Малыши, оказывается, опасны и способны на многое – снимаю шляпу перед мастерством природы.

Однако, внимание приковалось к тому, что шкафчик в ванной комнате они весь источили (я ж на нем столько месяцев проверял свое плотницкое мастерство), еще и пасту зубную слопали, шампунь и то сметали. Вот этого уже простить нельзя! Даже природе.

Милая компания, тем временем, десантировалась почти в полном составе из раковины и уже явно тяготилась тесноватой ванной. Смышленые малыши стремились на просторы моей квартирки.

Стало обидно, что кто-то сейчас будет комиссарить на такой скромной жилплощади.

Я, между прочим, порядок люблю, никогда на паркет не сплевываю и хабарики к потолку не приклеиваю, хотя и умею. Да и лишних вещей, продуктов что-то у себя не замечал. Могу я намечающееся веселое пиршество позволить, не умаляя своего человеческого достоинства? Был бы я без достоинства, йог какой-нибудь, нолик, который умалить нельзя, то смотрел бы сейчас на живые сосиски ласковым взором. Но от йоговских упражнений и припевок у меня всегда начиналось сильное зевание.

И кинулся я защищать свою честь, достоинство и имущество, применяя разнообразное оружие. Испробовал я для борьбы с гаденышами бесполезную швабру (присоски у них будь здоров) и никчемную табуретку (в момент битья они как заклепки). Потом сгонял на кухню за особой заначкой для зимы – бутылью спирта. Вернулся в ванную, суровый, как Снегурочка, и расплескал зимнюю радость, зажав до обеззвучивания крик: «Подавитесь, падлы».

Червячки мои, конечно, оживились, давай слизывать, думали, что угостились на очередную халяву. И тут я, неумолимый, как Молох, температурку им добавил, бросил спичку слегка дрогнувшей рукой.

До безумия было еще далеко, я вроде осмысленно понадеялся на прочность кафеля и гидроизоляции в ванной комнате. Кое-кто из моих маленьких друзей пытался покинуть мероприятие типа «ауто-да-фе», большинство же, наоборот, давай сползаться в прочный комок.

Те мерзавчики, что на поверхности этого кома оказались, спеклись в итоге в корочку. Однако, когда пожар закончился и корочка лопнула, показалась живая-здоровая начинка из их товарищей. А вот моя ванная комната, некогда гвоздь программы, пропала и сгинула; одна вонь и копоть в виде положительного сальдо.

Я, наверное, только после этого завелся по-настоящему. Надел кованные ботинки, напялил шерстяные перчатки, на них резиновые рукавицы, оставшиеся с тех времен, когда я работал говночистом-сантехником, подхватил гирю-двухпудовку, ее тоже тряпкой обмотал.

Получилась палица, вроде той, что была у любого уважающего себя былинного деятеля. Ею стал я крошить врагов, добивая заодно остатки кафеля, сотрясая здание до самого фундамента.

Правда, было одно «но»: малыши бодро, как мячики, отпрыгивали всегда от моей дубины в нужную сторону.

Наконец я случайно расколошматил раковину. Но психоз еще не прошел, не кончилась заводка.

Я подхватил стальной прут и снова вышел на поле брани и срани. Однако «макаронам» я уже надоел, так что они и скрылись через сток.

Матч завершился в чужую пользу. Стою я перед ванной комнатой, уничтоженной моими собственными усилиями, и страдаю. Страдаю как-то философски.

Почему животные в моей жизни, вначале в виде персонажей «доктора Хантера», а потом и наяву, играют такую роль?

Достоевский и Толстой никогда не взялись бы писать о зверях, для них это было бы низменно и мелко. Где тут вопросы нравственности, где клубок человеческих взаимоотношений, где основа духовного возрождения – спросили бы они и, не получив ответа, ушли бы, монотонно гудя: «Суди его Бог». Однако же, господа хорошие – заметил бы я им вслед – есть вещи, от которых побледнеют ваши Безуховы и Карамазовы.

Давайте сравним поведение червяг и некоторых наших сограждан. Если не станем зажмуриваться, найдем так много схожего.

Просто биологическое у одних становится психическим у других.

Вот сегодня, не спрашивая согласия, в моем теле было проведено паразитическое мероприятие. Какие-то животные воспользовались моим многострадальным организмом, чтобы обстряпать свои делишки. А разве мало встречалось граждан, которые занимались тем же самым, аналогично задурманив мою голову.

Или еще. Любая банда ведет себя в критической ситуации подобно сегодняшним червякам, крайних отдает «огню», а в середке остается цела и невредима.

Ой, изыди философия. Какая тут может быть философия. Меня не беспокоит Weltschmerz. Меня мучает примитивный страх и незаслуженная боль в пальце ноги.

Сегодня из меня вылезли червяки, а еще скорее личинки, которые созрели в моем теплом брюхе, после того как самка, тот самый доктор из сна, отложила в него яички. Или ооцисты там какие-нибудь.

Я хватаюсь за живот, прощупываю и пальпирую, не шевелится ли кто еще. Ведь там, чего доброго, осталось кое-что похлеще, чем скромняга бычий цепень или семейство аскаридок.

Я, качаясь как дредноут, плыву по квартире и доплываю до шкафа с алкоголем. Лимонная настойка всегда помогала – очень хорошо действовала, и когда рухнула моя литературная карьера, и когда от меня срулила жена. И сейчас должна.

А что, страх я немного растворил.

Я даже почувствовал, что у червячков царит заединщина и никто из всей шатии-братии не задержался в моем нутре до лучших времен.

Итак, стою я посреди комнаты, как ежик, которого вывернули наизнанку и снова вернули в исходное состояние.

Пар постепенно из меня выходит, я начинаю расслабляться, но блаженства так и не удалось достигнуть. Звоночек от Нины случился. Она интересовалась мной, очень интересовалась. Пожалуй, впервые я ощущал столь животрепещущий интерес к своей персоне со стороны дамы.

Нине что-то было от меня надо.

А мне на сей момент от нее ничего. Я посоветовал поразвлекаться без моего участия, посмотреть телевизор, скушать ведро клубники, которой ей маманя из загородного садоводства прислала…

Однако, Нина явно домогалась моего общества.

Я, конечно же, уловил, что за этим скрывается. У Нинки явно какой-то кавалер сорвался с крючка, вот она и хочет в порядке компенсации немедленно зацепить другую рыбку.

Но то, что «примитивом» меня посчитала – тоже помню, обиду взлелеял. Я вообще злопамятный. Поэтому объясняю звонящей даме: не таков Гвидонов, чтоб бежать, придерживая подтяжки, по первому свистку.

Плавное Нинино витийство оборвалось, а в моем ухе громыхнуло так, будто она растоптала телефонный аппарат солдатскими сапогами и запустила телефонную трубу в стену со скоростью пушечного ядра.

Я уж думал, обида навек. Ан нет. Через полчаса она уже маячила в моих дверях. Истеричку видно по быстроте полета.

Впустить я ее впустил, но посоветовал в ванную лишний раз не хаживать.

А на хрена ей эта ванная, она устраивается на кушетке и начинает в стиле плохой телепередачи лопотать про всякие ужасы.

Едва, дескать, она погасит свет и захочет дрыхнуть, как кто-то начинает с шипением стаскивать с нее одеяло и трогать ее тело белое в разных интимных местах короткопалой скользкой лапкой.

Этот рассказ меня совсем не убедил: просто массовая истерия отразилась в ее сильно восприимчивой голове. Надо еще и добавить невроз на сексуальной почве. Ей еще много чего будет чудиться и мерещиться.

Нина продолжает балабонить, а я, особенно не обращая на нее внимания, подсел к своему «Секстиуму». Шлем для трехмерности, правда, не стал надевать. Натянул только перчатки с позиционными датчиками, чтобы виртуальным оружием на экране управлять. Шпок, шпок. А удовольствия мало.

Я ввел в игру персонажи типа «Ужас-2», которые ближе всего напоминали червягу из подвала. Эти гады прыгали с дерева на дерево, метали в меня хобот с шипом, пытали порезать руками-ножами и ухватить крюками-челюстями. И еще дал им возможность пыхкать огнем. Сам я увиливал и разносил гадов в клочья из помпового ружья.

Потом что-то дернуло меня перенести место действия в дом, в квартиру. Причем, в свою квартиру, которую я быстро отобразил в компьютере.