– Пусть идет сюда, – велел Серов.

Абд аль Рахман, хоть был в годах, наверх забрался с легкостью. Сухощавый, с редкой седоватой бородкой, он, как и положено лазутчику, обладал внешностью ординарной и неприметной; таких в Алжире на десяток считалась дюжина. Де Пернель разыскал его в торговых рядах, сказал тайное слово от мессира Рокафуля и передал кошель с золотом – это уже от Серова. Получив приказ и деньги, аль Рахман, резидент шпионской сети ордена в Алжире, послал шустрых и ловких парней взглянуть на Карамановы владения. Где его усадьба, он представлял вполне.

– Благословен Аллах! – произнес аль Рахман и, скрестив ноги, уселся на подушку. Кроме арабского и турецкого, он неплохо говорил на трех европейских языках – на английском, французском и испанском.

– Воистину благословен! – хором откликнулись Серов и де Пернель.

Рик подал горячий кофейник, Абд аль Рахман пригубил первую чашку и сказал:

– Девяносто курушей за сверток пойдет?

– Сто двадцать, и ни курушем меньше! – ответил Серов. – Прокляни меня Аллах, если я уступлю хоть одну акче!

Считалось, что аль Рахман ходит к рейсу Мустафе и его помощнику Пиркули, чтобы сторговать оставшееся сукно. Первая его цена была семьдесят курушей за рулон ткани, а Мустафа и Пиркули требовали сто пятьдесят. За десять последних дней цены несколько сблизились, но консенсус был еще далекой перспективой.

На крышу поднялись Деласкес и Хрипатый Боб, уселись на подушки – Мартин с привычной ловкостью, а Боб трижды проклял дом, в котором нет ни единого стула. Аль Рахман неторопливо прихлебывал кофе, сопел и жмурился от удовольствия. В Алжире, как и положено в восточной стране, спешить не любили. Наконец лазутчик допил первую чашку и произнес:

– Мои посланцы вернулись и принесли важные новости. Хвала Аллаху, все они целы. Никто не попался на глаза гиене Одноухому и его приблудным псам.

– Это говорит о ловкости и искусстве твоих людей, – сказал Серов.

– Они подобны змеям – так же стремительны, изворотливы и невидимы, – продолжил рыцарь де Пернель.

– Аллах возлюбил их, скрыв от недостойных взоров, – добавил Мартин Деласкес.

Но аль Рахман молчал, ибо все присутствующие должны были вознести хвалу его разведчикам. Вспомнив об этом, Серов покосился на Хрипатого. Тот нехотя буркнул:

– Твои пар-рни молодцы. Хр-р… Я бы отвесил каждому по дюжине линьков, да вот нет подходящего инстр-румента.

Хоть аль Рахман и был способен к языкам, но про линьки не знал и слова такого не ведал. Решив, что речь идет о награде, он благосклонно кивнул головой и принялся рассказывать.

Поместье Карамана располагалось на побережье, милях в тридцати пяти к востоку от Алжира, и было чем-то вроде удельного княжества. В бухте, хорошо защищенной от зимних штормов, стояли восемь его кораблей, а на берегу раскинулась целая деревня, где жили мастера-корабельщики и другие умельцы, знавшие, как шить паруса, лить пули, чинить оружие и снаряжение. За этим поселением, ярдах в шестистах, стояли большие дома для экипажей, окруженные валом и частоколом, а дальше начинался господский сад с апельсиновыми и персиковыми деревьями, яблонями, сливами и прочей растительностью, дарившей плоды и тень в знойные дни. Караманова усадьба, большое трехэтажное строение в мавританском стиле, находилась в саду, и с юго-запада к ней примыкали конюшни, птичники, поварни и кладовые с всевозможными припасами. На юго-востоке, ближе к предгорьям, высилась сторожевая башня римских времен, заботливо подновленная и служившая тюрьмой для самых ценных пленников. Гребцов с галер держали в крепких сараях рядом с домами пиратов, трудившихся в саду рабов – в каморках у конюшен, а для свежего и еще не рассортированного улова предназначалась яма-зиндан около башни.

К тюрьме и к дому Одноухого люди аль Рахмана подобраться не смогли, так как эта территория охранялась бдительной стражей и свирепыми псами. Лазутчики явились в деревню у бухты под видом ищущих работу подмастерьев и осмотрели укрепления в разбойничьем поселке, загоны для невольников-гребцов, сад и службы – от конюшен до последнего курятника. Еще послушали разговоры в кофейнях, у колодцев, в мастерских, и эта информация оказалась самой ценной. Ее аль Рахман приберег напоследок.

– Госпожа, о которой ты спрашивал, похищенная Караманом, – да возьмет Иблис его душу! – точно в его доме. Еще зимой он повелел прислать из деревни опытных женщин и лучших повитух, и они находятся при той госпоже неотлучно, и даже к семьям их не отпускают. Но всем известно, что та госпожа – алмаз среди красавиц, махвеш, фезли, лямин![94] – Аль Рахман в порыве чувств поцеловал кончики пальцев. – Она предназначена в дар дею Гассану Чаушу после того, как разрешится от бремени. Дей об этом знает – так говорил мой человек во дворце, носитель опахала над владыкой. И еще он сказал, что дей ждет ее с нетерпением.

Серов скрипнул зубами и пробормотал проклятие. Потом спросил:

– Эта госпожа такая ценность, что дей отпустит за нее Караману все провинности? Кстати, в чем они состоят? Он не платил портовых сборов и пошлин?

Абд аль Рахман важно погладил бороду:

– Пошлины – это одно, и Караман, как многие рейсы, старался от них уклониться. Но есть за ним вина гораздо большая – он был приятелем прежнего дея Шабана и поддерживал его вооруженной рукой. Когда кишки Шабана все же увидели свет и власть досталась Гассану Чаушу, Караман решил, что новый дей долго не усидит во дворце, а значит, не нужно проявлять к нему почтения. Аллах видит, как он ошибся! Такую ошибку золотом не искупишь… ни золотом, ни дорогими камнями, ни благовониями или редкими тканями… Тут нужен особый дар! А дей Гассан Чауш падок на женщин – особенно на тех, у кого волосы светлые, а глаза голубые.

– Падок… хр-р… не знает, что в девчонке кр-ровь Бр-рукса… Да она ему глотку в пер-рвую же ночь пер-рережет! – заметил Хрипатый, но для Серова это было слабым утешением.

– Что узнали про других людей? – спросил он. – Я описал их тебе, почтенный аль Рахман. Их видели среди невольников?

– Нет, мой господин. Я обещал своим помощникам по пять золотых в награду, и их зоркость превосходила зоркость сокола… Но похожих людей нет среди гребцов и тех, кто работает в саду, на конюшнях и в других местах. А еще я готов поклясться бородой пророка, что Караман – да сожрут его джинны! – не продал их на Бадестане[95] . Он привез много рабов и торговал ими зимой, но таких, как ты говорил, среди них не попалось. Должно быть, они сидят в зиндане или в башне.