камера стремительно разворачивается, скользит панорамой вдоль вполне европейской обстановки — обезличенно-белая мебель, стекло, множество мелких светильников на шарнирах, пушистые ковры, напротив окна — странный мобиль, серебряная фольга и хрустальные подвески находятся в непрерывном движении, сверкая искрами и тихонько позванивая.

По инерции камера проскакивает мимо бело-оранжевой фигурки у стены.

Возвращается.

Зеркало.

Поправка — огромное зеркало.

Оно занимает всю стену. Девочка стоит рядом с ним, почти прижавшись лицом к стеклу. Она кажется очень маленькой рядом с таким огромным зеркалом.

Шорох — падает на пол мягкая игрушка. Звенят подвески мобиля.

Зеркало во всю стену.

Звон.

Все стены зеркальные, звон, и с каждой секундой звон нарастает, а зеркал становится всё больше и больше.

И перед каждым — замершая фигурка.

Звон начинает вибрировать.

Воображала оборачивается. (Поворот не доведён до конца, повторяется, ускоряясь, и опять возврат…) Звон достигает высшей точки, обрывается со звуком лопнувшей струны.

Воображала оборачивается.

Её лицо на полуфазе, нечётко — какое-то время оно с улыбкой и без шрамов, потом — сшитая из белых лоскутков карнавальная маска, фазы укорачиваются вместе с затуханием отзвука, переходят в стремительную дрожь, сливаются в одно, сначала нерезко, потом улыбка побеждает, озаряет номер яркой вспышкой и медленно гаснет.