Раз никому не нужный полусбрендивший Файнберг стал кому-то нужен в мертвом навеки умолкнувшем виде, значит был Самуил Моисеевич намного круче, чем всем казалось.

Выходит, был он глубоким исследователем, что различал лишь один Гаврилов, да и то третьим глазом.

Может, док Файнберг и на самом деле уловил, куда дует ветер эволюции? И это кому-то не понравилось? Или же его эволюционная машина создала в проекте некоего грозного монстра? Поэтому и решено было проект украсть, а самого создателя грохнуть.

Однако связь между мотивами и основной уликой – крысиным дерьмом – не прощупывалась. Это и довело меня в итоге до тяжелого расстройства желудка. Ведь для стимуляции работы мозга пришлось налегать на сахар, содержащийся в домашних наливках и заводских портвейнах. Поэтому на следующем дежурстве, успокоив душу и тело «Имодиумом», делал я безыдейные наброски к своему четвертому роману.

К примеру. Одна маленькая русская девочка спускает на воду игрушечный авианосец, который плывет из Финского залива в Балтийское море, оттуда в Северное, ну и в Атлантический океан. А в океане этот кораблик замечает командир американской подводной лодки «Трайдент» адмирал Муди. Однако, из-за того, что электронная система наблюдения барахлит, адмирал решает, что авианосец не маленький, а большой, и поскольку он странный на вид, то, наверное, иранский, и готов нанести по Штатам удар. Подводная лодка пускает в девочкин кораблик ракету «Мэверик», но ракетная боеголовка не может взять такую крохотную цель и уносится в сторону американского линкора «Нью-Джерси». Линкор тонет, а президенту в Вашингтоне докладывают, что неизвестная ракета, скорее всего русская, уничтожила гордость американского флота. И тогда запутавшийся в любовницах президент решает нанести превентивный ядерный удар по российской военно-морской базе в Заполярье. Однако по пути бортовой процессор ракеты «Минитмэн» принимает Луну за российское Заполярье. «Минитмэн» взрывается на Луне, отчего она сходит со своей орбиты и врезается в Землю, поднимая тучи пыли. Наступает вечная зима. И однажды американский президент куда-то едет на своих собаках по бескрайней тундре, теряет дорогу, но натыкается на уютный ледяной домик. Входит в него и видит ту самую маленькую русскую девочку, которая когда-то пустила роковой кораблик. Только она уже – молодая красивая женщина. Едва президент отогревается, как между ними всыпыхивает любовь. Вот как общественное несчастье может устроить личное счастье…

Так я заигрался, что едва вспомнил мужика с вихрастой бородой, ученого Веселкина, специалиста по жидкостным плазмогенераторам. Он сегодня единственный член той кодлы, что в прошлый раз мастерила плазмогенератор.

И не вдруг я вспомнил о Веселкине, а после того, как некая мелкая тень шмыгнула по холлу. Пусть это и оптический обман, но я как-то весь встрепенулся и стал упорно добиваться разговора с дежурным ученым.

Набираю номер лаборатории раз, другой. Не откликается. У меня, конечно, уже дурные картинки в голове ожили, поползли. Я, в свою очередь, браню себя за больное воображение. Ведь мог же бородатый мыслитель Веселкин просто всхрапнуть часок, чтобы по примеру Менделеева увидеть поучительный сон, а то и бросил якорь в павильоне грез (как обозначали сортир китайцы).

Бесполезно звякнул я в последний раз и поехал на пятый этаж, в место пребывания осточертевшего уже ученого.

Еще в холле, около лифтовой двери, я рассмотрел немного слизи, но принял ее за плевок какого-то жлобоватого доцента. А на пятом, близ лифта, опять эта дрянь, вдобавок к ней прилипло что-то вроде чешуйки.

Тут я соображаю: и внизу-то был не плевок доцента. Поэтому отскоблил слизь перочинным ножиком, да в пакетик сховал – в тот самый пакет, который я еще на позапрошлой смене в карман сунул.

От лифтовой площадки двинулся я в главный коридор. А там полумрак и жужжание. Не понравились мне эти звуки; вытягиваю я револьвер из кобуры, большим пальцем взвожу курок, указательный опускаю на спусковой крючок, двигаюсь в полуприседе, рывками, готовый бабахнуть в любой неожиданный объект.

И тут что-то мокрое мохнатое влетает и вылетает из моего «растопыренного» глаза. От такой неожиданной обиды я чуть не прострелил сам себя. Стоп, это же насекомое, насекомое!

Я заставил себя остыть и перейти к грамотным хладнокровным действиям. Может, конечно, и неграмотным, но ничему другому я обучен не был.

Дверь лаборатории плазмогенераторов распахнул ударом кованного башмака, как в фильмах про бесчинства карателей. Прыгнул влево, скакнул вправо, потом уже влетел в помещение и укрылся за ближайшим укрытием, большим шкафом.

В комнате царило шумное оживление, похожее на первомайскую демонстрацию.

Какие-то насекомые, мухи наверное, жирные и быстрые, летали эскадрильями, хватали меня за кожу челюстями, ломились во все мои отверстия, глаза просто выпить хотели. Ну как после этого уважать автора «Мухи-Цокотухи»?

Первый раз в своей бедовой жизни я повстречался с такими наглыми спортивными, накачанными крылатыми рэмбо. Отгоняю их, бью кулаком и наотмашь, «по щекам», обзываю всячески. Это помогает, но слабо.

Конечно, внушаю себе, что уж мухам удивляться не стоит; чего в них особенного? Самые заурядные дрозофилы, не це-це какие-нибудь. Может, на этих мухах проверяется излучение плазмогенератора. Отчего несчастным подопытным не сорваться из тюрьмы, если нашлась где-то щелка? Мухляндцы тоже ведь свободы хотят.

Наконец я, отмахиваясь стволом, выдвинулся из-за шкафа на несколько шагов, поскользнулся на разлитой генераторной жидкости (той, что с магнитными свойствами) и растянулся.

И вот те на – в луже уже лежало тело. Тело мертвого человека. Падая человек увлек со стола какой-то осциллограф, который сейчас лежал на его груди как могильный камень.

Я приподнялся на руках и с первого взгляда узнал Веселкина. Я, собственно, ученого по бороде узнал. Тот самый стержень между глаз торчит. Естественно, что на лице мухи копошатся, а борода на помазок похожа, в ней тоже насекомые барахтаются.

Я выскочил из комнаты, прочертил блевотную полоску в коридоре – мне показалось, что я того помазка наелся. Наверное из-за этих сраных мух мертвец Веселкин произвел на меня большее впечатление, чем мертвец Файнберг.

В будке я снова себя мораль укрепил. Музычка была бодрая по радио, токката с фугой Баха, да и вспомнил, что в армии трупы видал в разных видах, когда случались «командировки» в южные края.

Я завел себя притоптываниями и прихлопываниями в стиле национально-освободительных движений Африки. А потом снял с тела пять мух – они мне прямо в кожу вгрызлись. Нет, необычные тут все-таки мухи, хуже оводов. Брюшко такое длинное с зелеными полосками. Побыстрее бы они разлетелись по окрестным колхозам.

Затем стал звонить шефу. Напрасно я его высвистывал – по домашнему номеру никого, и мобильный номер отключен. Ну да, он же сегодня обменивается опытом с председательницей союза секретарш-телохранительниц. Проклятый сексуал-демократ!

А вот менты на сей раз через десять минут примчались, будто поджидали в кустах неподалеку, причем, у всех взгляды зверьков, питающихся падалью. Помимо Белорыбова еще и омоновцы. Капитан с веселенькой улыбочкой на устах сразу ко мне и, сглатывая от возбуждения слюну, попросил предъявить оружие. А в тот момент, когда я протягивал свой револьвер, какой-то дубиноголовый омоновец взял меня на прием. Смешной прием, детсадовский – заломал мою руку своими двумя ручищами. Я бы на его месте провел айкидошный кистевой. Однако, я возражать не стал, потому что гостям только этого и надо. Только рыпнись и припишут «сопротивление при задержании».

Лизнул я пол, захрустели хрящи, один орангутанг в милицейской форме еще прыгнул мне на спину и стал топать ногами. Ясно, что сейчас мне помогут оказать «сопротивление при задержании». Утюжили минуты три, выдавая грубость за умение. Но потом Белорыбов проявил режиссерское мастерство. Он дернул меня, как морковку, за чубчик вверх, и один сержантишка, отплясавший над Веселкиным, ткнул своей вымоченной в крови пятерней в мое уставшее лицо.