Случалось, их застигали поражающие воображение грозовые бури с бьющими по воде зигзагообразными молниями. Несколько раз они попадали в мачты, сотрясая корабль сверху донизу. Но еще хуже были треугольной формы темные облака, насыщенные электричеством, которые, казалось, обладали способностью скакать вверх и вниз, и там, где они опускались на землю, целые деревни уничтожались в одно мгновение.

Если бы не погода и не вынужденные остановки, то путешествие можно было назвать весьма приятным. По совету Юня англичане подняли на топе грот-мачты флаг Хошэня, и поэтому получали на стоянках сколько угодно свежей воды, фруктов и овощей. Мясо доставляли редко, и матросы ворчали, но при этом выглядели и чувствовали себя здоровее, чем когда-либо.

О них проявляли также заботу иного рода: на выходивших навстречу сампанах всегда были молодые женщины. Сам по себе степенный и богобоязненный, капитан Петерсен оказался не в силах поддерживать такую же строгую дисциплину, какая соблюдалась на остиндцах — слишком уж много соблазнов поджидало матросов. То и дело они ездили на сампанах на берег, а капитан в их отсутствие мерил шагами палубу и бубнил под нос проклятья… но к рассвету матросы возвращались на бригантину, удовлетворенные и счастливые, хотя, возможно, и не в лучшей форме для тяжелой дневной работы.

Большим злом стало воровство, которое процветало из-за этих амурных приключений. У моряков скоро кончились деньги, но выяснилось, что их подружки охотно продают ласки за европейские вещи, и особенно за ружья и пули. Оружие, по совету Роберта, составляло значительную часть груза на бригантине; они плыли не для торговли, но нужно было хотя бы создать ее видимость. Теперь же все шло к тому, что никакой прибыли они не получат.

— Пропал еще один мушкет, — бушевал Петерсен. — Что делать, а, господин Баррингтон? Что делать? Вы гарантировали мне тысячу таэлей прибыли от этой поездки. Но я сочту себя счастливчиком, если удастся хотя бы привести назад корабль.

К этому времени они подошли к Нанкину, огромному городу в двухстах милях от моря, и Роберт уже не боялся, что Петерсен откажется от их затеи.

— Вы получите свою тысячу таэлей, обещаю вам. Садитесь, сэр, и я объясню вам — каким образом.

Рассказ о настоящей цели путешествия Петерсен слушал с растущим оцепенением, тревога в его душе боролась с алчностью.

— Боже мой! — вырвалось у него, когда Роберт замолчал. — Но вы же обманули меня, мошенник.

— А скажи я правду, вы отправились бы в плавание?

— Нет конечно. У меня нет никакого желания лезть в политику. Это скорейший способ потерять голову.

— И восемь фунтов чистого серебра вам совсем ни к чему?

— О Боже! — Петерсен вскочил и зашагал взад и вперед.

— Всем, в том числе и китайцам, известно: мы здесь с торговыми целями, — втолковывал Роберт. — Когда Хошэнь и его семья будут готовы и погрузятся на корабль, мы пойдем вниз по реке гораздо быстрее, чем поднимались, доставим премьер-министра куда ему угодно и уплывем прочь, уже богатыми людьми. Все просто.

Петерсен уставился на берег, откуда за ними следил конный отряд вооруженных знаменных. Такие отряды встречались им часто, они нередко сопровождали бригантину и какое-то время скакали по берегу наравне с ней. Юнь, однако, заверил англичан, что, пока над «Альцестой» развевается флаг Хошэня, они в полной безопасности.

— Куда уж проще, — пробормотал капитан и побрел вниз.

— Он слишком напуган, толку от него не будет, — заметил Юнь. Английского он не знал, но все понял по поведению капитана.

— Он выполнит свою часть сделки, — пообещал Роберт.

Размах задуманного им дела порождал подспудную тревогу, и не будь ее, Роберт от всей души наслаждался бы путешествием. Рискованные вылазки в неведомые земли, знакомство с тамошними чудесами составляли для него смысл жизни.

Баррингтон не уставал поражаться уровню развития общества, в котором он очутился. Так, бескрайнюю равнину, по которой протекала Янцзы, почти сплошь покрывали рисовые поля с густой сетью ирригационных каналов, тянущихся от реки и ее притоков; на этом обширном пространстве тут и там встречались свидетельства древней китайской цивилизации.

Внушительное впечатление произвел Шанхай, однако немногим меньше этого огромного города был Тунчжоу, находившийся всего в нескольких милях выше по течению, на северном берегу Янцзы. Напротив Тунчжоу возвышалась крепость Цзянъинь, в этом месте река сужалась, и форт служил преградой судам, которые попытались бы без разрешения подняться выше по реке. Флаг Хошэня снова, в который уже раз, позволил беспрепятственно провести бригантину под дулами нацеленных на нее орудий, солдатам знаменных войск, густо усеявшим зубчатые стены, оставалось лишь пожирать взглядами это самое странное из виденных ими судов.

На протяжении пятидесяти миль, разделявших Шанхай и Цзянъинь, река текла в северном направлении; у крепости начался протяженный плавный поворот к западу, затем Янцзы снова изгибалась к северу, подходя к городу Циньцзяну, стоявшему на месте пересечения реки с Великим каналом. Канал здесь не заканчивался, а тянулся мимо Сучжоу дальше на юг, к Ханчжоу, еще сто с лишним миль; рукотворный канал, уходящий далеко в противоположные стороны, ярко свидетельствовал о неизмеримых людских ресурсах, которыми распоряжался Сын Небес.

Пробежав миль сорок от Циньцзяна, река привела «Альцесту» в Нанкин, несколько раз за свою историю служивший столицей империи. Размерами этот большой город уступал разве что самому Пекину и так же, как Пекин, окружил себя высоченными стенами. От моря Нанкин отделяло двести с лишним миль, однако он производил впечатление морского порта, поскольку являлся главным торговым центром на реке к востоку от Ханькоу. Здесь также на север и на юг от реки простиралась покрытая посевами риса равнина, но здесь же проходила граница вице-королевства, которое фактически было независимо от столицы.

Флаг Хошэня утрачивал в этих Краях свое значение, и Юню пришлось отправиться на берег, чтобы добиться приема у вице-императора. Он пригласил Роберта составить ему компанию; лоцман уже давно пришел к выводу, что именно Баррингтон являлся главной движущей силой их экспедиции, и, кроме того, они успели подружиться. Юнь обладал способностью шутить, сохраняя совершенно невозмутимый вид, но за его внешним хладнокровием скрывалась самая искренняя заинтересованность в успехе дела. Не случайно в Нанкине, после того, как вице-император, пожаловав на «Альцесту» и обнюхав корабль от верхушки мачты до трюма, дал добро на продолжение пути, Юнь заявил Баррингтону: «Сегодня вечером мы напьемся. Самая трудная часть пути, — позади».

Петерсена он с собой не пригласил, впрочем, капитан и сам вряд ли пожелал бы удариться с ними в загул. Так что на берег, в публичный дом очень высокого разряда, они поехали вдвоем с Робертом.

— Знаешь, а денег-то у меня не густо, — признался он Юню, по-прежнему не желая залезать в свой матросский сундучок.

Юнь застенчиво взглянул на него, как бы давая понять, что знает о сотне таэлей, и улыбнулся:

— Ты вернешь мне долг, когда получишь от Хошэня свое вознаграждение.

— Даю слово, — сказал Роберт и протянул руку.

С некоторым удивлением Юнь посмотрел на руку и, помедлив, крепко пожал. Улыбка его стала еще шире. «Я обзавожусь друзьями, — подумал Роберт. — Я могу быть здесь счастлив».

Наступил китайский Новый год, и жители Нанкина готовились en fete[6]. Улицы по всей длине пестрели разноцветными флагами, такие же разноцветные фейерверки с пронзительным свистом взмывали в небо; прогулка по городу напоминала попытку проторить дорогу через поле бесконечного сражения. Но все вокруг пребывали в таком прекрасном расположении духа, что Роберт решил: это, наверное, самые счастливые люди на земле.

Мадам встретила их низкими поклонами, высокий белокожий моряк явно пришелся ей по вкусу. Она и сама была еще чрезвычайно привлекательна, даже в окружении цветущих девиц выгодно выделялась смоляными волосами, зрелой фигурой и глазами, сулящими сладкие спальные утехи.